Поначалу я по большей части отмалчивался, позволяя беседе идти своим чередом, подмечая слова и фразы, и через короткое время уже ботал по-авиакомпанейски как на родном языке. Для меня Ла Гуардия стала Берлицем воздуха.
Некоторые из моих разговорников были сногсшибательны. Наверно, стюардессы просто не привыкли к действительно молодым пилотам, выглядевшим их ровесниками. «Хэл-лоууу!» – произносила какая-нибудь из них, строя мне глазки, с недвусмысленным приглашением в голосе. Мне казалось, что можно отвергнуть лишь некую толику приглашений, не показавшись грубым, и вскоре я встречался с несколькими девушками. Я приглашал их на обед, в театр, на балет, на симфонию, в ночные клубы и кинотеатры. А еще к себе или к ней.
Я любил их за их ум.
Остальное тоже было выше всяких похвал. Но первое время меня больше интересовали профессиональные знания девушек, чем их тела. А если одно шло об руку с другим, я, разумеется, не возражал. Спальня может быть превосходным классом.
Я был способным студентом. В том смысле, что требуется определенная степень академической сосредоточенности, чтобы все разузнать, скажем, о процедурах оплаты командировочных в авиакомпаниях, когда тебя покусывают в плечо и впиваются тебе ногтями в спину. Нужно быть прилежным учеником, чтобы сказать обнаженной даме: «Ух ты, это твое руководство по летной эксплуатации? Оно чуточку отличается от того, которым пользуются наши стюардессы».
Я прощупывал их деликатно. Даже провел неделю на массачусетском горном курорте с тремя стюардессами, и ни одна из них не усомнилась в моем пилотском статусе, хотя озабоченность касательно моей выносливости прозвучала.
Не стоит думать, будто стюардессы как таковые неразборчивы в связях. Вовсе нет. Разговоры о том, что все стюардессы – страстные нимфоманки, лишь миф, и ничего больше. Если «стюры» чем и отличаются в своей сексуальной жизни от женщин других профессий, то большей осмотрительностью и разборчивостью. Те, кого я знал, были умными, образованными и ответственными молодыми женщинами, хорошо справлявшимися со своей работой, а я ведь не выбирал каких-то особенных из общей массы. Мои подружки по играм запрыгнули бы в постель ко мне, будь они секретаршами, медсестрами, бухгалтершами или кем там еще. Стюры – славный народ. Я сохранил очень приятные воспоминания о встретившихся мне, и если некоторые из них приятнее прочих, то вовсе не обязательно в сексуальном отношении.
Ободренный легкостью, с которой прокатывал за пилота, я решил, что наконец-то готов к операции «Эстафета».
Я вовсе не стал набирать очки с девушкой, которую помню очень живо. Она была бортпроводницей «Дельты», встретившейся мне во время моих первых уроков по усвоению авиационного жаргона. Она оставила машину возле аэропорта и предложила подбросить меня до Манхэттена.
– Вы не высадите меня у «Плазы»? – попросил я, шагая рядом с ней через вестибюль терминала. – Мне надо обналичить чек, а там меня знают.
На самом деле меня там не знали, но я намеревался эту ситуацию изменить.
Остановившись, стюардесса указала на десятки билетных касс, выстроившихся по всему периметру исполинского вестибюля. Кассы в Ла Гуардии имелись, должно быть, у сотни компаний с хвостиком.
– Обналичьте свой чек у одной из этих стоек. Ваш чек примет любая.
– В самом деле? – спросил я, несколько удивившись, но сумев скрыть этот факт. – Это персональный чек, а мы здесь не работаем, знаете ли.
– Да без разницы, – пожала она плечами. – Вы пилот «Пан-Ам» в форме, и любая здешняя авиакомпания примет ваш личный чек в качестве любезности. В Кеннеди ведь так делают, не так ли?
– Не знаю. Мне еще не выпадал случай обналичить чек у билетной стойки, – не кривя душой, признался я.
Ближайшей оказалась стойка «Американ». Подойдя, я предстал перед свободным билетным клерком.
– Вы не могли бы обналичить мне персональный чек на 100 долларов? – спросил я, держа чековую книжку наготове.
– Разумеется, с радостью, – улыбнулся он, едва поглядев на нее. И даже не спросил документы.
С той поры мне частенько доводилось обналичивать чеки у стоек авиакомпаний. Я ощипывал Ла Гуардию, как лиса – птицеферму. Этот аэродром был столь грандиозен, что риск попасться сводился почти к нулю. Например, я обналичивал чек у стойки «Истерн», потом переходил в другую секцию терминала и доил кассу еще какой-нибудь авиакомпании. Я был осторожен. Никогда не подходил к одной и той же стойке дважды. Отработал сокращенную версию той же аферы в Ньюарке и нагрянул в Тетерборо ради пары смачных укусов. Я выдавал липу быстрее, чем питомник саженцы.
У каждого азартного игрока есть своя игра на выезде. Моя заключалась в набегах на отели и мотели, где останавливался транзитный летный состав. Я даже купил авиабилет до Бостона и обратно – честный билет, приобретенный на бесчестные деньги, и закидал аэропорт Логан и окружающие его пансионаты для летного состава бумажными бомбочками, прежде чем удрать обратно в Нью-Йорк.
