любезны, прочитайте ее вслух.
Я поднял газету, которую Холмс бросил мне обратно, и прочитал указанное сообщение. Оно было озаглавлено: «Жуткая посылка».
«Мисс Сьюзен Кушинг, проживающая на Кросс-стрит, Кройдон, стала жертвой того, что следует расценивать как крайне возмутительный розыгрыш, если только за этим происшествием не кроется некий гораздо более зловещий смысл. Вчера, в два часа дня, почтальон вручил ей небольшую посылку, обернутую грубой бумагой. Внутри оказалась картонная коробка, наполненная крупной солью. Высыпав соль, мисс Кушинг с ужасом обнаружила в коробке два человеческих уха – отрезанных, по всей видимости, совсем недавно. Коробка была отправлена почтово-посылочной службой накануне утром из Белфаста. Отправитель не был указан, и дело представляется еще более загадочным ввиду того, что мисс Кушинг, незамужняя леди пятидесяти лет, ведет весьма уединенный образ жизни. Круг знакомых и корреспондентов мисс Кушинг настолько узок, что получение почты для нее – редкое событие. Впрочем, несколько лет тому назад, проживая в Пендже, она сдавала комнаты в своем доме трем молодым студентам-медикам, от которых вынуждена была избавиться из-за их шумливости и распущенности. По мнению полиции, столь вопиющий поступок могли совершить именно эти молодые люди. Затаив против мисс Кушинг недовольство, они переправили ей сувенир из прозекторской в расчете ее напугать. Некоторое правдоподобие этой версии придает тот факт, что один из студентов происходит с севера Ирландии и, насколько известно мисс Кушинг, приехал из Белфаста. Тем временем ведется энергичное расследование под руководством мистера Лестрейда – одного из наиболее проницательных агентов нашей сыскной службы».
– Это что касается «Дейли кроникл», – сказал Холмс, когда я закончил чтение. – Обратимся к нашему другу Лестрейду. Утром я получил от него записку: «Думаю, что это дело как раз в вашем вкусе. Мы твердо надеемся его распутать, однако трудность заключается в том, что нам совершенно не за что ухватиться. Мы, разумеется, телеграфировали на белфастский почтамт, но в тот день было подано много посылок; эту почтовые служащие не запомнили, равно как и отправителя. Коробка – из-под полуфунта паточного табака, и толку от нее никакого. Версия насчет студента-медика по-прежнему представляется мне наиболее правдоподобной, однако если вы сумеете выкроить несколько свободных часов, я буду очень рад видеть вас здесь. Весь день проведу либо в доме мисс Кушинг, либо в полицейском участке». Что скажете, Ватсон? Готовы ли пренебречь жарой и устремиться вместе со мной в Кройдон за крохотным шансом пополнить ваши анналы еще одним отчетом?
– Я ломал голову, чем бы мне заняться.
– Занятие для вас найдется. Позвоните, чтобы принесли нашу обувь, и велите заказать кэб. Я через минуту вернусь – только сниму халат и наполню портсигар.
Пока мы сидели в вагоне, пролился дождь, и жара в Кройдоне не так угнетала, как в городе. Холмс отправил телеграмму, и Лестрейд – как всегда, юркий и вертлявый, с хитрыми глазами ищейки, – ожидал нас на станции. До Кросс-стрит, где проживала мисс Кушинг, мы дошли за пять минут.
Это была очень длинная улица, застроенная двухэтажными кирпичными домами, чинными и аккуратными, с белеными каменными крылечками, на которых, собравшись в кружок, там и сям судачили женщины в передниках. Дойдя до половины улицы, Лестрейд остановился и постучал в дверь; ее открыла девочка-служанка. Нас провели в гостиную, где сидела мисс Кушинг. У нее было спокойное лицо и большие кроткие глаза; завитки тронутых сединой волос прикрывали виски. На коленях она держала салфетку для кресла, вышивкой которой занималась, а рядом на стуле стояла корзинка с разноцветными шелковыми нитками.
– Эта жуть у меня в сарае, – обратилась она к Лестрейду. – Хорошо бы вы ее забрали.
– Я так и сделаю, мисс Кушинг. Вещественное доказательство хранилось у вас только для того, чтобы мой друг, мистер Холмс, осмотрел его в вашем присутствии.
– Почему в моем присутствии, сэр?
– На случай, если у него появятся к вам вопросы.
– Какой прок задавать мне вопросы, если я уже сказала вам, что ровным счетом ничего не знаю?
– Совершенно верно, сударыня, – свойственным ему мягким тоном проговорил Холмс. – Не сомневаюсь, что это дело досаждает вам сверх всякой меры.
– Еще бы, сэр. Я женщина мирная, живу уединенно. Сроду не видела своего имени в газетах, а полицию – у себя в доме. Я не позволю вносить сюда эту мерзость, мистер Лестрейд. Если хотите на нее взглянуть, пройдите в сарай.
Сарайчик располагался в узком садике за домом. Лестрейд вынес оттуда желтую картонную коробку, кусок оберточной бумаги и обрывок веревки. В конце садовой дорожки стояла скамейка; мы на нее уселись, и Холмс поочередно исследовал переданные ему Лестрейдом предметы.
– Веревка чрезвычайно интересная, – объявил он, подняв ее к свету и обнюхав. – Что вы о ней скажете, Лестрейд?
– Она просмолена.
– Верно. Это обрывок просмоленного шпагата. Вы также, несомненно, заметили, что мисс Кушинг разрезала его ножницами, как это видно по двум разлохмаченным концам. Это очень существенно.
– Ничего существенного не вижу, – сказал Лестрейд.
– Суть в том, что узел остался неповрежденным, а он не совсем обычный.
– Завязан он весьма тщательно. Я уже взял это на заметку, – самодовольно поддакнул Лестрейд.
– Насчет веревки ясно, – с улыбкой продолжил Холмс. – Посмотрим на упаковку. Оберточная бумага, с явственным запахом кофе. А что, вы его не уловили? Полагаю, сомневаться тут не приходится. Адрес выведен печатными буквами – довольно криво: «Мисс С. Кушинг, Кросс-стрит, Кройдон». Писалось пером большого размера – возможно, рондо, очень плохими чернилами. В слове «Кройдон» вместо второго «о» первоначально стояло «е», замененное на «о». Итак, отправитель посылки – мужчина (почерк никак не женский), малообразованный и понятия не имевший о Кройдоне. Уже хорошо! Желтая коробка из-под полуфунта паточного табака примечательна только двумя отпечатками больших пальцев в левом нижнем углу. Наполнена крупной солью, которую используют для хранения шкур и прочего грубого товара. А содержится в ней вложение, прямо скажем, уникальное.
С этими словами Холмс вынул из коробки два уха и, поместив их на доску, которую положил себе на колени, принялся внимательно изучать. Мы с Лестрейдом, склонившись с обеих сторон, попеременно вглядывались то в эти чудовищные реликвии, то в напряженно-сосредоточенное лицо нашего компаньона. Наконец Холмс положил их обратно в коробку и некоторое время сидел, погрузившись в глубокое раздумье.
– Вы, конечно, обратили внимание на то, что уши пару не составляют, – произнес он.
– Да-да, я это заметил. Но если это шутка студентов-медиков, им ничего не стоило послать из прозекторской как парные уши, так и непарные.
– Верно. Но это не шутка.
– Вы в этом убеждены?
– Слишком многое противоречит этой версии. Для консервации трупов прозекторы вводят в них
