Сдав книги на хранение, она собрала вещи и заторопилась к выходу. Охранник не спеша проверил содержимое ее сумки — нет ли там ворованных книг? На мгновение меня позабавила мысль — подойти к нему и шепнуть: «В трусах поищи, в трусах». Но то была лишь минутная шалость. В любом случае речь шла не о книге, а кроме того, библиотека прекрасно справлялась с такими проблемами и без моей помощи. Я вернулся к работе, но никак не мог сосредоточиться; подсмотренная сцена снова и снова разыгрывалась у меня перед глазами. Я пытался понять, что именно так меня возбудило: крохотные полупрозрачные трусики, ровный загар ее ног, завершающихся округлой мраморной белизной? А может быть, просто таинственная атмосфера самого книгохранилища, с его замшелым запахом и сумеречным освещением?
Я думал об украденном ею предмете. Что это могло быть? Вырванные страницы? Обложка книги? Но у нее не приняли бы на хранение книгу без обложки. А может, какой-нибудь документ? Но зачем прятать его в трусы? Какой документ мог угрожать ей такими уж серьезными неприятностями, если бы охранник его обнаружил?
Я вспомнил о ее нежелании иметь дело с мистером Кэем. Теперь это становилось еще подозрительней. Предмет, который она пронесла под юбкой, вполне мог оказаться ее персональной тайной (я вспомнил, понятное дело, о желтом блокноте матери). Тогда причина ее поспешного ухода, сразу после нашего разговора о подписи, могла быть связана и с мистером Кэем лично. Я подумал, не рассказать ли ему о мисс Доггарти и какова вероятность того, что он просто-напросто отмахнется от моего рассказа. Потом спросил себя, как случилось, что на протяжении семнадцати лет жизни у меня не возникало сомнений в том, что величайшие тайны мира связаны именно со мной, а вот за последнюю неделю довелось обнаружить так много чужих секретов.
В конце концов, как пишут в книгах, все решил случай. Рабочий день близился к концу, и все, кроме меня, были чем-то очень заняты. Необходимо было срочно подписать какие-то бумаги у мистера Кэя, и я вызвался это сделать. Постучав, я приоткрыл дверь, и он пригласил меня войти. В этот раз он выглядел несколько лучше. Хотя под глазами висели все те же темные мешки, но взгляд был оживлен, и глаза блестели.
— Завтра у меня будет для тебя ответ, — сообщил он, указывая мне на стул. Я положил перед ним бумаги и сел.
— Это не так уж важно, — попробовал я отвлечь его от истории с «агитатором», поскольку теперь уже понимал, что здесь замешана некая важная тайна, связанная с отцовской работой. — Наверняка какая-нибудь стиральная машина, ничего интересного…
— Я совсем в этом не уверен, — сказал он задумчиво. Похоже, мой слайд вызвал у Кэя реакцию посильнее обыкновенного желания объяснить мне смысл таинственного чертежа на нем. Я чувствовал, что нельзя уходить из кабинета, пока не выясню, что это за реакция и чем она вызвана.
— Сколько лет вы здесь, в Штатах? — спросил он вдруг, переходя на иврит.
— Шесть, — ответил я по-английски. — Раньше мы были в Южной Африке.
— По линии министерства иностранных дел? — упорно продолжал он на иврите.
— Что-то вроде того, — ответил я неохотно. Иврит считался моим родным языком лишь формально. На самом-то деле я его никогда не учил и конечно же никак не мог усвоить от матери: та блестяще владела румынским, французским и английским, но на иврите не была способна написать самую простенькую записку без отцовской помощи.
Мистер Кэй вынул из ящика стола прозрачную коробочку, достал из нее какую-то синюю таблетку, положил на язык и запил минеральной водой из стакана. Несколько минут мы сидели молча. Я все искал повод заполучить обратно слайд, не показывая при этом, до чего сильно я в нем заинтересован. Чтобы как-то прервать молчание, я стал рассказывать ему о конкурсной загадке.
Дослушав до конца, он задумался, обхватив лицо длинными, очень худыми пальцами. Потом произнес:
— Лимон — фрукт. Мед — пища. Кислое — не сладкое.
— Вы уверены?
Подумав еще с минуту, он твердо сказал: «Это единственное решение» — и встал, давая понять, что мне пора уходить. В дверях он пропустил меня вперед: «Я, пожалуй, пойду с тобой, а то, не ровен час, миссис Ярдли снова устроит тебе выволочку…» Он шел неровным тяжелым шагом — может быть, от боли, а может — от нетерпения. Я с трудом догнал его у входа в зал каталогов. Положив мне руку на плечо, он бросил в сторону миз Ярдли: «С ним все в порядке, он был у меня».
