Тут меня кольнула одна мысль. Мысль чудовищная. Но вот уже пятнадцать лет, как чудовищное стало частью нашей повседневности. Я не смог совладать с собой и прямо спросил:
– В Сену, привязанная к нему как ядро... Вы случайно не посодействовали аресту вашей семьи?
Она повернулась ко мне лицом и с вызовом, дрожащим голосом, похорошев от возбуждения, зло выкрикнула:
– Ну и что, если так? Они разрушили мою любовь. Они изощрялись, чтобы разлучить меня с человеком, которого я любила. Они убили ребенка, которого я от него носила. Они прокляли меня. Только справедливо, что в свою очередь и они будут прокляты... Вас удовлетворит такой ответ?
– Вполне. Ваш брат в курсе?
– Нет. Иной раз, правда, я еле удерживалась. Но сама не знаю, почему, я никогда... Не подумайте, что из-за угрызений совести.
– Ничего не думаю, – устало произнес я, – кроме одного: именно это ему и хотят продать.
– Что именно?
– Доказательства вашего доноса. Должны существовать документы...
Она пожала плечами:
– Зачем продавать ему, а не мне? Логично рассуждая, если такие документы существуют, то должны бы шантажировать меня.
– У шантажистов, несомненно, есть свои причины поступать таким образом. В любом случае, когда ваш брат окажется в курсе дела, ваша жизнь станет невеселой.
– Она никогда такой и не была.
Я встал:
– Мне надо его повидать.
– Кого? Рене?
– Да.
– Зачем?
– Не для того, чтобы все ему выложить, успокойтесь. Напротив. Чтобы ограничить ущерб. Хочу, чтобы он поручил мне это дело. Не знаю, понимаете ли вы меня?
– Может быть. Так вы не бросаете расследования?
– Нет.
– Ну что же, идите к нему. В любом случае ваш визит будет ему неприятен. Хотя бы это!
– Вам бы надо купить револьвер.
– Зачем?
– Чтобы его убить. Вы так его ненавидите! Все бы разрешилось одним махом. Вы всех бы выручили.
Она усмехнулась:
– Поэтому-то я его и не убью. Мертвые не страдают. Но когда я представляю его в этом лагере, думаю о том, что он там пережил, я пьянею! А затем эти повседневные унижения... Ах, так Морено был недостоин Левибергов! Он был человеком не нашего круга, не нашей крови!.. Знаете ли вы, как меня зовут в семье! Истер. Мадемуазель Истер. Лишь грузовики его транспортного предприятия еще не переехали через меня. Как вам это нравится, а? Я... Ее голос надломился, Она сдержала рыдания, глаза ее наполнились слезами.
– Мне жаль вас, – сказал я.
Страшным усилием она справилась со своим волнением:
– Приберегите для себя свою жалость. Я ее не признаю. И сама не испытываю жалости к нему. Вот почему я его не убью.
– Значит, он убьет вас.
– Нет. Я спокойна. Пострадали бы его дела, его расчеты, его планы...
– Может наступить день, когда эти дела, расчеты и планы ничего не будут значить. Одна капля способна переполнить чашу.
Я видел, как образуется эта капля воды величиной со здоровенную катаракту. Но был преисполнен решимости ее нейтрализовать.
– Нет, – повторила Эстер, тряся головой, – Он меня не убьет.
– Не могу понять, с какой стати я вас принимаю, – пробурчал Рене Левиберг, глядя на меня сквозь беспрерывно моргающие веки.
Он сидел за письменным столом строгих очертаний, ничем не загроможденным, с одним бюваром с золотыми углами в центре. На зеленом бюваре лежала толстая авторучка, готовая подписывать чеки, но явно не на мое имя. На выдвижной доске размещались телефон, пепельница и интерфон. Через открытое окно доносился перестук где-то энергично работающей в этом трудолюбивом улье пишущей машинки.
Высокопоставленный приказчик не двинулся со своего кресла, не протянул мне руки, не предложил сесть. И все же я сел. Разговор грозил затянуться.
– Может быть, потому, – ответил я, – что ваш возраст позволяет припомнить газету "Слухи". Распространители этой газеты снабжались удостоверением, в котором можно было прочесть: "Не заставляйте отвечать, что вас нет у себя, когда у вас просят встречи от имени "Слухов", глашатая всех слухов". Часть парижской истории...
Он подморгнул, но это ничего не означало... Он моргал беспрерывно.
– Мне наплевать на парижскую историю, – оборвал он. – Прошу вас, ближе к делу.
– Хочу предложить вам свои услуги, сударь.
– Зря теряете время. Наймом не занимаюсь. Я вполне способен сам справиться с Морено. В любом случае, я не настолько глуп, чтобы нанять для борьбы с ним того, кто является его другом или... сообщником. У меня нет привычки транжирить собственные деньги.
