огорчил Демагогию. Поэт же пил за двоих. И монахини под руки вывели его из-за стола.
Когда путников разводили по кельям, игуменья подмигнула царевичу и неожиданно игриво сказала:
– Желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, прислать к тебе, голубь, сестрицу Фленушку? Не девка, огонь! И недорого возьму.
– Зачем она мне? – покраснел юноша.
– Как «зачем»? Пятки почешет, постель погреет.
Иван поспешил запереться в келье и лечь в кровать. Ворочаясь на пышных перинах под ситцевым одеялом, он думал: «И это верующие люди? Что за вера у них? Да в нашем безверном царстве нет таких бесстыжих баб, как в этом правоверном монастыре. Разве это святая обитель? Это просто гиблое место. Скорее бы утро! Скорее бы увидеть блаженную Хавронью!»
Встали рано, по монастырскому колоколу. После завтрака Демагогия повела гостей к чудотворной старице. Царевич старался не глядеть на настоятельницу, а та была невозмутима, строга и важна.
Хавронья жила в отдельном домике, маленьком и уютном. Возле него на лавках, на земле сидели многочисленные богомольцы, все больше немолодые крестьянки. Они терпеливо дожидались приема старицы, чтобы поведать ей свои беды и печали, а заодно и опустить в кружку для пожертвований жалкие истертые медяки.
Игуменья провела гостей прямо в избушку. Там на неубранной кровати сидела тщедушная старушонка, растрепанная и простоволосая. В углу смиренно стояли две послушницы-хожалки, собиравшие деньги с посетителей.
– Вот, матушка, это наши гости, странники Божьи. Прореки им что-нибудь! – низко поклонилась Демагогия.
Старица замахала руками и засмеялась беззубым ртом:
– Рада, батюшка родной! Рада, гость дорогой!
– Это добрый знак, – прошипела настоятельница. – Подходите по одному, ничего не говорите. Матушка сама все скажет.
Первым подошел Иван. Хавронья замахала руками:
– Бог, Бог с нами, Сам Бог над богами!
Хожалки сделали юноше знак отойти.
Подошел Демьян. Хавронья засмеялась:
– Уж ты, сын ли мой, сынок, ты мой ясный соколок!
Поэт отошел. Игуменья стала толкать гостей к выходу, мол, теперь выходите скорее. Вослед старушонка закричала:
– Эка милость благодать – стала духом овладать!
На улице Демагогия заплакала от избытка чувств. Утирая слезы концами черного платка, она шептала:
– Благодать-то какая! Благодать!
Царевич и поэт ничего не поняли в прорицаниях Хавроньи и растерянно молчали.
– Видите, отцы мои, как утешила вас блаженная старица? Всю волю Божью объявила, ничего не утаила, – всхлипывала настоятельница.
– Да что она объявила? Непонятно же ничего! – пожал плечами Иван.
– Это, голубь, тебе по малолетству и маловерию ничего не понятно. Матушка прорекла, что ты женишься, будет у тебя много детей и будешь ты над ними, как Бог над богами.
– А про веру она сказала что-нибудь?
– Нет, голубь, про веру ничего не сказала. Знать, не было на то воли Божьей.
– У кого же мне про веру узнать?
– Ты, голубь, езжай в Старгород к нашему епископу Аналогию. До чего духовитый владыченька! Он еще не стар, но не по годам мудр. Любимый ученик святейшего Никеля. Он-то все о вере и расскажет.
– А что Хавронья наговорила мне? Что сбудется в жизни со мною? – полюбопытствовал Демьян.
– Ты, добрый человек, скоро увидишь свою любезную матушку. И она обнимет тебя, блудного сынка – ясного соколка.
Поэт хотел сказать что-то грубое, однако сдержался. Но на ухо царевичу зашептал:
– Скорее уезжаем отсюда. Нам тут делать нечего.
Юноша и сам не хотел задерживаться в святой обители. И путники пошли седлать коней.
Демагогия, удивленная неожиданным отъездом странников Божьих, проводила их до ворот и предупредила, чтобы дальше ехали осторожно – на столбовой дороге шалит злой разбойник Кудеяр.
Когда отъехали от монастыря, Демьян заругался.
– Вруньи! Обманщицы! Лгуньи! Какая матушка меня обнимет? Моя матушка умерла, когда я был еще малым дитятей. Бедная матушка! Случайная жертва судьбы, ты глухо, незримо страдала. Черницы-ворухи! Их Хавронья – выжившая из ума старуха. Она несет околесицу, а монашки дурят людей и наживаются на их простоте. И тебе, Иван, она все наврала.
– Ну, может, и не наврала, но ничего замечательного я не услыхал. И без Хавроньи знаю, что женюсь и будут у меня дети. Никакого пророчества и ясновидения в этом нет.
Так разговаривая, царевич и поэт доехали до леса, прежде синевшего на горизонте.
– Самое разбойное место! – сказал Демьян. – Тут, наверное, и шалит Кудеяр.
– Какой дурак будет днем грабить? – усомнился Иван.
– И ты не боишься злого разбойника?
– Нисколечко.
– Тогда езжай вперед, а я за тобой. И если ты погибнешь, я воспою твою смерть в звучных стихах.
Глава 9
Напутствуемый словами поэта: «Дохнула буря, цвет прекрасный увял на утренней заре», царевич въехал в лес. Это был обыкновенный летний лес, светлый, чистый, просторный, не похожий на хмурую Муромскую чащу. Дятел стучит, какая-то птаха поет, ветер шумит верхушками деревьев.
Юноша заехал в самую середину леса. И тут из кустов малины на дорогу выскочил тщедушный мужичок, рыжий, конопатый, лохматый, с огромными усами, торчащими в стороны, как у кота. На мужичке был латаный-перелатаный кафтан. В дрожащей левой руке рыжий держал пистолю.
– Жизнь или кошелек? Слазь с лошади! – крикнул он. Точнее, не крикнул, а сказал громко, но неуверенно.
В сказочном царстве огнестрельное оружие было в диковинку. Пушки и пищали все наперечет. А пистолей Иван сроду не видал. Поэтому нисколько не испугался и спокойно слез с коня.
– Жизнь или кошелек? – совсем уж неуверенно спросил мужичок.
– Значит, ты и есть злой разбойник Кудеяр? – царевич скрестил на груди руки и пошел на рыжего. Тот был мал ростом и приходился доброму молодцу по грудь.
– Я страшный атаман Кудеяр! Я кровожадный! Я беспощадный! – залепетал, отступая, мужичок.
– Что же ты, атаман, озоруешь? Зачем безобразничаешь? Не шали! – и с этими словами юноша выхватил пистолю из трясущейся руки Кудеяра.
– А-а-а! Грабят! – завопил рыжий и бросился в кусты.
Иван сел на коня и, вертя в руках трофей, поехал назад искать поэта.
Демьян был недалеко. Увидев царевича живым и здоровым, он воскликнул:
– Слава дней твоих нетленна! В песнях будет цвесть она!
Трофей восхитил поэта.
– Дай-ка сюда. Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства. Только она не заряжена.
Трофей Демьян оставил себе. На него нахлынули воспоминания о службе в гусарах.
– У нас в полку я считался одним из лучших стрелков. Однажды случилось мне целый месяц…
Плаксивый голос прервал рассказ поэта:
– Что, злыдни, радуетесь? Ограбили бедного человека и радуетесь?
Из кустов вышел Кудеяр и, едва поспевая, пошел рядом со всадниками.
– Какой же ты бедный человек? – усмехнулся Иван. – Ты же злой, кровожадный, беспощадный. Да еще и трусливый – бросил оружие и бежал с
