ХРАМ СОЛНЦА
Шесть золотистых мраморных колонн,Безбрежная зеленая долина,Ливан в снегу и неба синий склон.
Я видел Нил и Сфинкса-исполина,Я видел пирамиды: ты сильней,Прекрасней, допотопная руина!
Там глыбы желто-пепельных камней,Забытые могилы в океанеНагих песков. Здесь радость юных дней.
Патриархально-царственные ткани —Снегов и скал продольные ряды —Лежат, как пестрый талес на Ливане.
Под ним луга, зеленые садыИ сладостный, как горная прохлада,Шум быстрой малахитовой воды.
Под ним стоянка первого номада.И пусть она забвенна и пуста:Бессмертным солнцем светит колоннада.
В блаженный мир ведут ее врата.
6 мая 1907, Баальбек
С КОРАБЛЯ
Для жизни жизнь! Вон пенные буруныУ сизых каменистых берегов.Вон красный киль давно разбитой шкуны.Но кто жалеет мертвых рыбаков?
В сыром песке на солнце сохнут кости…Но радость неба, свет и бирюза,Еще свежей при утреннем норд-осте —И блеск костей лишь радует глаза.
1907
ТЕЗЕЙ
Тезей[1] уснул в венке из мирт и лавра.Зыбь клонит мачту в черных парусах.Зеленым золотом горит звезда КентавраНа южных небесах.
Забыв о ней, гребцы склоняют вежды,Поют в дремоте сладкой: О Тезей!Вновь пропитал Кентавр ткань праздничной одеждыПалящим ядом змей.
Мы в радости доверчивы, как дети.Нас тешит мирт, пьянит победный лавр.Один Эгей не спал над морем в звездном свете,Когда всходил Кентавр.
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
На севере есть розовые мхи,Есть серебристо-шелковые дюны…Но темных сосен звонкие верхиПоют, поют над морем, точно струны.
Послушай их. Стань, прислонись к сосне:Сквозь грозный шум ты слышишь ли их нежность?Но и она — в певучем полусне.На севере отрадна безнадежность.
1907
Жгли на кострах за пап и за чертей…
Жгли на кострах за пап и за чертей,Живьем бросали в олово и серуЗа ад и рай, безверие и веру,За исчисленье солнечных путей.
И что ж! Чертей не пламя утешает,Не то, что злей ехидны человек,А то, что гроб, сожженный в прошлый век,Он в нынешнем цветами украшает.
2 июля 1907
ДИКАРЬ
Над стремью скал — чернеющий орел.За стремью — синь, туманное поморье.Он как во сне к своей добыче шелНа этом поднебесном плоскогорье.
С отвесных скал летели вниз кусты,Но дерзость их безумца не страшила:Ему хотелось большей высоты —И бездна смерти бездну довершила.
Ты знаешь, как глубоко в синевуУходит гриф, ужаленный стрелою?И он напряг тугую тетиву —И зашумели крылья над скалою,
И потонул в бездонном небе гриф,И кровь, звездой упавшую оттудаНа берега, на известковый риф,Смыл океан волною изумруда.
1907
ОБВАЛ
В степи, с обрыва, на сто мильМорская ширь открыта взорам.Внизу, в стремнине — глина, пыль,Щепа и кости с мелким сором.
Гудели ночью тополя,В дремоте море бушевало —Вдруг тяжко охнула земля,Весь берег дрогнул от обвала!
Сегодня там стоят, глядятИ алой, белой павиликойНа солнце зонтики блестятНад бездной пенистой и дикой.
Никто не знал, что здесь — погост,Да и теперь — кому он нужен!Весенний ветер свеж и прост,Он только с молодостью дружен!
Внизу — щепа, гробы в пыли…Да море берег косит, коситСерпами волн — и от землиДалеко сор ее уносит!
1907
В полях сухие стебли кукурузы…
В полях сухие стебли кукурузы,Следы колес и блеклая ботва.В холодном море — бледные медузыИ красная подводная трава.
Поля и осень. Море и нагиеОбрывы скал. Вот ночь, и мы идемНа темный берег. В море — летаргияВо всем великом таинстве своем.
«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутныйТуманный блеск…» Ни неба, ни земли.Лишь звездный блеск висит под нами — в мутнойБездонно-фосфорической пыли.
