– А если знали бы – стремились?
– Конечно, стремились бы. Иерархический инстинкт в нас есть биологически – и не важно, в какую эпоху мы появились на свет. Нам комфортно, когда существует понятная иерархия – кто сверху, кто снизу, кто справа, кто слева. Некоторый дискомфорт, конечно, возникает, потому как кто-то на тебя «давит», но этот минус компенсируется наличием определенности, ощущением стабильности, надежности. Ты занял свое место в системе, и тебя элегантно со всех сторон подпирают. Да, в какие-то моменты, может, чуть давят, но зато не упадешь. Я сейчас говорю не о намеренном и агрессивном социальном давлении, а просто об ощущении плеча, локтя, ощущении порядка. Это в любом здоровом обществе есть. Есть общество, должна быть структура.
У человека, находящегося в такой социальной структуре, экзистенциальный кризис тоже может возникнуть, но в этом случае он возникнет в связи с его собственным личностным, внутренним ростом. Мне навязывают некие общие шаблоны, а я чувствую, что они не совсем мне подходят, не согласен я. И как результат, я начинаю это свое внутреннее «я» ощущать, свою индивидуальность, инаковость. И начинается рост. Таким образом, давление социальной системы (в умеренных дозировках, разумеется) не препятствует внутреннему росту человека, а напротив, ему способствует (если, конечно, сам человек к такому росту вообще способен). И в этом благо репрессивной, как кажется на первый взгляд, общественной системы, социального порядка. На меня давят – я сопротивляюсь и, как результат, – внутренне расту. Да, это болезненный зачастую процесс, но он идет, и это хорошо.
А сейчас, в условиях утраты структуры общества, социального давления нет (что, на первый взгляд, вроде бы и хорошо), но и ощущения плеча, ощущения некой команды – тоже нет. То есть я, с одной стороны, не расту внутренне, поскольку нет препятствия (социального давления), которое бы мне можно было преодолеть с пользой для своего личностного развития, а с другой стороны – экзистенциальный кризис переживаю – чувство одиночества, ощущение пустоты, бессмысленности своего существования и так далее. То есть и роста нет, и кризис присутствует. В общем, ерунда какая-то. Если кризис ради роста, то, хоть он и неприятный, его перетерпеть можно, оправданно. Но если кризис, то есть боль и страдание, вхолостую – кому оно надо?.. В таких условиях экзистенциальный кризис не выполняет роль некого горнила, в котором сгорает лишнее, наносное и кристаллизуется главное, нет. Он – лишенное смысла душевное страдание.
И тут еще есть одна «хитрость», о которой я не могу не сказать… Недавно у меня состоялся такой разговор: мой собеседник посетовал, что, мол, не надо было разваливать пионерскую организацию, комсомол; идеология, конечно, в этих организациях устарела и требованиям времени не соответствовала, но сами организации были хорошие и их следовало оставить. И хотя я с этим внутренне согласен, подобные «планы» и «прожекты», к сожалению, не могли быть исполнены.
Вне идеологии, вне «пирамиды» (и не важно, кто там наверху – Господь Бог, Ленин или конституция) человек не способен состояться в какой-либо организации. Впрочем, формально он состоять в ней, конечно, может, только вот толку от этого – никакого. Человек не способен почувствовать себя элементом социальной системы, если система лишена «смысла», а этот смысл ей придает идеология. И вот новые поколения в России, которые были лишены идеологии, в принципе не могли состояться как члены сообщества, они в лучшем случае являются теперь членами той или иной группы, но не со-общества.
Посмотрите на Китай. Мы все сетуем, что у нас, понимаешь, не случилось «китайской модели». Конечно, не случилось! И не могло случиться! Перестройка подвергла сомнению идеологию, а не систему организации общества. Мы реформировали идеи, а не себя и не способ взаимоотношений друг с другом. Китай же пошел по принципиально другому пути – идеологию (конечные цели и базовые смыслы) там никому и в голову не придет подвергать сомнению! Они стали менять организацию, общественную систему, логику взаимодействия членов общества, но не тронули при этом идеологию.
«Да, плановая экономика – неэффективный инструмент, – объявили советским гражданам Китая. – Пусть люди зарабатывают, становясь предпринимателями, бизнесменами. Дело же не в этом! Дело в том, что они своим трудом служат строительству коммунистического общества!» И все, заработало. Ход конем! Идеология осталась, пирамида, соответственно, тоже, а структура общественных отношений подверглась изменению – незаметно, исподволь, посредством магического экономического фактора. И вот вам «китайское чудо» – езжайте полюбуйтесь, а можете и не ехать никуда, просто зайдите на ближайший вещевой рынок, и все вам станет понятно.
