Я спустился в подвал. Свежевымытые ступени и пол сверкали чистотой. Я не знал точно, что ищу, — просто заглядывал во все углы и шкафы. Ничего особенного. Оставалось только одно место: мамин большой сундук. В нем она хранила книги своего детства, старые письма, документы, семейные фотографии и тетради из художественной школы, где училась в юности, в Бухаресте. Этот сундук всегда считался ее личной, суверенной территорией, запретной для всех других членов семьи. Но мне непременно нужно было узнать, что там внутри. На задвижке висел кодовый замок. Я долго перебирал различные комбинации цифр, пока наконец не догадался набрать дату моего рождения. Замок открылся. Я откинул тяжелую крышку. Книги и альбомы содержались в такой чистоте и порядке, словно их купили только вчера. Письма были аккуратно разложены по закрытым полиэтиленовым пакетам. Я осторожно снимал слой за слоем. И только под третьим слоем книг, в самой середине сундука, нашел то, что, сам того не понимая, столь напряженно искал.
Это был фотоаппарат типа «полароид», со вспышкой и специальной приставкой для изготовления крупноформатных слайдов. Вместе с ними были упакованы две пленки, батарейки и увеличитель. Я присоединил вспышку к аппарату и нажал на кнопку. Ярко-белая молния осветила все углы подвала. Я почувствовал, что запутался окончательно. Вернув все на место, я уже заканчивал укладывать последний слой книг, когда раздался стук в окно. Я подскочил, как ужаленный, но оказалось, что это всего-навсего Деби.
Захлопнув сундук, я снова запер его на замок и пошел открывать двери. Она бросилась ко мне на шею. Видно, так обрадовалась встрече, что даже не заметила мое состояние. Мучило неодолимое желание рассказать ей о произошедшем.
— Слушай, Деби, — начал я, — представь себе, будто ты узнала, что кого-то хотят убить, — и это зависит от очень близкого тебе человека…
— О чем ты говоришь? Кто этот человек?
Я сразу же пожалел о сказанном.
— Да так, никто. Просто шутка.
— Шутки должны быть смешные, — сказала она, садясь ко мне на колени и обнимая за шею.
Деби — высокая, привлекательная девушка, с черными вьющимися волосами и голубыми глазами (несколько месяцев назад ты ее видел у меня на дне рождения). Наши интимные отношения всегда отличались простотой и непосредственностью. Но сейчас, даже сидя у меня на коленях, она меня нисколько не возбуждала — слишком уж я был напряжен и встревожен. Между нами так ничего бы и не произошло, если бы она не стала рассказывать о летнем лагере, где провела последний месяц. Он находился поблизости от замка, вывезенного целиком из Франции в конце прошлого века, по прихоти какого-то миллионера. «Там были такие мягкие зеленые лужайки, — рассказывала Деби, — и повсюду мраморные статуи обнаженных мужчин и женщин…» Тут я вспомнил обтянутую полупрозрачными трусиками попку мисс Доггарти в сумеречном освещении книгохранилища, и во мне проснулось мужское начало. Деби почувствовала его раньше меня. «Вот видишь, — сказала она ласково, вызывая у меня чувство вины и презрения к самому себе, — так и знала, что тебе необходимо только чуть-чуть расслабиться, и сразу все будет хорошо».
Я перечитал написанное, и последняя сцена показалась мне никак не относящейся к делу. Наверно, стоило бы ее вычеркнуть совсем, если бы мисс Доггарти не играла существенной роли в дальнейшем развитии событий.
Тетрадь четвертая
До срока, назначенного таинственным незнакомцем в туннеле, оставалось ровно восемь дней, но никого, кроме меня, это, казалось, нисколько не волновало. Отец, вернувшись из очередной поездки, как всегда, завалился спать. Мать спустилась поработать в саду, потом немного повозилась в кухне и, наконец, уселась за стол и принялась снова писать в блокноте.
Однако после полудня идиллия нарушилась: из родительской спальни слышались яростные перешептывания, после чего там с треском хлопнула дверь — видимо, мать пожелала остаться одна. Отец улегся на диване в гостиной, прикрыв лицо газетой. Пахло настоящим большим скандалом, и он бы, несомненно, произошел, если бы не твой визит.
Твое появление было для меня приятным сюрпризом (только потом до меня дошло, что родители специально устроили тебе «очную ставку» с теткой, чтобы положить конец какой-то вашей застарелой ссоре). Я всегда любил встречи с тобой. В детстве — потому, что ты никогда не приходил с пустыми руками; а потом, когда стал постарше, — из-за наших с тобой откровенных разговоров (от тебя я впервые узнал, что такое секс, помнишь?), из-за всяких вещей, которым ты меня учил, и конечно же из-за того, что ты всегда меня баловал — как по мелочам (двенадцать различных видов мороженого, которые ты заказал, когда родители однажды ушли в консульство, оставив меня на твое попечение), так и по-крупному (коллекция монет, микроскоп, ноутбук).