Но библиотеку и так уже закрывали, и миз Ярдли было все равно — она спешила домой. Я последовал за ней, не переставая удивляться, до чего легко мистер Кэй справился с загадкой. Больше всего поражала его уверенность: «Это единственное решение». И вдруг я понял, что нужно сделать. Почему раньше не приходило в голову ничего подобного?!
Я отправился прямиком на автовокзал. Там, достав из кармана брошюру «Общества правильного питания», я подошел к окошку справочного. Оказалось, что главная контора «Общества» находится в Ньюарке и автобус туда отходит каждые пятнадцать минут. Через полтора часа я уже достиг намеченной цели.
Контора размещалась в большом белом деревянном доме на набережной. Все окна были освещены. На клумбе перед домом красовалась на двух подпорках широченная вывеска: «Общество правильного питания и сохранения фигуры — офис и склад». Толкнув входную дверь, я снова подумал о мистере Кэе: теперь уже не было уверенности, что он правильно решил загадку; возможно, мы оба ошиблись в равной мере. Что ни говори, далеко не всякий фрукт сладок.
В вестибюле на стене висела огромная черная доска, на которой выстроились набранные пластмассовыми буквами слова. «Список лиц, выигравших турпоездку на Карибские острова» — гласил заголовок. Нашей фамилии там не оказалось. Я оглянулся. По коридору шел служащий, одетый в униформу «Общества». Он с готовностью сообщил, что есть еще дополнительный список. «Уж там вы непременно упомянуты — как же иначе? — ведь вам же звонили!» — и все такое прочее. Я спросил, как можно посмотреть этот дополнительный список. Его вежливая, но слегка натянутая улыбка вдруг превратилась в неприятную гримасу. Подойдя к панели в стене, он повернул выключатель. Во всем коридоре погас свет. Лишь в самом конце горела тусклая лампочка.
— Простите, но мне уже пора закрывать…
— Так ведь она написала, что фрукт — сладкий…
— Не угодно ли пройти…
В полутьме у меня нарушилась ориентация — вместо того чтобы двинуться к выходу, я устремился в темный коридор. За спиной послышался возглас: «Эй, мистер, вы куда?..»
Из кабинетов доносились голоса, из-под закрытых дверей сочился свет. Одна из них оказалась распахнутой. Я заглянул внутрь. Там стоял широченный письменный стол темного дерева и весь пол был покрыт толстым персидским ковром. Из затейливой, богато инкрустированной подставки торчало несколько клюшек для гольфа, а на каминной полке поблескивали бокалы с напитками. Такой же бокал, но пустой, валялся на краю ковра. В нем застрял шарик для гольфа. Другие шарики были разбросаны вокруг. Помнится, я еще недоумевал, зачем этим неизвестным богачам, развлекающимся игрой в гольф на дорогом персидском ковре, могла понадобиться жизнь моей матери? Внезапно кто-то схватил меня за рукав. Человек в униформе, оказывается, бежал за мной. «Пожалуйста, прошу вас, — умолял он, — сейчас неприемные часы». Я позволил ему выпроводить себя наружу. По дороге я продолжал апеллировать к его логике:
— Не находите ли вы странным, что особа, считающая все фрукты сладкими, получает сообщение о выигрыше, и при этом ее имени нет в официальном списке?
— Не могу знать, я к этому конкурсу не имею отношения, — ворчал он, выталкивая меня наружу.
Из автобуса я вышел, не доезжая до дома нескольких остановок. Хотелось пройтись пешком. Тут было о чем подумать. Мои подозрения подтверждались: теперь стало ясно, что инцидент в туннеле Линкольна не был случайностью или ошибкой, да и поездка на Карибские острова тоже не выглядела подарком фортуны. Судя по всему, кто-то в самом деле готовит покушение на мою мать. Я ломал голову, пытаясь изобрести какой-нибудь способ удержать ее от предстоящего путешествия, но так ничего и не придумал. Чтобы успокоиться, перешел на легкий бег и вдруг поймал себя на том, что повторяю в ритме бега заключительные слова ее письма: «Последний умный любовник, последний умный любовник…»
В дом я вошел, как обычно — через гараж. Около двери, ведущей в подвал, остановился и стал размышлять. Реальность угрожавшей матери опасности вернула течение мыслей к той ночи, когда произошел инцидент в туннеле Линкольна. Почему ей вдруг понадобилось тогда убирать в подвале?
Подумать только: глубокая ночь, почти утро. Сын только что пережил дорожное происшествие, рассказывает какие-то странные вещи… а она почему-то торопится в подвал. Зачем-то включает бельевую сушилку (хотя в этот день никто ничего не стирал), собирает мусор, которого там никогда не было, и вдобавок уничтожает его в кухонном мусороизмельчителе!
