Ну и так далее.
Нынешняя же поза на изготовку объяснялась просто: сейчас вы у меня все попляшете!..
Клавдия вздохнула и принялась разгружать авоську.
— Привет, ма, — услыхала она за спиной голос дочери.
Лене не так давно исполнилось тринадцать. Возраст барышни, намекающим тоном говорили соседки.
Из маленькой белобрысой куклы, смышленой и обаятельной, наделенной обезоруживающе открытой улыбкой и длиннющими черными ресницами, Лена за какие-то полтора года превратилась в долговязого подростка с длинным лицом, мальчишечьи худыми плечами и желчной ухмылкой бледных губ. Бедра у девочки оставались узкими, а вот грудь быстро развилась, и такое странное сочетание вызывало в душе Клавдии ей самой непонятный страх. Была в этом какая-то несоразмерность, бестактность юности.
Дочь становилась взрослой. Странное дело, с Максимом все было иначе, и его взросление только радовало Клавдию. В свои двадцать он ей нравился куда больше, чем, скажем, в шестнадцать, и кадык на горле не торчал столь беззащитно-некрасиво.
…Лена тоже вполне успела изучить Федора Ивановича. Подбоченясь, она замерла в дверном проеме, предчувствуя бурю и готовясь к немедленному отражению атаки.
— Ты долго над отцом измываться будешь? — не мудрствуя лукаво, поинтересовался Федор Иванович.
— А что? — Вид у Лены стал демонстративно вызывающим.
— Почему ничего не рассказала?
Дочь пожала плечами.
— Подумаешь, пару схлопотала!.. Тоже мне, трагедия.
— Что-о?! — изумился Федор Иванович, и лицо его пошло бурыми пятнами. — Ты еще и двоечница?..
— А сам как учился? — в свою очередь воскликнула Лена. — Видали мы твой дневник!
— Лена! — встряла Клавдия. — Ты как с отцом разговариваешь?..
— А чего он!.. Тоже мне, золотой медалист!..
Клавдия только покачала головой.
Беда в доме произошла месяц назад, когда в глубине старой антресоли Максим случайно обнаружил школьный дневник родителя. Федор Иванович и сам не догадывался, что где-то хранится столь чудовищный компромат, сбереженный, как видно, его покойной матерью. Ольга Григорьевна была женщина сентиментальная, она умудрилась оставить на память детские рисунки, тетрадки и дневник успеваемости любимого Феденьки, ученика седьмого класса «Б». Так много двоек и «неудов» по поведению Федор Иванович не видал с давних лет. Он залился краской — ничуть не менее яркой, чем чернила его классной руководительницы, испещрившей страницы дневника множеством замечаний и обращений к родителям.
Федор Иванович немедленно реквизировал дневник у ликующих чад, но его репутация была уже безнадежно подмочена.
— Будем мы ужинать в конце-то концов или нет?! — взревел Федор Иванович, и это означало перемену темы семейной ссоры.
— А как же, — подхватила Клавдия и немедленно вручила ему скалку. Мужскую отрицательную энергию, как не раз говаривала покойная Ольга Григорьевна, надо направлять в выгодное русло.
Делать нечего — Федор Иванович вздохнул и покорно принялся раскатывать тесто для вареников.
Когда все четверо — включая и Максима, наконец-то соизволившего покинуть свою, обклеенную плакатами со Шварценеггером комнатку, но так и не снявшего маленьких плейеровских наушничков и теперь дергавшего головой в такт одному ему слышимой мелодии, — так вот когда все четверо уселись за стол и Клавдия взяла в руки дымящееся блюдо с грудой вареников, раздался звонок.
— Вот тебе и привет из Африки, — сердито сказал Федор Иванович.
Клавдия пошла отворять.
На пороге стоял сосед Илья Николаевич.
— О, — обрадовался он, не здороваясь и заглядывая хозяйке через плечо, — вы собрались поужинать? Какая прелесть! А у меня ничего нет…
Илья Николаевич был холостяк, который ужасно не любил готовить, но обладал, на беду свою, отменным нюхом. Клавдия одно время даже считала, что нюх соседа — это своего рода Божий дар… ну, скажем, как редкостной красоты голос или способности к рисованию, — пока не поняла, что их кухонная вытяжка сообщается с вытяжкой Ильи Николаевича.
Впоследствии она тоже, бывало, вздрагивала, учуяв, что сосед жарит яичницу на подсолнечном масле, по запаху больше походившем на машинное.
Ну вот, готовить Илья Николаевич не любил, зато очень любил есть и потому частенько захаживал к соседям по лестничной клетке. «Женила бы ты его, что ли», — ворчал Федор Иванович.
Неожиданно эту идею поддержал и Илья Николаевич.
