Валера-тракторист был как раз одним из таких активных. Тексты ему достались стихотворные и по большей части исключительно заумные, чему он был рад. Дело в том, что Валера, хоть и был неуч неучем, но к знаниям тянулся. Теперь, зубря стихи какого-то Иосифа Бродского, он ощущал некоторый душевный подъем — мол, и ему теперь будет чем щегольнуть. Несмотря на то что с самой школы Валера стихов не учил, память у него оказалась прекрасной — через час он уже декламировал «Натюрморт», немного спотыкаясь на слове «епитрахиль», но все-таки продираясь сквозь строй заковыристых рифм и непростых переносов строчек. Он решил, что с утра перед работой обязательно заедет к Таньке в продуктовый похвастаться новыми знаниями. Танька явно строит ему глазки, а спонтанный визит с декламацией стихов был бы очень уместен.
Ночью ему, в отличие от библиотекаря Пахомова, никто во сне не являлся, умные беседы не заводил и в морду кулаком не тыкал. Так что выспавшийся и довольный Валера прямо с утра отправился к Таньке в продуктовый. «Вот она удивится, когда я появлюсь. А я так, между прочим: а не угодно ли вам, мадемуазель, стихов?» — думал Валера, подъезжая к магазину.
Но Танька ничуть не удивилась, увидев тракториста.
— Стихи читать будешь? — поморщившись, как от зубной боли, спросила она, прежде чем Валера успел открыть рот.
Сказать, что Валера был сконфужен, значит ничего не сказать. «Вот бабы! — изумился он про себя. — Всё нутром чуют. Как кошки».
Но потом почесал небритую щеку и ответил:
— Можно и стихи, — как будто он был на собственном творческом вечере, где так приятно уступать желаниям публики, ибо просят прочесть, естественно, только свое.
Однако прозвучало это несколько неуверенно — Валера почувствовал, что утро у Таньки выдалось не самое радужное. Причиной тому могло быть что угодно. Недосып, проблемы дома, неурядицы на работе. Но тракторист даже не догадывался, что все гораздо проще — он просто-напросто был далеко не первым, кто пытался превратить продуктовый магазин в литературный салон. Не успела сонная Танька отпереть дверь, как на пороге появился первый посетитель, а по совместительству Танькин поклонник, Денис. Денис работал в небольшой строительной конторе. Он был одним из тех «нужных» поклонников, которые много не требовали, совместное времяпрепровождение предлагали ненавязчиво и нисколько не обижались, когда им отказывали. Но при этом на них всегда можно было положиться в случае острой необходимости — например, попросить подвезти куда-нибудь, проводить, угостить пивом.
Денис купил пачку сигарет, осведомился о Танькином здоровье, а затем неожиданно спросил, не желает ли она приобщиться к великой русской литературе. Танька не сразу поняла, в чем суть предложения, но на всякий случай кокетливо пожала плечами.
Тогда Денис начал громко декламировать:
— «Анна рассказала это нам, а мы рассказали гувернеру Кольбергу, а Кольберг, желая чем-нибудь позанять дядю, передал ему. Тот это выслушал и сказал: „Молодец, Храпошка", а потом хлопнул три раза в ладоши…»
Танька хоть и опешила от столь резкого вступления, но решила не перебивать.
Читал Денис безо всякого выражения, полагая, видимо, что главное — содержание, а не подача. Кроме того, он часто вставлял в грамотный литературный слог любимое слово-паразит «типа», и это сильно усложняло восприятие текста. Но главное — о чем шла речь в этом рассказе, и кто такие Анна и Храпошка, Танька, как не пыталась, так и не смогла понять. Тем более что оборвался рассказ так же внезапно, как и начался.
— Ну как? — довольно улыбнулся Денис.
— Ерунда какая-то. Я ничего не поняла. Что это?
— Лесков, — как будто даже удивился Танькиному невежеству Денис. — Рассказ «Зверь». Главы восьмая, девятая и одиннадцатая.
— А начало где? А конец?
— Ну, это я не знаю, — Денис слегка растерялся. — Это, типа, кому-то другому дали.
— А почему десятая глава пропущена?
— Так ведь… это… Ну что ты прицепилась? Мне, типа, дали вот эти три главы, я, типа, и выучил.
— Так ведь не понятно ни бельмеса. Ты целиком рассказ читал?
Денис замялся.
— Нууу… конечно… да. Читал. Целиком. Но не весь. А только, типа, вот эти три.
— Глупость какая-то. Выучил бы тогда хоть начало… или конец.
— Не, погоди. Но я ж не виноват. Это так, типа, придумано. В этом же весь и смысл.
— В чем это?
— Ну прикинь. Где-то в России есть еще два человека, которые, типа, знают начало и конец.
— И десятую главу.
— И десятую главу, — растерянно подтвердил Денис.
— И что?
