– Согласен… – Консул перебрал пару бумажек, одну подписал, помолчал и продолжил расспросы: – Что говорят в Городе о событиях на Солянке?
– Я делаю всё, чтобы вывести эту историю из медийной повестки.
– Я понимаю, что ты это делаешь. Но что говорят жители?
– Я запустил слухи…
– Схинки!
Орангутан понял, что дальше тянуть с ответом больше нельзя, вздохнул и стал абсолютно серьёзен. Однако позу не изменил.
– Ну, конечно, жаль, что у нас ничего не получилось, заурд, потому что в этом случае мы бы отдали подростков родителям целыми и невредимыми, они рассказали бы, что им несколько часов читали лекции о том, что бунтовать против Альянса нехорошо, что, собственно, в определённом смысле было бы правдой, и все были бы довольны. Теперь же получилось так, что мы готовили в подземелье нечто страшное, чуть ли не варить детей заживо, а Джира и другие члены Сопротивления их отбили. В определённом смысле слова это тоже правда.
Консул кивнул, но промолчал, чертя на чистом листе бумаги кривые линии.
– Мы выглядим жестокими по отношению к детям, и глупыми, потому что проиграли. – Схинки выдал недовольную гримасу. – Я считаю, что в данном случае было бы идеально устроить показательную расправу.
– Над кем? – равнодушно поинтересовался хозяин кабинета.
– Над тем, из-за кого нас выставили дураками.
Консул идеально хранил свои эмоции, сохраняя невозмутимость даже в самых сложных ситуациях. Что же касается Схинки, то он, обладая неменьшим умением скрывать чувства, в некоторых случаях нарочно выставлял их напоказ, изображая себя импульсивным и эмоциональным. И как же ошибались те, кто на это покупался…
Консул к их числу не относился. Однако знал, что помощник очень близко воспринял предательство центура Машара и жаждет его крови. Или же орангутан ревновал, видя, что хозяин хорошо относится к чуду, и потому был не прочь его прикончить.
Что расходилось с мнением Консула.
– Если мы казним Машара, то признаем, что в подземелье готовилось нечто неприятное, хотели нанести вред детям. А учитывая, что мы проиграли…
– Все и так знают, что мы проиграли. – Схинки не часто позволял себе перебивать заурда. Только когда выставлял эмоции напоказ.
– Казнь покажет, что мы расстроены, – терпеливо ответил Консул.
– И что?
– Игра продолжается, Схинки, и Машару ещё предстоит сыграть важную роль.
Несколько мгновений орангутан молчал, после чего почесал подбородок и выдал недовольную ужимку. Он явно обдумывал слова хозяина, прикидывая, чем может быть полезен оказавшийся предателем чуд, поэтому Консул продолжил:
– Ты слишком зол на центура Машара. – Продолжил мягко, давая понять помощнику и другу, что понимает его эмоции.
– Давайте называть его командором, заурд? – попросил орангутан. – Машар предал Внутреннюю Агему и больше не является её центуром.
– Хорошо, в этом ты прав.
– Чем он будет нам полезен?
– Тем, что за него сильно переживают.
– Маленькая шаса?
– Маленькая и очень талантливая шаса, которая обладает большим авторитетом среди молодых жителей Тайного Города.
– И которую следовало бы казнить после того, что она натворила в «ночь MG» и на Солянке.
– Которая близко знакома с Джирой и Бри.
А вместе они составляли троицу молодых девушек, неожиданно бросивших вызов всемогущему Консулу. И бросили настолько успешно, что лидер Альянса стал расценивать их в качестве серьёзной угрозы.
– Хотите их расколоть?
– Хочу их разорвать. И маленькая шаса нам поможет.
– Кто из них вам нужен? – вдруг спросил Схинки.
Он просчитал все возможные варианты и понял, что Консул ни за что не испугался бы просто лидеров Сопротивления, пусть даже талантливых ведьм, которыми, если быть откровенным, должна заниматься Внутренняя Агема, а не лидер Альянса. Могущественный первый князь опасался чего-то более серьёзного. Кто-то из троицы его пугал, и орангутан решил выяснить – кто?
