Гуляев встал и стоя слушал Фролова. От неожиданности он не сразу нашел что сказать. Фролов видел, как волновался бородач, понимал, как ошарашил Гуляева своим предложением, и решил чуть смягчить разговор.
— Брат твой давно служит в ЧК, и по его рекомендации зачисляем тебя. Кто же лучше брата тебя знает и кто лучше его может за тебя поручиться? Правильно я говорю, товарищ Гуляев?
Гуляев хотел было сказать, что его отец — полковник царской армии, что он сам пять лет, с 1912 по 1917 год, учился в Одесском юнкерском училище, а затем, уже после Октября, кончал Пятигорское реальное, несколько месяцев служил рядовым в гусарском дивизионе. Гуляев не питал особой симпатии к белому движению, но, подхваченный мутной волной контрреволюции, как сын белого офицера, оказался на какое-то время в стане бело-зеленых. Сейчас он стоял перед Фроловым, обо всем этом вспоминал и сожалел, но из прожитого выбросить ничего не мог. Его брат Юрий работал в ЧК. Однажды братья с помощью Крикуна встретились. Сходились с заряженными револьверами в руках, как на дуэли. Крикун стоял поблизости наготове. Выстрелы не прогремели. Говорили недолго, в темноте, на опушке леса. Договорились без лишних слов. Николай согласился помочь чекистам ликвидировать банду Малогутия. Это согласие явилось переломным моментом в его жизни. Тут же Юрий познакомил Николая с Крикуном...
— Товарищ Фролов, позвольте поблагодарить за доверие.
— Благодарите за это Крикуна. Горой за вас.
«Весь мой остальной сознательный отрезок жизни, — писал Гуляев позднее в автобиографии, — я решил посвятить работе не за страх, а за совесть в органах ОГПУ».
Фролов все это знал, верил ему и уточняющих вопросов к его автобиографии не задавал, а в отношении полковника Сеоева, возглавлявшего банду в горах, вопросов было много.
Гуляеву было поручено в период его пребывания в банде бело-зеленых сойтись с Сеоевым, резидентом терского атамана Вдовенко. Чекисты замышляли через него проложить дорогу к верхушке белоэмиграции и к самому Вдовенко в Константинополе.
— Как у вас с Сеоевым? — спросил Фролов.
— Думаю, что доверяет. Ведь мой отец — осетин. Правда, мать русская. С Сеоевым мы как-то сразу сошлись, подолгу беседовали в лесу. Не раз он отводил от меня подозрения Малогутия.
— Как вы считаете: вы могли бы воспользоваться связью с ним, чтобы в Константинополе явиться к Вдовенко?
Гуляев посмотрел на Фролова с некоторым удивлением. Только теперь он по-настоящему понял, насколько ему верят, если ведут разговор о поездке за границу. Фролов рассеял многие сомнения Гуляева, от которых тот еще не совсем освободился. Они невольно появлялись сами, как только ему задавался прямой вопрос, не всегда приятный, задевающий его прошлое. Гуляев не торопился с ответом, собирался с мыслями, но он уже был согласен.
— Думаю, что мои взаимоотношения с Сеоевым позволяют встретиться с Вдовенко.
— Без подозрений со стороны атамана?
— Подозревать может, но то, что я знаю о Сеоеве, его отношении к Вдовенко и, наконец, пароль для связника из России, должно рассеять подозрения атамана.
— Хорошо. Подумаем. У нас есть теперь отчет Малогутия, который можно с собой прихватить.
— Что даст такая встреча? Вдовенко за границей, а не на Северном Кавказе. Пули оттуда до нас не долетят, и если он залезет на самую высокую мечеть в Константинополе, все равно ничего у нас не увидит. И его никто не услышит.
— Все это так, но они засылают агентуру и бандитов на Северный Кавказ. Через атамана можно кое-что прояснить, связаться и с другими тузами, от которых тянутся нити контрреволюции. Ну, это мы потом обсудим. А сейчас придется побыть с Малогутием. Вас ведь вместе Крикун прихватил.
— С Малогутием? — вырвалось у Гуляева. — В камере?..
Он умоляюще смотрел на Фролова, и выражение его лица просило не делать этого.
— Надо поломать голову, как вас вывести из затеянной нами игры, — спокойно рассуждал Фролов. — Отвести от вас всякие подозрения. Одним словом, чтобы вы были чистым на тот случай, если придется встретиться с представителями белой эмиграции за границей. Потерпите. Недолго осталось, товарищ Гуляев.
— Что делать... Трудно переносить камеру. Одно сознание, что я под замком, на меня действует хуже, чем если бы стоял под дулом пистолета...
— Хотел с вами еще посоветоваться относительно банды Гребенюка. Что можете сказать?
— Гребенюк?.. Бандит из бандитов. Все у него подобрались головорезы. Очень опасная и коварная банда. Он, как и Малогутий, заброшен из Константинополя.
— Пойдет на переговоры с нами?
Гуляев задумался. Он много слышал о Гребенюке от Малогутия и других, о его жестокости, грабежах, об убийствах всех, кто попадался на пути.
— У многих бело-зеленых, вы знаете, руки в крови, и они это знают. Путь к переговорам зеленые сами себе отрезали. Но попытаться можно. Если вы найдете нужным меня использовать, я в вашем распоряжении.
— Спасибо, товарищ Гуляев. Попытаемся вызвать на переговоры Гребенюка.
Переговоры состоялись через несколько дней в станице Исправной. Бандиты Гребенюка потребовали участия в них самого начальника отдела. Фролов без колебаний сразу же поехал к месту встречи.
По дороге он подобрал пожелтевший мокрый лист серой бумаги, на котором был напечатан приказ по Ейскому отделу Кубанской области. Атаман Марченко довольно многословно призывал в нем выступить против Советской власти.
«Братья казаки, — говорилось в приказе, — да проснется в вас дух казака-воина, да не пожалеет каждый из вас себя! С радостью в душе громко прокричим: да здравствует Русь православная! Отбросьте прочь сомнения собственного бессилия и, помолясь богу, ищите себе единомышленников!
...Что скажете вы православной России при колокольном звоне святой церкви?
На основании данных мне полномочий приказываю всем организаторам в непродолжительное время соединиться в станичные вооруженные отряды. С богом, братья, за святое дело!»
Это все, что мог сказать православным казакам уже обезвреженный чекистами атаман.
Впереди показалась станица. Фролов разорвал и бросил приказ. Не первый раз он ехал на встречу с бандитами и всегда был уверен в правоте всего того, что предстояло ему сказать. Никакие, даже самые хитроумные приказы атаманов не имели той силы, какую имел он, коммунист-чекист.
О том, что произошло в дальнейшем, докладывал оставшийся в живых сотрудник ГПУ Андрей Крикун 6 июня 1922 года рапортом заместителю начальника отдела Смиренину.
«Согласно заданию выехал в станицу Исправную на помощь товарищу Бойченко. Он вел сначала сам переговоры с бандитами. Бандиты, которые считались сдающимися, были в станице Исправной, а Бойченко выехал на доклад. Я встретился с предревкома станицы товарищем Черновым, чтобы выяснить, в каком положении находятся переговоры. В это время зашли два бандита. Я им предложил зарегистрироваться, следовать в Баталпашинск и стать на путь граждан республики, бросить презренную и подлую жизнь бандитов. Они изъявили согласие ехать со мной.