Но на сей раз куда важнее было то, что я просто нуждался в твоем физическом присутствии. К обычной радости по поводу твоего прихода прибавилось чувство облегчения: наконец-то все проблемы будут благополучно решены. Ты являлся наиболее подходящей для этого кандидатурой: самый преуспевающий член семьи, человек, который прекрасно знает жизнь и к тому же имеет влиятельных друзей (например, мэр Нью-Йорка), у которого дома, на каминной полке, стоит фотопортрет президента Кеннеди с автографом и старое фото, на котором хозяин дома сидит рядом с Трумэном.
Ты всегда просил называть себя просто Гарри — никаких «дядя». Завидев твою машину, я бросился к ней и, едва дождавшись, пока ты опустишь стекло, с любопытством просунул голову внутрь. Ты улыбнулся: рядом, на соседнем сиденье, лежало что-то для меня, как всегда. На сей раз — миниатюрный плеер «вокмен» в блестящей пластиковой упаковке.
— Мне сказали, что ты каждый день ездишь на работу автобусом, — сказал ты, передавая подарок. — Уж я-то знаю, какая это скукотища…
Выйдя из машины, ты подмигнул:
— Интересно, как она выглядит, наша Ида. Давненько мы с ней не видались. Знаешь, когда люди ссорятся…
Мне хотелось спросить, из-за чего вы поссорились, но у меня были к тебе гораздо более важные вопросы.
Маму ты поцеловал в щеку, а тетке протянул руку, которую та с омерзением взяла за кончики пальцев, не преминув отпустить ядовитое замечание, что, если б не твоя покойная жена (то есть ее сестра), ты бы по сей день оставался мелким импортеришкой поддельных духов из Гонконга. Отец вышел тебе навстречу, заспанный и усталый. Вы с ним до обидного мало похожи, хоть у вас и одинаковые черты лица. Он выглядел здорово потрепанным даже после полуденного отдыха, и это еще больше подчеркивало твой бодрый вид, новенький спортивный костюм и великолепную седую гриву, обрамляющую неизменно загорелое лицо.
Мать подала на стол кофе с пирогом. Она пыталась выдворить меня из гостиной, но я все-таки остался, чтобы послушать ваш разговор, оказавшийся на удивление увлекательным. Выяснилось, например, что твоя огромная квартира в Манхэттене принадлежала отцу твоей покойной жены и ее сестры, то есть Иды, поэтому часть прав на квартиру принадлежит тетке; еще Ида утверждала, что ты не вернул Марвину несколько десятков тысяч долларов, одолженных им тебе на покупку в Мексике завода по производству пряностей, и еще немалую сумму денег, вложенную Марвином в завод по сушке лекарственных растений, который ты купил в Панаме. Ты, помнится, предложил ей взамен «определенную» (не называя точной суммы) денежную компенсацию, вполголоса добавив: «Нас, конечно, не должна волновать такая мелочь, как законные основания…» Она ответила, что подумает. Ты попросил дать ответ до конца месяца, а она поинтересовалась, из-за чего такая спешка. Тогда ты сказал: «Дело в том, что меня здесь потом не будет».
Наступило молчание. Не знаю, как эту фразу истолковали другие, но я — наверно, из-за мистера Кэя с его болями и таблетками — понял ее совершенно однозначно. «Ты что, болен?» — воскликнул я.
Родители были мной явно недовольны. Но ты только рассмеялся и объяснил: «Да нет, со мной все в порядке. Просто сворачиваю свои дела. Хочу переехать во Флориду».
Я был ошарашен больше других, возможно, потому, что жизнь без тебя представлялась в совсем мрачном свете. Тетка и тут не удержалась: «В самом деле, почему не просадить награбленное?..»
Сначала ты состроил гримасу, будто собираясь сказать что-то неприятное, но потом проговорил: «Нелегко здесь с бизнесом, есть проблемы…»
Мне удалось улучить минутку, чтобы шепнуть тебе на ухо, что мне необходимо поговорить. «Да, конечно», — сказал ты и уже собрался встать из-за стола, но тут вмешалась мать, которая явно решила сделать все возможное, чтобы наш разговор не состоялся. Она стала допытываться, как будет организована новогодняя служба в большой синагоге «Бейт а-Шем», находящейся под твоим покровительством (в Штатах их называют «темпл»), как будут выглядеть пригласительные билеты, напечатаны ли они на глянцевой бумаге и как скоро их начнут рассылать. Она наверняка боялась, что я наболтаю лишнего об инциденте в туннеле Линкольна. Но я все-таки поймал подходящий момент. Подстерег тебя у двери в туалет и, когда ты вышел оттуда, успел даже сказать: «Понимаешь, не знаю, с чего начать…», — но тут, неизвестно откуда, опять появилась мать с очередным вопросом, останешься ли ты на ужин.
