Он снова поднял слайд на свет:
— Эта штука, что здесь изображена, сообщает ракете вращательный эффект. В результате та летит, крутясь вокруг собственной оси, как гигантский винт. Добавь к этому соответствующую боеголовку, и ты получишь…
— Но если проект засекречен, откуда вы все это знаете?
Мое недоверие, казалось, ничуть не обидело его. Видно, он все-таки очень хорошо ко мне относился.
— Я когда-то сам этим занимался.
— Разве вы инженер?
— Не совсем…
Мне ужасно хотелось расспросить, как он оказался директором библиотеки, что привело его в этот обшитый деревянными панелями, тесный и малопрестижный кабинет. Но были дела поважнее. Что делать с этим проклятым слайдом? Мистер Кэй, видимо, угадал мои мысли.
— Я бы на твоем месте немедленно его сжег и попробовал выбросить все это дело из головы, — негромко сказал он.
Именно так я и собирался поступить. Тревога за мать была куда сильнее любопытства к этим отходам отцовского шпионского ремесла. Видимо, выражение моего лица выглядело достаточно красноречиво, потому что он вдруг осторожно сказал:
— Мне кажется, ты чем-то сильно встревожен… Если тебе нужна какая-нибудь помощь… Или просто внимательный слушатель, может быть…
И он взглянул так, что я, уже собравшись было уйти, снова опустился на стул. Ты меня, наверно, поймешь: я был в полном замешательстве, некому было довериться, а я в самом деле нуждался в слушателе. Труднее объяснить, почему я выбрал именно его. Наверно, угадал в нем незаурядную личность. Была во всем его облике какая-то привлекательная противоречивость, обостренная чуткость соседствовала с отрешенностью от окружающей суеты, явный интеллект — с простотой поведения, стройность мысли — с непринужденной неряшливостью в одежде.
Как бы то ни было, я решил выложить ему все без утайки. Где-то в середине моего рассказа он достал из ящика чистый лист бумаги и принялся что-то на нем чертить. К концу беседы весь лист оказался расчерченным на клетки. Большинство их было заполнено. Во многих стояли вопросительные знаки. Он, разумеется, сразу догадался, что слайд имеет какое-то отношение к отцовским делам. Я пробовал это отрицать, но он только отмахнулся рукой:
— Твой отец находится здесь с официальным заданием, и это дает мне основание предположить, что слайд появился у него не случайно. Видимо, был кем-то ему передан — скорее всего, тайно и незаконно, — с тем чтобы он переправил его дальше, вероятно — в Израиль. Тем временем твою мать преследует какой-то неизвестный, который угрожает ей убийством и, судя по всему, пытается отправить ее в сомнительное путешествие. Две крайне неординарные ситуации в одной семье. Стечение обстоятельств? Возможно. Но если принять во внимание, что эта ракета — последнее слово американской военной технологии, и наверняка имеется немало желающих завладеть секретом ее производства… — К нему, по-видимому, возвращались боли — он задвигался на стуле, пробуя различные позы. — Мне это не кажется простой случайностью. Не понимаю, каким образом, но ты оказался связующим звеном между теми, кто руководит действиями твоего отца, и теми, кто угрожает твоей матери… — Выпятив нижнюю губу, он поразмыслил еще с минуту. — Поэтому, — тут он пристально посмотрел мне в глаза, — я полагаю, что ты еще не все рассказал…
Я колебался. Он сидел молча, словно не хотел меня торопить. В конце концов, я все-таки решился рассказать ему и о событиях вчерашней ночи. Когда я закончил, на лежащем перед ним листе бумаге несколько пустовавших прежде клеток оказались заполненными. Какое-то время он рассматривал лист, о чем-то размышляя и в конце концов очень тихо, почти шепотом произнес:
— Насколько велика вероятность того, что кто-то фотографирует чертежи, относящиеся к ракете, пока они находятся у твоего отца, а потом оставляет снимки в дупле, передавая их таким образом в следующие руки?
Я пялился на слайд до тех пор, пока он не стал казаться мне черным пятном посреди стола. Лоб пылал. Виски отчаянно ныли. Сквозь оглушительные удары сердца я слышал его голос: «Этот слайд — всего лишь один из серии, вероятно, неудачная копия, от которой пытались избавиться…» Я вспомнил странную возню матери в подвале, кусочки фотопленки в кухонном мусороизмельчителе, «полароид» у нее в сундуке, под книгами. А потом вспомнил ее любимый рассказ, к которому она неизменно возвращалась, когда я приносил домой слишком низкие отметки: как она когда-то мечтала стать инженером, но из-за антисемитизма тогдашних румынских университетов вынуждена была в конце концов записаться в профтехучилище в Бухаресте. На курсы технической фотографии…
— Что же мне делать? — растерянно спросил я.