Упоенный успехом, ободренный легкостью, с которой прокатывал за пилота, я решил, что наконец-то готов к операции «Эстафета».
Я снимал квартирку в доме без лифта в Вест-Сайде на имя Фрэнка Уильямса, и квартплату пунктуально вносил наличными. Домовладелица, с которой я виделся только по случаю платежей, считала, что я работаю в магазине канцтоваров. Никто из других жильцов меня не знал, а я никогда не появлялся в доме в своей пилотской форме. Телефона у меня не было, и никакой почты я на этот адрес не получал.
И когда я собрал манатки и съехал, не осталось ни малейшего следа. Меня не выследила бы и лучшая ищейка с носом-воронкой с Голубого хребта.
Автобусом добравшись до Ла Гуардии, я вошел в эксплуатационный отдел «Истерн». В нем трое молодых людей работали за стойкой, перегораживающей помещение.
– Да, сэр, могу чем-нибудь помочь? – осведомился один из них.
– Мне нужна эстафета до Майами на вашем ближайшем рейсе, если есть места, – заявил я, извлекая свое подложное удостоверение «Пан-Ам».
– Один вылетает через пятнадцать минут, мистер Уильямс, – ответил он. – Хотите успеть на этот или подождете послеполуденного? Откидное сиденье свободно на обоих.
Мешкать я не желал.
– Лучше этим. Будет побольше времени поваляться на пляже.
Он подвинул мне розовый бланк. Я еще ни разу его не видел, но он был мне знаком благодаря интервью с любезным капитаном «Пан-Ам». Информация требовалась по минимуму: имя, компания, табельный номер и должность. Заполнив бланк, я вернул его, и работник, оторвав верхнюю копию, отдал мне. Я знал, что это мой посадочный талон.
Потом он снял трубку телефона и попросил вышку FAA. Внезапно у меня в желудке затрепыхались желтые бабочки.
– Это «Истерн», – произнес он. – У нас откидное на рейс 602 до Майами. Фрэнк Уильямс, второй пилот, «Пан-Ам»… Ладно, спасибо. – Повесив трубку, он кивком указал на дверь за стеклянным окошком. – Можете пройти там, мистер Уильямс. Посадка на борт через ворота слева от вас.
Это был 727-й. Большинство пассажиров были уже на борту. Отдав розовый листок стюардессе у двери воздушного судна, я свернул к кокпиту с таким видом, будто проделывал это годами. Пребывая в дерзком и благожелательном настрое одновременно, я сунул свою сумку в отсек, указанный стюардессой, и втиснулся через узкий люк в кабину.
– Привет, я Фрэнк Уильямс, – сообщил я троим сидевшим внутри.
Они были заняты тем, что позднее стало известно мне как предполетная проверка, так что проигнорировали меня, ограничившись кивками в знак приветствия.
Я оглядел загроможденную приборами кабину, и бабочки запорхали вновь. Я не видел откидного сиденья, как бы оно ни выглядело. В кокпите было только три сиденья, и все они были заняты.
Потом бортинженер, подняв глаза, улыбнулся.
– Ох, извините, – протянул руку у меня за спиной и закрыл дверь кабины. – Присаживайтесь.
Как только дверь закрылась, крохотное сиденье, прикрепленное к двери, со щелчком откинулось. Я опустился на тесный насест, чувствуя потребность в паре затяжек. А ведь я не курил.
Никто не перекинулся со мной больше ни словом, пока мы не взлетели. Потом капитан – краснолицый мужчина с проседью в каштановых волосах – представил себя, второго пилота и бортинженера.
– Давно вы в «Пан-Ам»? – поинтересовался капитан, и по его тону было ясно, что это только для поддержания беседы.
– Восьмой год, – ляпнул я и тут же пожалел, что не сказал «шесть».
Однако ни один из троих не выказал ни малейшего удивления. Очевидно, подобный стаж согласовывался с моим рангом.
– А на какой матчасти? – подкинул второй пилот.
– Семьсот седьмые, – сказал я. – Но еще пару месяцев назад был на Ди-Си-восьмых.
Хотя всю дорогу до Майами я сидел как на иголках, все прошло смехотворно легко. Меня спросили, где я учился, и я сказал, что в Эмбри-Риддл. Сказал, что подвизался в «Пан-Ам» прямо после школы. После этого беседа стала отрывочной, главным образом между троими офицерами «Истерн». Больше в мой адрес не поступало ничего такого, что могло бы поколебать мой вымышленный статус. В какой-то момент второй пилот, следивший за воздушным движением, протянул мне пару наушников, спросив, не хочу ли я послушать, но я отказался, сказав, что предпочел бы рок-станцию. Это вызвало смех. Я усердно прислушивался к их репликам, фиксируя в памяти произнесенные ими жаргонные фразы и мысленно отмечая, как они употребляют профессиональное арго. Все трое были женаты, и изрядная часть беседы касалась их семей.
