ШТИРЛИЦ. Я бы не согласился.
МЮЛЛЕР. Почему?
ШТИРЛИЦ. А вы ревнивы... Как любящая преданная жена. Это самая страшная форма ревности... Так сказать, тираническая...
МЮЛЛЕР (открыто посмотрев на часы). А профессионал вы первоклассный. Если бы вы работали против нас, я не взялся бы определить ущерб, нанесенный вами рейху... Ладно, будем в открытую. Я тут жду одно сообщение... Что-то мой Шольц не шевелится.
ШТИРЛИЦ. Зачем надо было приводить меня сюда? Нельзя было говорить у вас?
МЮЛЛЕР. Тут спокойней.
ШТИРЛИЦ. Кому спокойней, вам?
МЮЛЛЕР. Вам. Если все кончится благополучно для вас, мы вернемся вместе, и все будут знать, что мы с вами занимались делом в моем ведомстве.
ШТИРЛИЦ. И мой шеф будет знать об этом?
МЮЛЛЕР. Чьей ревности вы боитесь — его или моей? Мне нравится, когда вы идете напролом.
ШТИРЛИЦ. У меня нет другого выхода. И потом, я люблю ясность.
МЮЛЛЕР. Ясность — одно из форм полного тумана. Знаю я вас, хитреца... Ладно. Как это в библии: «Время собирать камни, и время кидать их».
ШТИРЛИЦ. У вас было неважно с грамотой божьей. В книге пророка Экклезиаста сказано: «Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время обнимать и время уклоняться от объятий».
МЮЛЛЕР. Вы так хорошо изучили библию с вашим подопечным пастором Шлагом?
ШТИРЛИЦ. Чтоб врага побеждать, надо знать его идеологию, не так ли?
МЮЛЛЕР (медленно вытаскивая из нагрудного кармана голубой конверт, пристально глядя в глаза Штирлица, достает из конверта три дактилоскопических отпечатка). Вот, смотрите, какая занятная выходит штука. Эти пальчики (подает Штирлицу один снимок) мы обнаружили на том стакане, который вы наполняли водой, чтобы напоить несчастного, глупого, доверчивого Холтоффа. Эти пальчики (выбросил второй снимок, как козырную карту из колоды) мы нашли... Где бы вы думали?
ШТИРЛИЦ. Мои пальчики можно найти в Голландии, Мадриде, Токио и даже в Москве.
МЮЛЛЕР. А еще где?
ШТИРЛИЦ. У нас получается беспредметный разговор. Если я арестован, и вы официально уведомите меня об этом, я стану отвечать на ваши вопросы как арестованный. Если я не арестован, я отвечать вам не буду.
МЮЛЛЕР. «Не буду, не буду»!.. Что вы делали после телефонного разговора из комнаты спецсвязи, куда доступ категорически запрещен всем?
ШТИРЛИЦ. После того как я зашел в комнату спецсвязи — за халатность и трусость связистов надо судить — я встретился с партайгеноссе Борманом. И провел с ним более двух часов. О чем мы говорили, я, естественно, вам рассказывать не стану.
МЮЛЛЕР. Могли бы не рассказывать, если бы не...
ШТИРЛИЦ. Без всяких «если бы не...»
МЮЛЛЕР. Не зарывайтесь, Штирлиц, не зарывайтесь... Я все-таки старше вас и по званию, и по возрасту тоже...
ШТИРЛИЦ. Я смогу ответить на ваш вопрос только в присутствии Бормана, прошу понять меня правильно...
МЮЛЛЕР. Если бы вы ответили мне без него, это, возможно, избавило бы вас от необходимости отвечать на третий вопрос.
ШТИРЛИЦ. Я готов ответить на ваш третий вопрос, если он касается меня лично, но не интересов рейха и фюрера.
МЮЛЛЕР. Он касается лично вас. Вот эти пальцы (бросает на стол третий снимок) мои люди нашли на чемодане русской радистки. Кстати, неужели вы меня совсем за дурака считаете, если рискнули сунуться прямо ко мне в берлогу, чтобы узнать, где я ее прячу. Так вот, каким образом ваши пальцы оказались на вражеской рации? Боюсь, что на этот вопрос вам будет труднее всего ответить.
ШТИРЛИЦ (спокойно). Ошибка исключена?
МЮЛЛЕР. Абсолютно.
ШТИРЛИЦ. А случайность?
МЮЛЛЕР. Возможна. Только доказательная случайность. Почему из двадцати миллионов чемоданов, находящихся в берлинских домах, именно на этом, в котором русская пианистка хранила свое хозяйство, обнаружены ваши пальцы? Как это объяснить?
ШТИРЛИЦ. Хм... Объяснить это действительно трудно, или почти невозможно. Я бы на вашем месте не поверил ни одному моему объяснению...
МЮЛЛЕР. Мне бы очень хотелось от вас получить доказательный ответ, Штирлиц. Даю вам честное слово, я отношусь к вам с симпатией.
ШТИРЛИЦ. Верю.
МЮЛЛЕР. Сейчас фрау Дорф приведет сюда русскую пианистку, и она поможет вам вспомнить, где вы могли наследить на чемодане, в котором хранилась рация.
ШТИРЛИЦ. Русская?! Которую я взял в больнице? У меня абсолютная зрительная память. Если бы встречал ее раньше, я бы помнил лицо. Нет, она нам не поможет...
(Входит ШОЛЬЦ и что-то шепчет Мюллеру на ухо.)
МЮЛЛЕР. Я скоро вернусь, Штирлиц. У вас есть над чем подумать.