– Речь не о Морено, и свои услуги я предлагаю вам бесплатно.
– Это же неслыханно!
– Со мной случается.
Он схватил авторучку и принялся ей поигрывать:
– Не доверяю бесплатным услугам. Они могут оказаться весьма дорогостоящими.
– Конечно, платить вам придется. Но не мне.
– Кому же в таком случае?
– Не знаю.
– Послушайте, дорогой мой сударь...
Он говорил с наигранной самоуверенностью, повышая голос, чтобы обмануть самого себя:
– ...если ваша загадочная мина – всего лишь уловка, чтобы закрепиться в нашем доме и вытянуть из меня деньги, то эта уловка не сработает.
Он едва не сломал авторучку, резко стукнув ею по столу.
Я пустил пробный шар:
– Мне казалось, вам нужен детектив. По его лбу пробежали складки:
– Вы слышали об этом от Эстер?
– С мадемуазель Эстер мы говорили только о прошлом.
– Именно... вы олицетворяете прошлое, которое я не хотел бы воскрешать... Нет, сударь, детектив мне ни к чему... А если бы он мне и понадобился, то к вам бы я не обратился.
– Жаль. Со мной не сравнятся все Жоливе вместе взятые.
– Жоливе?
Очевидно, это имя ему ничего не говорило.
Голос его не мог обмануть мое натренированное ухо. Что бы Левиберг ни утверждал, а он пустил частного сыщика по следу. Но отозванный полицейский работал в команде и ничего удивительного, что он его не знал.
– Жоливе или Доливе, – сказал я. Он бледно улыбнулся:
– Так вы и сами не знаете? Видимо, очередная уловка.
Не произнося ни слова, я смотрел на него. А приглядевшись, я опять не произнес ни слова. Моя молодость прошла. Пора бы это знать. Ты не силен, Нестор. Я же был приятелем Морено. Даже погибая от тревоги, он бы меня не нанял, что бы я ему ни раскрыл. К тому же он уже нанял моего коллегу. При таких обстоятельствах нечего мне откровенничать.
В память об Алисе я вынашивал замысел стать посредником между Эстер и парнями, которые хотели сбыть ее братцу доказательства проступка сестры при оккупации. Теперь же мне следовало если и не отказаться целиком от своей надежды, то во всяком случае не рассчитывать на то, что Рене Левиберг прольет мне хотя бы слабый свет на всю историю. Мне придется выпутываться совершенно одному и действовать быстро, весьма скудными шансами на успех.
Я встал.
– Извините меня, – сказал я.
Чтобы дать ему возможность, в случае чего, передумать, я медленно тянул слова и едва волочил ноги.
Он не передумал. Не сделал и жеста, чтобы меня остановить. Даже не потрудился проводить меня до двери своего кабинета, на которую указал совершенно излишним движением подбородка, уподобляясь Муссолини с его наигранной картонной мужественностью. Он предоставил мне самому выбираться на улицу.
На углу я натолкнулся на Ребуля.
– Что случилось? – спросил я удивленно.
– Сам хотел бы знать. Отчасти поэтому я и здесь, – ответил однорукий. – Элен поручила мне вас подстеречь. Фару повис на телефоне. Он хотел бы вас повидать и сейчас, наверное, в агентстве.
Я нахмурил брови:
– Гм... Не следовало мне говорить ему о вашем вчерашнем фараоне. Этот пройдоха всегда хочет знать больше всех. Все же странно, что он прореагировал так стремительно. Вы ничего не знаете?
Он покачал головой:
– Ничего.
Мы вышли на угол улицы Полумесяца, к кафе, где в 1914 году был убит Жорес.
– Давай зайдем. Выпьем по стаканчику, и ты мне расскажешь, обо всем ли договорился в кафе "У Рекса" относительно нашего фараона.
– Идет.
Пока мы сидели за стойкой с двумя поллитрами, он объяснил мне все. Я старался все получше запомнить, чтобы не сбиться, излагая Фару.
– Значит, – заметил Ребуль, – я не ошибся? Это был сыщик?
– Уволенный, – уточнил я. – По имени Доливе. Странный малый. Он помог побегу опасного бандита. Сейчас подрабатывает в частном секторе у одного коллеги. Чтобы вершить своими делами из притона... Видишь ли, старик, схваченный тобой на лету номер телефона принадлежит притону на улице Луны.
– На самом деле? – присвистнул калека. – Везет же некоторым из нашего цеха...
Снова посерьезнев, он добавил:
– ...В таких условиях будет нетрудно установить, кто хозяин. Не так уж много детективов, у которых предрассудков меньше, чем у сотрудников агентства "Фиат Люкс".
– Да, не так уж трудно, – вздохнул я.
Я разглядывал сохранившиеся под стеклом в честь социалистического трибуна пожелтевшие снимки Жореса и номер "Юманите" с сообщением о зверском деянии Виллена.