— Давай рассуждать. Мы не знаем, кто угрожает твоей матери и на кого она работает. Мы не знаем также, кто передает материалы твоему отцу и куда они уходят из его рук. Но одно мы знаем наверняка: рано или поздно все такие вещи лопаются с большим шумом, даже если кажется, что правила конспирации соблюдены безупречно. А в данном случае… в данном случае замешано столько факторов, что я даже затрудняюсь что-либо посоветовать… — Откашлявшись, он стал приводить в порядок бумаги на столе. — Разве что по-прежнему внимательно наблюдать… А если придется — то и действовать!
Тут я вообще впал в ступор.
— Как это — действовать?
— Смотря по обстоятельствам. Кто может сказать наперед?
У меня все внутри упало. От такого и матерый зубр пришел бы в отчаяние, что уж говорить обо мне?
— А что делать с человеком, жизни которого угрожал тот тип, в туннеле? Я же не могу допустить, чтобы из-за меня кого-то убили…
— Мир полон людей, живущих под угрозой смерти. Это не твоя забота. Твое дело — беречь мать. Остальное тебя не касается… А что до чертежа, то мне все-таки кажется, что его лучше уничтожить.
Но я уже передумал. Я боялся совершить что-то непоправимое. Я не был уверен, что слайд так уж бесполезен и не понадобится в дальнейшем.
— Может быть… может быть, лучше оставить его у вас?
С минуту поколебавшись, он кивнул и спрятал конверт со слайдом в ящик стола.
— У вас не так рискованно, — объяснил я. — А если его обнаружат у нас…
— Думаю, что для меня это гораздо опаснее, чем ты себе представляешь, — сказал он спокойно. — Начиная с данной минуты я становлюсь пассивным соучастником шпионских действий на территории этой страны; и если в твою пользу говорят смягчающие обстоятельства, а у прочих участников этой истории имеются вполне определенные цели, то с меня, как с лояльного гражданина США, взыщется со всей строгостью закона, разве что я сейчас же сообщу в полицию или куда следует…
— В таком случае почему вы так поступаете?.. — не удержался я.
— Возможно, потому… потому, что я помню себя в твоем возрасте… — Надрывно закашлявшись, он сплюнул в бумажную салфетку. Потом выдохнул с посеревшим лицом. — Впрочем, дело даже не в этом.
— А в чем?
— Зачем тебе знать?
— Буду чувствовать себя уверенней.
Он промокнул платком уголки рта:
— Не знаю, так ли уж важно, чтобы ты чувствовал себя уверенней. Лучше сохранять бдительность.
На какой-то миг мне показалось, что он собирается что-то объяснить, но тут, глянув на часы, он торопливо сказал:
— А в общем, времени все равно уже не осталось.
Мне ужасно хотелось разговорить его.
— Мы можем встретиться и позже, если хотите, — предложил я.
Но он не принял моего предложения:
— Нет-нет, ни в коем случае, не в эти дни…
Сняв очки, он посмотрел на меня добрыми, близорукими глазами. В эту минуту он почему-то напоминал карандашный портрет лорда Байрона, который я видел когда-то.
— Впрочем, именно поэтому ты можешь на меня положиться. Раньше я бы наверняка стал взвешивать, как себя вести. Но сейчас… в последнее время… я как-то не вижу причин мучить себя моральными проблемами…
Я ничего не понял, по крайней мере — тогда, но допытываться явно не имело смысла. Вежливо поблагодарив его, я вышел и осторожно закрыл за собой дверь.
Настроение стало получше. Было даже не так уж важно, о чем именно мы с ним говорили, — главное, у меня возникло ощущение, что хоть кому-то на свете небезразлично, что со мной происходит. Я до того взбодрился, что всю дорогу от автобуса к дому насвистывал какую-то песенку. Еще издали я увидел, что в окнах темно. Гараж был распахнут настежь и пуст — отец с матерью уехали, каждый на своей машине.
Войдя в дом, я попробовал включить свет. Странно — кто-то вывинтил все лампочки. На ощупь пробираясь в гостиную, я вдруг услышал за спиной тихий сдавленный кашель. Не успел я повернуться на звук, как чья-то быстрая невысокая тень, проскользнув справа от моего плеча, бросилась к выходу. Хлопнула входная дверь, и все стихло.
Отыскав в кладовке новые лампочки, я вкрутил их. В гостиной царил полный ералаш: подушки на полу, мебель сдвинута, выпотрошенные ящики стола и шкафа свалены в кучу посреди ковра, рядом со своим содержимым. Все картины висели косо. Незваный гость явно не был вором или взломщиком. Он что-то искал. Но что именно? Все ценные вещи оказались на месте. Кое-как восстановив порядок, я разбудил тетку, которая умудрилась проспать весь этот тарарам. Она тут же заныла насчет своего (давно покойного) Марвина, который обязательно должен меня завтра сфотографировать в замечательном зоопарке города Индианаполиса по случаю моей бар-мицвы. И тут зазвонил телефон.
