– На, получай, гад ползучий! Ты же хотел, чтобы я тебя осчастливила?! Так прими по полной программе, сволочь, подонок!!! Это тебе от всех служанок, от всех Люси, идиот! Ну, а теперь-то ты счастлив? Скажи, счастлив или нет?! Счастлив?!
Пётр Степаныч вскрикнул, выронил плётку и рухнул на пол. Недолго раздумывая, я встала рядом с ним на колени и била его до тех пор, пока не пришла в себя и поняла, что уже пора остановиться.
– Ну что, получил?! Успокоился? Больше плёткой махать не хочется? Я отбила у тебя это желание? Слышишь, козёл, ну что ты молчишь?! Пропало желание говорить? Ну, скажи что-нибудь. Только не называй меня Люси, потому что если ты назовёшь меня Люси, то получишь ещё.
Наклонившись к лежащему, я попыталась его перевернуть лицом вверх, но с ужасом увидела кровоточащую рану на его голове.
– Послушай, ты это… Ты случайно ласты не склеил? Тебе больно? Ну скажи хоть что-нибудь. Ты что молчишь?
Пётр Степаныч молчал и не двигался.
– Эй, подъём! – Я принялась трясти его за плечи и перевернула с живота на спину.
– Я сейчас тебя перевяжу. Ты только подай хоть какие-нибудь признаки жизни…
Но он не отвечал. И не мог этого сделать, потому что у него полностью отсутствовал пульс. Пётр Степаныч был мёртв. Уронив безвольную мягкую руку на пол, я закричала от ужаса, но тут же зажала рот потной ладонью.
Глава 4
– Ой, мамочки, что ж теперь будет-то?
Я не обращала внимания на кровь на своём лице. Это было сейчас неважно. Меня сковал ужас. Я чувствовала, как по моим щекам текут слёзы.
– Хорошо же ты меня приняла, Москва. Спасибо тебе! Значит, так ты поступаешь с ненужными и неугодными тебе людьми? Понятно… Кого отправляешь обратно на малую родину, а кого прячешь за решётку. Видно, правду говорят, что души в тебе ни на грош не осталось. Что я тебе плохого-то сделала? Что? В тюрьму захотела меня упрятать? Да ничего у тебя не получится, я так просто не сдамся! Я не собираюсь ломать свою судьбу из-за какого-то сексуального маньяка. Не на ту напала!
Запустив руку в карман пиджака, висящего на спинке старенького стула, я извлекла ключ и бросилась к двери. Мне повезло: ключ подошёл, и я оказалась свободна. Добежав до конца коридора, я остановилась, чтобы прислушаться: нет ли кого в квартире, и убедившись, что она пуста, сморщилась от стоящей в коридоре невыносимой вони и заскочила в ванную. Мне стало страшно, когда я увидела в зеркале своё лицо… Тело также представляло одну сплошную кровоточащую рану.
– Бог мой…
Недолго думая, я принялась умываться холодной водой и, морщась от жуткой боли, промокать мокрым полотенцем раны на теле.
– Вот это я попала!.. Вот это я влипла!.. – причитала я. – Стоило ли ехать в Москву для того, чтобы стать убийцей? Такое может случиться только со мной…
Быстро смыв кровь, я вернулась в комнату, где лежал труп, и в спешном порядке принялась думать, что же мне делать? Я вновь полезла в карман пиджака для того, чтобы найти там документы, принадлежащие умершему. Но никаких документов не было. Ни в пиджаке, ни в карманах валявшихся на полу брюк. Странно… Я тут же вспомнила, что Пётр Степаныч обиделся на меня за то, что я сказала, будто он аферист, и полез в карман пиджака за документами. В тот момент, когда он запустил руку в карман, к нам подошёл молодой человек, который рассказал о своей не прошедшей первый тур племяннице. Мужчины принялись обсуждать это. Больше вопрос о документах не возникал.
И всё же, если мужчина искал документы, значит, он думал, что взял их с собой. Но ничего нет. Интуиция подсказала мне, что все это липа. Никаких документов в кармане не было и в помине. Я подошла к стоящему рядом с кроватью комоду и принялась выдвигать ящики в поисках бумаг. Мне надо было точно знать, кого же я лишила жизни. Неужели, действительно, преподавателя, заведующего кафедрой института? О, господи…
Поиски оказались напрасными. Вытерев слёзы, я посмотрела на часы и, опомнившись, поняла, что пора смываться. В любой момент могут вернуться соседи. Случайно открыв крышку стоящей в серванте керамической супницы, я увидела доллары и дрожащими руками принялась их пересчитывать. Ровно две тысячи долларов. От этой суммы у меня потемнело в глазах и пересохло во рту.
– Бог мой, я таких денег и в руках-то никогда не держала. Две тысячи долларов… Две тысячи! Я и подумать не могла, что такие деньги свалятся на меня прямо с неба. И вот они у меня в руках. Но какой ценой? Каким образом?
Смахнув пот со лба, я мгновенно сунула деньги в карман и тут заметила на дне супницы небольшой листок бумаги. Пытаясь побороть нервную дрожь, я развернула бумажку. Это была справка об освобождении из мест заключения на имя Мышкина Пётра Степаныча, который освободился совсем недавно, всего несколько месяцев назад. Ещё раз бегло перечитав справку, я сунула её обратно и закрыла крышку. То, что лежавший на полу мужчина не был преподавателем института, не вызывало у меня больше сомнений.
– А кто же подходил к нему по поводу племянницы? – Я сама не заметила, как задала этот вопрос вслух. – Сообщник? Напарник, помогающий побыстрее заманить жертву в квартиру? Кто?