– Бри, – коротко ответил Консул.
– Я могу узнать, почему именно она?
Консул отложил карандаш и посмотрел помощнику в глаза.
– Во-первых, Джира – боец, а в ближайшее время столкновений не будет, поэтому её на какое-то время спрячут, чтобы избавить от нашего преследования и позволить сформировать полноценную боевую группу. Джира достаточно ярко заявила о себе и теперь станет накапливать силы, периодически выступая в Сети для поддержания духа среди сторонников. Во-вторых, я уверен, что именно Бри разорила Преображенское кладбище. Уверен, потому что видел запись нападения на неё рыцарей, из-за которого она не сумела помочь подругам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ага, – сказал Схинки. – А можно и мне посмотреть видео?
– Во Внутренней Агеме должна быть запись.
– Понятно.
– Так вот… – Консул выдержал паузу, из чего Схинки сделал вывод, что он относился к происходящему предельно серьёзно и тщательно подбирает слова. – Я не очень хорошо понял, что во время нападения чудов сотворила Бри, но уверен в одном: она должна была умереть. Но не умерла.
– Ага.
– Я не в состоянии это объяснить.
– Ага.
Консул недовольно посмотрел на орангутана, но делать замечание не стал.
– Поэтому приказал Гранни тщательно расследовать разорение старого кладбища под Санкт-Петербургом.
– А я всё думаю: куда она подевалась? – Схинки мастерски изобразил животное удивление. – А потом хлоп – и сообщение… из города на Неве.
– Я был занят и велел Гранни докладывать о происходящем тебе.
– Как я понял, на кладбище случилось то же, что здесь, на Преображенском, только деликатнее: без разрушений и уничтожения памятников. Бри, если это была Бри, даже попыталась замести следы, но у неё не получилось.
– Она выкопала кости?
– Из шести могил.
Консул поджал губы, но комментировать сообщение не стал. Кивнул, велев продолжать, и Схинки продолжил:
– Затем Гранни решила попить кофе с видом на Зимний дворец, и у неё возникли проблемы с беженцами из Тайного Города.
– На неё напали? – поднял брови Консул.
– Публично искупали в неположенном месте.
– Гранни пострадала?
– Только её самолюбие.
– И наше, – негромко произнёс Консул. – Пусть Гранни накажет обидчиков.
– Каким образом?
– На её усмотрение.
Муниципальный жилой дом
Москва, улица Большая Серпуховская
– Как скажу – так и будет! – отрезал Штыпсель, которому изрядно надоело нытьё подчинённых бойцов. – Никакого грабежа и шума, въехали? Всё делаем культурно и через модные артефакты, которых у меня полные карманы. Заходим – уходим, и чтобы ятаган не затупился, въехали?
В целом бойцы, конечно, въехали, однако неожиданная смена привычной парадигмы привела их несложные мозги в такое замешательство, что даже грубый тон вожака не заставил их заткнуться.
– Слышь, уйбуй, а что, так можно? – немного нервно поинтересовался Коззявый. Тщедушный и потому трусливый боец, который сам себя предпочитал называть осторожным.
– А почему неможно? – вопросом на вопрос ответил Штыпсель.
– Ну, потому что раньше нам Великие Дома внятно запрещали грабить артефактами, потому что мы тогда режим секретности могли нарушить, Службу утилизации подставить и нам стучали по шапкам, и даже по головам тоже.
Высшие маги Тайного Города прекрасно представляли, к чему может привести бесконтрольное применение дикарями разного рода артефактов, и зорко следили за тем, чтобы Шапки пользовались ими с достаточной осторожностью. И, разумеется, строго запрещали применение магии в криминальных делах. То есть в повседневной дикарской жизни.
– И где теперь Великие Дома? – буркнул боец Жбан.
– Тута вокруг сидят, – немедленно отозвался Коззявый. – Никуда не делись.
– Тута сидят, но делами своими занимаются. Не до нас им.
– А кому до нас? Внутренней Агеме?
– Им тоже не до нас, они Великими Домами занимаются – следят, чтобы те сидели тихо и никуда не делись.