1907
НА РЕЙДЕ
Люблю сухой, горячий блеск червонца,Когда его уронят с корабляИ он, скользнув лучистой каплей солнца,Прорежет волны у руля.
Склонясь с бортов, с невольною улыбкойВсе смотрят вниз. А он уже исчез.Вверх по корме струится глянец зыбкийОт волн, от солнца и небес.
Как жар горят червонной медью гайкиПод серебристым тентом корабля.И плавают на снежных крыльях чайки,Косясь на волны у руля.
1907
БАЛАГУЛА
Балагула убегает и трясет меня.Рыжий Айзик правит парой и сосет тютюн.Алый мак во ржи мелькает — лепестки огня.Золотятся, льются нити телеграфных струн.
«Айзик, Айзик, вы заснули!» — «Ха! А разве панЕдет в город с интересом? Пан — поэт, артист!»Правда, правда. Что мне этот грязный Аккерман?Степь привольна, день прохладен, воздух сух и чист.
Был я сыном, братом, другом, мужем и отцом,Был в довольстве… Все насмарку! Все не то, не то!Заплачу за путь венчальным золотым кольцом,А потом… Потом в таверну: вывезет лото!
1907
ДИЯ
Штиль в безгранично светлом Ак-Денизе.Зацвел миндаль. В ауле тишинаИ теплый блеск. В мечети на карнизе,Воркуя, ходят, ходят турмана.
На скате, под обрывистым утесомЖурчит фонтан. Идут оттуда внизУступы крыш по каменным откосамИ безграничный виден Ак-Дениз.
Она уж там. И весел и спокоенВзгляд быстрых глаз. Легка, как горный джин.Под шелковым бешметом детски строенВысокий стан… Она нальет кувшин,
На камень сбросит красные папучиИ будет мыть, топтать в воде белье…— Журчи, журчи, звени, родник певучий,Она глядится в зеркало твое!
1907
ИЗ АНАТОЛИЙСКИХ ПЕСЕН
Девичья
Свежий ветер дует в сумеркахНа скалистый островок.Закачалась чайка сераяПод скалой, как поплавок.
Под крыло головку спряталаИ забылась в полусне.Я бы тоже позабыласяНа качающей волне!
Поздно ночью в саклю темнуюГрусть и скуку принесешь.Поздно ночью с милым встретишься,Да и то когда заснешь!
Летом в море легкая вода,Белые сухие паруса,Иглами стальными в неводаСыплется под баркою хамса.
Рыбацкая
Осенью невесел Трапезонд!В море вьюга, холод и туман,Ходит головами горизонт,В пену зарывается бакан.
Тяжела студеная вода,Буря в ночь осеннюю дерзка,Да на волю гонит из гнездаЛютая голодная тоска!
1907
ГРОБНИЦА РАХИЛИ
«И умерла, и схоронил ИаковЕе в пути…» И на гробнице нетНи имени, ни надписей, ни знаков.
Ночной порой в ней светит слабый свет,И купол гроба, выбеленный мелом,Таинственною бледностью одет,
Я приближаюсь в сумраке несмелоИ с трепетом целую мел и пыльНа этом камне выпуклом и белом…
Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
1907
С ОБЕЗЬЯНОЙ
Ай, тяжела турецкая шарманка!Бредет худой, согнувшийся хорватПо дачам утром. В юбке обезьянкаБежит за ним, смешно поднявши зад.
И детское и старческое что-тоВ ее глазах печальных. Как цыган,Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота.Далеко от Одессы на Фонтан!
Ограды дач еще в живом узоре —В тени акаций. Солнце из-за дачГлядит в листву. В аллеях блещет море…День будет долог, светел и горяч.
И будет сонно, сонно. ЧерепицыСтеклом светиться будут. ПромелькнетВелосипед бесшумным махом птицы,Да прогремит в немецкой фуре лед.
Ай, хорошо напиться! Есть копейка,А вон киоск: большой стакан водыДаст с томною улыбкою еврейка…Но путь далек… Сады, сады, сады…
Зверок устал, — взор старичка-ребенкаТомит тоской. Хорват от жажды пьян.Но пьет зверок: лиловая ладонкаХватает жадно пенистый стакан.
Поднявши брови, тянет обезьяна,А он жует засохший белый хлебИ медленно отходит в тень платана…Ты далеко, Загреб!
1907
В столетнем мраке черной ели…
