- Вижу "Дикаря", - крикнул Вязов.
- Готовь скафандры. Пойдем на абордаж!
- Как же без пиратского платочка? Не захватил ведь!
- Под шлемом не видно. Да и смотреть некому! Вместо абордажных крючьев возьмешь линь и электроискровый резак, пробу брать и линь закреплять.
- Попробуем на зуб, из чего инопланетяне свой звездолет сооружали. Не думали они, что мы их на буксир возьмем.
- Кто их знает, о чем они думали, этого ни Джон Бигбю, ни наш Божич не знали. Это нам доведется луну Бигбю или звездолет Божича вблизи рассмотреть. Жаль, никого там не осталось.
- А ведь слишком смелым Божич оказался для своего времени.
- Может быть, не только для своего, - усмехнулся Бережной.
Погода, как и предвещали протянувшиеся веером перистые облака, действительно начала портиться. Наде пришлось поторопиться, чтобы успеть на пригородный взлетолет и оказаться у дедушки в Абрамцеве.
Оставив на водной станции скутер и переодевшись, она побежала к взлетной площадке у речного вокзала.
Надо скорее к деду. Он-то вооружит ее такими аргументами, что Никите придется отбросить всякие мысли о "вечной разлуке" из-за "парадокса времени".
Прилетев на дачу в Абрамцево, Надя узнала две новости: дедушка заболел (сказалось-таки заседание Звездного комитета!), и нагружать деда разговорами Наталья Витальевна строго-настрого запретила. И второе: Никита вместе с командиром звездолета Бережным - в космосе. О возможной катастрофе по видео пока не сообщалось, компьютеры уточняли такую возможность, казавшуюся невероятной.
Звездолет готовился к предстоящему рейсу, и командир со штурманом могли понадобиться там. Так рассудила Надя.
Надя тотчас проскользнула в кабинет академика, где тот лежал на диване седогривым, седобородым, повергнутым богатырем, и стала щебетать о пустяках, пока строгое лицо деда не потеплело и улыбнулось. Потом она поцеловала его руку, стариковскую, тяжелую, со вздутыми жилами, погладила ее ладонью и бесшумно выскользнула.
Поднималась она по "горько скрипевшим", как ей показалось, ступенькам в свою "светелку", чтобы упасть там на кровать и размышлять, лежа лицом вниз, как ей убедить Никиту в том, что никакого "парадокса времени" нет, он не должен избегать ее, а она непременно дождется его возвращения.
Она, конечно, жалела дедушку, зная, что в его возрасте болеть опасно, но все-таки еще больше жалела себя. Увы, таков закон Природы!
Ее мысли прервал шум внизу. Слышался властный голос мамы и чей-то мужской. Так это же Бурунов! Надя обрадовалась. Вот кто может вооружить ее желанными аргументами деда против "парадокса времени".
Она скатилась по не успевшим скрипнуть ступенькам и приятно поразила профессора Бурунова своей бурной радостью по поводу его приезда.
- Узнал о болезни Виталия Григорьевича, примчался, а вот Наталья Витальевна не допускает к нему даже его первого ученика. Хоть обратно поезжай.
- Пойдемте, - решительно заявила Надя, беря Константина Петровича за руку и ведя в кабинет деда. - Только ненадолго, а потом...
- Что потом? - почему-то полушепотом спросил Бурунов.
Но Надя приложила палец к губам.
Академик был доволен приездом своего ученика.
- Видать, не так уж всем безразличен, - пробасил он с дивана.
Болтали снова о пустяках, тем более что появившаяся Наталья Витальевна недовольно смотрела на прорвавшихся "посетителей".
Академик кивнул, и Надя с Буруновым вышли, оставив с больным его строго заботливую дочь.
- А где Кассиопея? - спросила Надя.
- Увы, вероятно, опоздала на взлетолет.
- Очень хорошо, - загадочно сказала Надя.
Приехал врач и, выйдя от больного, обнадежил домашних, но все же сказал:
- Покой, полный покой! Результат нервного напряжения. Стресс.
- Я же говорила! - поджав губы и многозначительно взглянув на Надю и Бурунова, произнесла Наталья Витальевна.
- Мы исправимся, - пообещала Надя.
Глава четвертая
ЦВЕТЫ ЛЕСНЫЕ
Наука о целых числах без сомнения является прекраснейшей и наиболее изящной.
Пьер Ферма.
Щеголеватый, еще молодой человек со старательно подвитыми локонами до плеч и застывшей улыбкой на заостренном к подбородку лице, и девушка, миловидная, стройная, с рыжеватой косой, переброшенной через плечо на грудь, спускались по крутой тропинке прямо от дачной калитки.
Он предупредительно протянул ей руку, чтобы помочь на крутизне, но она, балансируя руками, словно танцуя на канате, пробежала по бровке и первая вошла в густую осязаемую тень оврага.
Проросшие травой асфальтированные улочки академического дачного городка остались вверху, а внизу журчал ручеек Светлушка, прозрачный, как оптическое стекло, и холодный, как шуга в проруби.
Перекинутый через него зыбкий мостик поскрипывал под ногами. Пройдя его, они стали подниматься по земляным ступенькам, укрепленным кривыми потемневшими дощечками.
И попали совсем в другой мир с синим небесным куполом и выпуклым засеянным полем с каемкой леса по его краям. Здесь дышалось не так, как в овраге, - легко, свободно, и тело казалось раскованным, облегченным. И Наде хотелось вспорхнуть и лететь над бугром, за которым виднелись крыши деревушки Глебово, из-за квадратиков кровли похожие на поставленные "домиками" полураскрытые шахматные доски. Хотелось ощутить под прозрачным крылом так знакомое и так любимое ею чувство волнующей высоты, пленительное чувство полета, ради которого она отдавала свой досуг парашютному и планерному спорту.
Но дельтаплана у нее не было. Сложенный, как крылья птицы в заплечный футляр, он остался на даче у дедушки. Сейчас Надей владели другие планы.
Показав на старинную деревушку, она сказала:
- В незапамятные времена здесь проходил тракт из Москвы в Троице-Сергиеву лавру, тот самый, по которому скакал когда-то, спасаясь от ворогов, юный царь Петр.
- Странно представить себе, что люди скакали прежде на лошадях, а не летали, как мы, по воздуху.
- Сейчас мы с вами, Константин Петрович, совершим совсем иной полет.
- Я смертельно устал от математики и потому готов ринуться с вами хоть в поднебесье, хоть в бездну.
- Я это проверю, - скрывая разочарование, пообещала Надя, рассчитывавшая на разговор с профессором именно о математике. Но она была женщиной и умела добиваться своего.
Они вошли в лесную тень, где теснились вековые в один-два обхвата деревья, глядя на которые былой частый гость здешних мест художник Васнецов писал после "Аленушки" своих "Богатырей".
Попадались замшелые, словно с тех времен, пни и поваленные давним ураганом стволы, чуть пахнущие прелью.
- Константин Петрович, - полуобернувшись, неожиданно спросила Надя, я вам нравлюсь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