Это, разумеется, я не к тому говорю, что мы должны следовать опыту КНР. Во-первых, уже поздно, во-вторых, могли бы – последовали бы и так. Я говорю это к тому, что нашей внутренней потребности в социальных контактах должна сопутствовать идея, маячащая на линии горизонта абстрактная цель. Абстрактная, но в которую мы верим. И если она есть, то мы все быстренько собираемся, выстраиваемся дружной колонной и, слегка наступая друг другу на пятки, благополучно ощущаем себя членами со-общества. Как там Мартин Лютер Кинг начал свою историческую речь?.. «У меня есть мечта!» – вот как он ее начал. И тут же возник остов пирамиды, который быстренько заполнился людьми. Потому как «пирамида» нам нужна, но без «мечты», как бы ни хулили «идеологию», она существовать не может.
В общем, возвращаясь к нашей основной теме, в кризисные эпохи, когда рушатся эти социальные «пирамиды» («структура организации общества»), лишенные своей «души» («идеологии»), мы ощущаем себя исторгнутыми из общества (на самом деле, правда, не мы исторгнуты, а само общество как система преставилось). Когда же мы ощущаем себя исторгнутыми из общества (а точнее говоря – не интегрированными в общество, за его отсутствием), наша потребность в другом человеке (в его «невидимке»), способном нас понять, принять, поддержать, усиливается необыкновенно. А поскольку все раненые и все ждут помощи, но не способны ее оказывать за неимением сил, возникает тотальный дефицит ощущения «человеческого участия» в твоей судьбе. Как результат – чувство одиночества.
Прежние «одежды» у нас остались, но они настолько вышли из «моды», что появиться в них на улице – стыдно, кошмар и ужас. А новых «костюмов» (подходящих случаю социальных ролей) не пошито, социальные роли не определены. И в результате родителям современных детей непонятно, как с ними взаимодействовать, а быть современным ребенком в отношении «старомодных» родителей – и вовсе сущее наказание. От всего этого безобразия чувство тотального одиночества захлестнуло каждого – мы не только внутри собственного поколения не можем найти общего языка, мы своих детей-родителей не ощущаем как родных и близких.
Интересным наблюдением поделился со мной Вячеслав, один из друзей нашего психологического портала www.mental.ru. Сам недавний выпускник факультета психологии, сейчас он занимается репетиторством, готовит к экзаменам выпускников школ и студентов-психологов. И не перестает поражаться разнице между «молодым» поколением и своим. Даже вывел некую закономерность, формулу. Если главным вопросом «по чернышевскому» для старшего поколения является вопрос: «Почему?» – почему с ними и со страной произошло ТАКОЕ, среднее поколение мучается вопросом: «Как?» – как успеть улучшить свою жизнь за оставшееся время, его поколение волнует вопрос: «Что?» – что сделать такого, чтобы заработать и иметь финансовые возможности воспользоваться своей молодостью, то у подростков, нынешнего молодого поколения, к жизни вообще вопросов нет! У них нет ценностей, убеждений, ориентиров и даже желаний. Они толком ничего не знают и поэтому не хотят, просто не знают, чего можно хотеть. Они пронзительно одиноки, у них даже не находится достойного повода сбиться в стайки и всем вместе убежать от этого одиночества.
Разные одиночества
– Как переживают одиночество люди разного возраста? Кажется, существует даже такой научный термин «одиночество стариков». А молодые люди – психологи выделяют такой особый возрастной кризис, – чувствуя себя безвыходно одинокими, могут даже покончить жизнь самоубийством…
– Да, они разные – эти одиночества, это правда. Механизмы формирования этого чувства разные. Старики потеряли свою «пирамиду» окончательно и бесповоротно. У нас, людей среднего возраста, остается хотя бы какая-то иллюзия, надежда на то, что мы еще успеем найти, во что нам встроиться, в какую-нибудь другую «пирамиду», получше. А постперестроечное поколение – оно и вовсе не в курсе, что такое социальная «пирамида», поэтому, с одной стороны, они не так переживают по этому поводу (ностальгировать не о чем), но, с другой стороны, они себя «уместными» не чувствуют, как перекати-поле какое-то.
Вдобавок к этому люди пожилого возраста, как правило, уже успели пережить реальную, физическую утрату нескольких близких людей, своих сверстников, и эта утрата невосполнима. Они похоронили и своих родителей, и нас не воспринимают как «живых». Мы же с ними мало общаемся. Они нас «грузят» нашим общим прошлым, а мы от этого прошлого пытаемся откреститься, поскольку, если начать в него нырять, в новой жизни ничего не поймаешь. В общем, это такой системный поколенческий кризис. Мы же, со своей стороны, с молодыми людьми не чувствуем близости. Они для нас какие-то все непутевые, поверхностные.