(МЮЛЛЕР и ШОЛЬЦ уходят.)
МЫСЛИ ШТИРЛИЦА. Пастор?.. Нет, с ним, видимо, порядок... Кэт? Что-то произошло, иначе они давно устроили бы мне очную... Сейчас они потеряли темп, не использовали элемент неожиданности. Если придумать версию с пальцами на чемодане... Но что тут можно придумать?.. Фото? В деле было фото... Чемоданы, которые стояли перед разбитым домом Кэт... Коляска... детская коляска!.. Я помню лицо шуцмана, он должен помнить мой жетон... Пусть опровергнет, что я перенес детскую коляску... А чемоданы?.. Чемоданы приложатся.
(Входит МЮЛЛЕР.)
ШТИРЛИЦ. Что-нибудь случилось? Я отчего-то волновался.
МЮЛЛЕР. Правильно делали.
ШТИРЛИЦ. Могу вас обрадовать, я вспомнил, откуда на чемодане русской оказались мои пальцы. Ее квартира была на Байрейтерштрассе, не так ли? Где, кстати, эта девица? Я думал, вы устроите нам свидание, так сказать, очную ставку...
МЮЛЛЕР. Скоро ее привезут.
ШТИРЛИЦ. Ладно, время пока терпит.
МЮЛЛЕР. Почему «пока»? Время просто терпит.
ШТИРЛИЦ. Время терпит пока. Если вас действительно интересует эта катавасия с чемоданом, вы должны вызвать всех полицейских, стоявших в зоне оцепления на Байрейтерштрассе — я там остановился и мне не разрешили проехать, пока я не показал наш жетон. Я помог одной несчастной женщине вытащить из завала детскую коляску, для этого мне пришлось переставить несколько чемоданов, один был очень тяжелый. Видимо, это была рация, будь она неладна.
МЮЛЛЕР. Очень правдоподобно. Возникает только один вопрос: с чего бы вас занесло именно к дому, где жила эта русская? Тоже случайность?
ШТИРЛИЦ. Безусловно, если считать случайностью то, что иногда я все-таки выбираюсь под утро домой, чтобы соснуть часок-другой. Или может быть, вы посоветуете мне другой, более короткий путь? Вызывайте полицейских, Мюллер.
МЮЛЛЕР. Хм!.. А что? Давайте попробуем. Сначала поговорим с нашими, немцами, а потом послушаем вашу русскую.
ШТИРЛИЦ. Нашу русскую?
МЮЛЛЕР. Не хватайте меня за язык. Вас кормили? Предлагаю перекусить.
ШТИРЛИЦ. Пора бы.
МЮЛЛЕР. Я попросил принести нам сверху чего-нибудь.
ШТИРЛИЦ. Спасибо. Вы неважно выглядите.
МЮЛЛЕР. Э, хорошо еще, что вообще живу. А на что это вы так хитро намекали — «пока еще время»? В смысле чего это «пока»?
ШТИРЛИЦ. Это мой секрет. Пока!..
(Эсэсовец вносит поднос с едой.)
В такой тюрьме, да еще в подвале я бы согласился поспать денек-другой. Здесь даже бомбежек не слышно.
МЮЛЛЕР. Поспите еще...
ШТИРЛИЦ. Спасибо...
МЮЛЛЕР. Кстати, учтите: мои часы идут абсолютно точно. Это ваши спешат на две минуты.
ШТИРЛИЦ. Пора менять. Если бы мой лонжин врал в каком-то одном направлении, я бы к нему приноровился. Но эти — то отстают, то спешат. Нет, пора менять.
МЮЛЛЕР (глядя на часы). Сколько на ваших?
ШТИРЛИЦ (глядя на часы). Мы беседуем с вами около двух часов.
Затемнение
16. У Кэт
КЭТ, ДОРФ, ГЕЛЬМУТ, БАРБАРА.
ДОРФ. Ну! Вы не мать, вы убийца! Ну! Сейчас я отворю окно и сдерну с твоего ребенка одеяло...
(КЭТ теряет сознание.)
Гельмут, не уходи. Она сейчас очнется, и я буду продолжать... Барбара, принесите воды.
(БАРБАРА уходит.)
Долго это у них продолжается, Гельмут? Там ждут.
ГЕЛЬМУТ. Сколько времени это продолжилось бы с вашей матерью?
ДОРФ. Да!.. С моей матерью!.. Эти сволочи хотят быть чистенькими, а мне поручают гнусность... Дайте спички.
ГЕЛЬМУТ. Я не курю.
ДОРФ. Барбара, захватите спички! Ну-ка посмотрите, она очнулась? Веко задергалось...
ГЕЛЬМУТ. Я в этом ничего не понимаю.
ДОРФ. Барбара! Живее!
(БАРБАРА вносит стакан с водой.)
(Присев на корточки, тормошит Кэт.) А она не умерла? Ну-ка, Барбара, посмотрите...
БАРБАРА (повернув голову Кэт). Нет, дышит.
ДОРФ. Сделайте с ней что-нибудь. Времени мало.
(БАРБАРА бьет Кэт по щекам, осторожно массируя, не делая больно. Плеснула в лицо холодной воды. КЭТ глубоко вздохнула. В руках Гельмута плачет мальчик.)
Да сделайте вы с ним что-нибудь!
ГЕЛЬМУТ. Он хочет есть.
ДОРФ. Что вы заладили, как попугай? Вы думаете, что у вас одного есть сердце?
ГЕЛЬМУТ. Я же просил разрешить мне уйти в другую комнату.
(Звонит телефон.)