— Вы б меня, Клавочка, взяли да и обженили, — заявил он однажды. — У вас, наверное, на службе много хорошеньких и молоденьких девочек, а?
— Вот те раз, — удивилась Клавдия. Ведь Илья Николаевич был начальником центра пейджинговой связи, где недостатка в молоденьких и хорошеньких телефонистках, да еще и в коротеньких юбочках, не наблюдалось.
— Молоденькие-то они молоденькие, — горестно вздохнул сосед, — но ду-у-уры!..
— Не будьте привередой, Илюша, — сказала Клавдия, покачав головой.
Впрочем, мысль о том, чтобы подыскать соседу подходящую партию, накрепко засела в ее мозгу, и дело оставалось за сущей малостью — не было достойной кандидатки.
— Ну, что вам сказать, робяты, — пробасил Илья Николаевич, поудобнее усаживаясь за стол и запихивая в рот дымящийся вареник, — это никакая не пейджинговая связь, а форменный дурдом!..
Лена и Максим понимающе переглянулись, наперед зная, какую байку заведет сосед.
— Я вот думаю: а может, книжку мне издать, — продолжал между тем тот, — и назвать «Подслушанные анекдоты»? Деньжищ загребу-у!..
— Что, опять клиенты балуются? — подхватила Клавдия.
— Не то слово. Сегодня позвонил один и потребовал, чтобы мы передавали на такой-то номер сообщение. Знаете какое? — Илья Николаевич помолчал, держа выразительную паузу, и выпалил: — «Киска, любишь ли ты своего миску?» Как вам это нравится?..
— Какого еще миску? — буркнул Федор Иванович.
— А это вы у него спросите! — порекомендовал сосед. — Или вот приятный женский голос передает информацию… дети, закройте уши! «Ося, пошел в жопу!»
— Куда? — поразился Федор Иванович, а Клава покраснела.
— В жопу, в жопу, вы не ослышались, — подтвердил Илья Николаевич.
— Зажрались, дерьмократы, — процедил Федор Иванович.
— А тридцать пять — шестнадцать, — спросила Клавдия, чтобы хоть как-то переменить тему, — все развлекается?..
Прежде чем ответить, сосед отправил в рот очередной вареник и лишь затем сообщил:
— Позавчера ему передали: «Все поезда — синонимы напастей». Вчера: «Мне самолет милее и родней». Я поражаюсь, — подытожил Илья Николаевич, — такие сумасшедшие деньги народ платит за эти самые пейджеры и такую ересь передает!..
— Это не народ! — помотал в воздухе вилкой Федор Иванович. — Это недобитые буржуи.
— Возможно, — не стал спорить сосед.
— А мне сегодня дело подкинули, — невпопад сказала Клавдия, — о пропавшей собаке…
— Ой, ма, вечно тебе ерунду какую-то поручают, — ехидно посочувствовала Лена.
— А что, по поводу собаки можно идти в прокуратуру? — удивился Илья Николаевич, а Максим скорчил рожу и посоветовал:
— Лучше — к психиатру.
— Максим!..
Клавдия рассеянно слушала застольную болтовню и все более и более утверждалась в мысли, что необходимо вновь переговорить с Черепцом, чтобы разрешить вопрос: зачем кинологу дворняга?
А Илья Николаевич размахивал руками, сыпал анекдотами, и вид у него был какой-то нездорово-возбужденный.
Может, и впрямь человек с ума сходит от холостячества, размышляла Клавдия, наблюдая за ним, — ой, надо ему поскорее жену подыскать, правда!..
У каждой женщины — свой резон в подобных умозаключениях.
Впрочем, обдумать эту мысль она не успела — пирожки с грибами уже были готовы. И удались на славу!..
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Вторник. 6.28–8.40
— …Как бешеных собак!! — закричал старик, и обрез оглушительно грохнул.
В голове мальчишки, как раз в том месте, где было две макушки, возникла черная дырочка.
— Вот так, чтоб знал! — сказал старик испуганно и выстрелил в свое сердце.
— Тих-тих-тих, — тронул Клаву муж. — На бочок повернись…
Утро опять начиналось с этого страшного сна.
Клавдия пила свою размороженную воду, глядя на двор, но двора самого не видела.
«Да сколько ж можно этих дел на меня вешать? — думала она, уже однозначно трактуя сон как предвестник новых забот. — И если опять что-нибудь подобное — поругаюсь! (И ничего особенного в этом «Блендамеде», паста как паста.) Ну, не поругаюсь, но кое-что выскажу».
В ванной из зеркальных стен теперь смотрела на Клавдию озабоченная женщина, отчаянно трущая жесткой мочалкой свое тело.