Сейчас я не могла ответить на этот вопрос. У меня просто не было на это времени. Закрыв дверцы серванта, я направилась к выходу, но тут же остановилась, с ужасом подумав, что в комнате полно моих отпечатков пальцев. Схватив первое попавшееся полотенце, я принялась протирать всё, к чему прикасалась. Вытерла пустую рюмку Пётра Степаныча, свою я бросила в пакет, висящий на батарее, поставила бутылки, стоящие на столе, в сервант и подошла к зеркалу посмотреть на то, как выгляжу. Я сняла резинку с волос и постаралась распущенными волосами прикрыть раны на лице. Сняв платье служанки, я быстро переоделась в свои вещи и, кинув в пакет полотенце, которым тщательно стерла отпечатки своих пальцев, вышла из комнаты.
Я шла на полусогнутых ногах, прислушивалась к каждому звуку и молила бога только об одном: чтобы он позволил мне беспрепятственно выйти из этой злополучной квартиры. Подойдя к входной двери, я попыталась её открыть, но безрезультатно. Она была заперта на ключ, который мне предстояло найти, а это было почти невозможно.
Повозившись с входной дверью, я поняла, что только теряю драгоценное время: в комнате убитого я нашла лишь ключ от комнаты. Никакого другого ключа я там не обнаружила. Значит, ключ где-то в коридоре, и я просто обязана его найти. Иначе мне просто отсюда не выйти.
Все остальные события происходили словно в дурном сне. Я искала ключ везде, где только могла: в коридоре, на кухне, в ванной и туалете, а также в той комнате, где лежал труп. Я уже не думала о том, что оставляю повсюду отпечатки своих пальцев. В тот момент меня не интересовала моя дальнейшая безопасность: мне было не до неё. Я думала только о том, как бы мне побыстрее выскочить из квартиры и забыть всё, что со мной случилось, как страшный, кошмарный сон.
Я уже потеряла счёт времени и, бегая по замкнутому кругу из комнаты в коридор, а из коридора в комнату, в какой-то момент поняла, что мне вряд ли удастся найти этот проклятый ключ и что я в ловушке, из которой невозможно выбраться.
– Господи, да за что же мне всё это? Мамочка, лучше бы я от тебя не уезжала. Мамочка… Как же ты была права! Как права…
Подойдя к окну, я посмотрела вниз и убедилась, что мне не выбраться из квартиры даже через окно – слишком высоко. За окном шумела московская улица, и мне показалось, что Москва злорадно улыбнулась мне. Она усмехается! Несомненно, она просто надо мной издевается. В комнате не было балкона. Открыв створки нараспашку, я высунулась из окна и посмотрела на соседский балкон – до него было рукой подать. Возможно, на моём месте кто-то бы и смог сделать столь рискованный трюк, но только не я, потому что я с детства боялась высоты. Конечно, лучше укрыться на чужом и незнакомом балконе, чем сидеть и ждать приговора в компании покойника. Но страх высоты отогнал от меня эту мысль, тем более дверь соседнего балкона была плотно закрыта, и вряд ли мой отчаянный крик кто-нибудь услышит. Да и кричать-то нельзя… Мигом в тюрьму упрячут. Покойный был прав. Кто я такая? Провинциалка, у которой нет ничего, кроме амбиций. Правда, теперь и от них не осталось даже следа. Приезжая, убившая москвича. И неважно, что он только что вышел из мест заключения и заманивал на квартиру молоденьких девиц, чтобы поразвлечься. Это человек, ему дана жизнь, и я не имела права лишать его жизни, хотя бы по той причине, что не я её ему дала. А то, что он хотел забить меня до смерти, нужно ещё доказать, да и все мои аргументы вряд ли кто-то захочет выслушать. В глазах других я – убийца. Хладнокровная и расчётливая. Убийца, место которой за решёткой.
Внезапно в голову пришло неожиданное решение. А что, если я шагну из окна? Но там, внизу, гуляли мамы с колясками, а неподалёку, в песочнице, играли дети. Они о чём-то спорили, смеялись и строили из песка замки. Когда-то я тоже любила делать куличики и могла проводить за этим занятием массу времени. Когда другие дети ломали то, что я строила часами, я не могла на это смотреть. Мне было больно, что созданный мною мир рушится. Прошли годы, я повзрослела и перестала строить песочные замки. Я стала возводить замки из воздуха. Строить воздушные замки оказалось не менее увлекательно, чем песочные. Помню тот день, когда был разрушен мой первый воздушный замок. Я и подумать не могла, что мои воздушные замки будут разрушены реальной жизнью. То, что строилось долго, собиралось по крупицам, рухнуло в одно мгновение, словно ничего и не было вовсе. Но я не опустила руки и не стала спорить с судьбой. Уже более осторожно я принялась за строительство второго замка и получила тот же самый результат, что и раньше. А потом… Потом это уже вошло в привычку. Я построю, а жизнь возьмёт и разрушит. Очень тяжело, когда твоё творение исчезает прямо на глазах. Я не могу на это смотреть: я всегда отворачиваюсь, закрываю глаза и начинаю нервно кусать губы. С жизнью разве поспоришь? Единственное, что меня успокаивало, так это то, что у меня ещё есть силы для того, чтобы начать новое строительство, потому что я ещё молода и впереди не только разочарования, но и победы. Я читала о том, что многие женщины старше меня уже не возводят воздушные замки, потому что у них не осталось надежды. Они не делают этого потому, что у них не осталось на это ни сил, ни желания. Когда они к чему-то прикасаются, всё сразу рушится. Я не из их числа: я ещё пытаюсь мечтать. Но всё, о чём мечтаю, за меня рушат другие. Возможно, когда-нибудь я стану такой, как те женщины, которые уже ничего не хотят создавать, но ещё не пришло время, и мне хочется созидать. Пока ещё хочется… По крайней мере хотелось до сегодняшнего дня.