— Да как что?! — удивился Денис. — И вот только мы, и больше никто, типа, имеем, ну как будто три части этого… шифра к одной дверце. И для этого, чтоб ее открыть, нам нужно собраться, понимаешь? Втроем!
— Понимаю. И сообразить на троих.
— Да не, не то, — расстроился Денис. — Я так понимаю, в этом и есть идея ГЕНАЦИДа.
— Чего идея?
— Да идеи этой национальной!
— А-а.
— То есть народ, типа, объединяется вот этими знаниями через пространство. Например, если мы втроем соберемся, то мы, типа, сможем целый рассказ понять.
— Гм-м-м, — призадумалась Танька, но тут же стряхнула с себя оцепенение. — Очень трогательно. Ладно, Денис. Давай, иди, учи, что там у тебя еще. Мне вон работать, типа, надо.
И Танька начала демонстративно перекладывать какие-то коробки с места на место. Денис рассеянно попрощался и вышел.
Свои книжки Танька еще не трогала. Память у нее была никудышная, и она с трудом представляла, как можно запомнить что-либо длиннее почтового адреса или продуктового ценника. Однако, выслушав невнятное бормотание Дениса, который явно не семи пядей во лбу, Танька почувствовала некоторое успокоение. «Он смог, и я смогу», — подумала она. В этот самый момент на пороге возник Гришка-плотник. Он не принадлежал к числу верных Танькиных ухажеров, так как понимал, что ни по возрасту, ни по социальному статусу не подходит на роль романтического влюбленного, но кое-какой интерес все же проявлял. Танька посмотрела на Гришку и вопросительно вскинула голову:
— Ну?
Гришка стал сконфуженно пожимать плечами, словно исполняя какой-то экзотический танец и наконец выдавил:
— Ну дык, ёптить! Пыхоходом и хрен, мля, с утра не побрезгует.
— Сигарет, что ли? — попыталась уловить смысл за таинственным словом «пыхоход» Танька.
Гришка отрицательно помотал головой. А потом спросил, виновато оскалившись:
— Не в закавыку будя кой-какое стихоблудство проценить?
Танька удивленно подняла брови:
— Стихи, что ли? — И, усмехнувшись, добавила: — Ну давай проценим.
Гришка сморкнулся в рукав и торжественно объявил:
— БОЕН-КР!
Привыкшая к нечеловеческому лексикону Гришки, Танька тем не менее переспросила:
— Чего?
— Боен-кр, — с нажимом повторил Гришка.
— Ну, Боен-кр, так Боен-кр, — махнула рукой Танька. — Авось дальше легче будет. Давай.
И Гришка залаял:
ДредОбрядыкДрададак!!!ах! зью-зью!зумдбр жрл!.. жрт!.. банч! банч!!фазузузу —зумб!.. бой!.. бойма!!вр! драх!..дыбах! д!вз-з-з!..ц-ц-ц!..Амс! Мас! Кса!!!Лопнувший тормаз— построено по механическому способу —в р з н$7к…ц…р ц п$7р ж г…
Танька выдержала небольшую паузу, но, поняв, что, видимо, это всё, хмуро спросила:
— Твои, что ли?
Гришка раздраженно замычал что-то неразборчивое, затем достал из-за пазухи потрепанную книжицу и начал тыкать пальцем в обложку.
Танька взяла книжку и прочитала имя на обложке: «Крученых». Затем, все еще сомневаясь, открыла заложенную страницу, полистала взад-вперед и, вернув книгу, сказала:
— М-да. Ну и поэт. Хрен поймешь. А ты, видать, когда нормальные стихи давали, последним в очереди стоял.
Гришка обиженно вырвал книжку из Танькиных рук, запихал ее за пазуху и вышел из магазина. Потом вернулся и вдруг произнес четко, как иностранец, выучивший свою первую фразу на чужом языке:
— Нормальные стихи.
Танька была так потрясена этой простой комбинацией из двух внятных русских слов, что даже не нашлась, что ответить Гришке, тем более его уже и след простыл.
Впрочем, долго горевать в одиночестве ей не пришлось. Народ повалил валом.
В следующие полчаса Танька пришлось выслушать целую гору произведений — тут были и стихи, и проза, и даже философские трактаты. Кто-то просто читал, кто-то просил Таньку сверить произносимый текст с оригиналом, кто-то, как бабка Агафья, спрашивал, что значит та или иная строчка. К десяти часам у Таньки закружилась голова и заболел живот. Ей казалось, что продуктовый магазин наполнился поэтами и писателями всех мастей, которые галдят, кричат, смеются, обливаются слезами, шутят, философствуют и признаются в любви. И в тот момент, когда в литературном потоке наметился небольшой перерыв, на пороге появился Валера-тракторист. Неудивительно, что встретила она его агрессивным вопросом, не собирается ли он тоже читать стихи. Втайне она надеялась, что он зашел просто потому, что захотел повидать ее.
