По щекам Туситалы катились слезы…
— Мама, он плачет. — прошептал Ллойд, — сделай что-нибудь.
Суанатуфа рухнул на колени у постели Туситалы, опустил руки на плечи хозяина.
— Туситала, не уходи в царство духов. — В голосе Суанатуфы была не просьба — мольба. — Ты не можешь так уйти. Суанатуфа долго молчал. Суанатуфа не виноват перед Туситалой. Зачем же Туситала уходит, оставив Суанатуфу одного в безмолвии? Зачем?
Тишина была ему ответом. Такую тишину надо бы, но очень не хочется, называть мертвой.
Плечи Суанатуфы затряслись. Генри подошел к нему сзади, обнял, отвел от постели хозяина.
Фаума стояла у окна. Глаза ее были сухи она знала: когда плачут мужчины, женщина должна оставаться стойкой.
— Это ты, одноногий моряк, виноват во всем, — прохрипел Туситала. — Это ты не позволил мне доработать, дописать, добраться до главного моего сокровища. «Уир Гермистон» погибнет из-за тебя!
— Мы квиты, создатель. Ты тоже не дал мне завладеть моими сокровищами.
— Это не по-мужски — сводить счеты, — застонал Туситала. — Какого черта я создал тебя таким?
Все слышали, как стонет Туситала, но никто не знал, как можно остановить уходящую от него жизнь. Были испробованы все микстуры, лекарства, снадобья — ничего не помогало.
Тогда Сими достал «бутылку сатаны» и взмолился:
— Бутылка, если ты на самом деле хоть на что-то способна, дьявольская бутылка, сделай так, чтобы Туситала не уходил в царство духов. Туситала побеждал духов! Туситала узнал правду! Кто же будет глядеть за горизонт, если он уйдет? Пусть духи подождут — Туситала должен остаться.
Странный дух внутри бутылки замер и никак не реагировал на слова Сими. Тогда Сими затряс бутылку изо всех сил. Он тряс ее с такой яростью, что бутылка выскользнула у него из рук и, казалось, еще не долетев до пола, разбилась на мелкие осколки…
— Но послушай, Сильвер. — В голосе Туситалы задрожала радость. — Ведь я не убивал тебя. Капитан Джон Сильвер не добыл своих сокровищ, но зато он остался жить. Почему же ты хочешь, чтобы я умер?
— А кто сказал тебе, что ты умрешь? Кто сказал тебе такую глупость?
Свет маяка становился все ярче, он был таким теплым и родным, что Туситала ощутил полное спокойствие и даже легкость. Он положил руку на плечо Сильверу и пошел за старым пиратом.
Успел подумать: «Бедная Фэнни, она уверена, что мне сейчас больно», — и вступил в полосу света. И свет поглотил его.
…Ваилима погрузилась в сон, и, казалось, вместе с ней затих этот бескрайний лесной, морской, земной мир. Птицы утром никак не могли проснуться, а проснувшись, пели хриплыми простуженными голосами, будто стесняясь чего-то.
Глава тринадцатая
самая маленькая, но, возможно, самая главная
Самое печальное место на земле — дом накануне похорон. Потому что нет и не может быть ничего трагичнее, чем незавершенность смерти. Нет и не может быть ничего печальнее, чем ожидание прощания, после которого не будет встреч.
Матаафа сидел в гостиной Ваилимы, смотрел на погасшие угли камина и думал о том, что построить дом это еще полдела. Зажечь в доме огонь — вот дело, достойное настоящего мужчины. И еще он думал о Туситале — о том, что великий человек велик не столько своими поступками, сколько самим своим присутствием. Стоит такому человеку уйти, и каждому кажется, что в нем самом стало чего-то недоставать.
Его мысли прервал приход Фэнни.
Матаафа вскочил, чтобы успеть поздороваться первым.
— Любовь, Аолеле!
— Любовь, великий вождь! Я узнала, что ты в доме Луиса, и пришла поблагодарить за все, что ты делаешь для него.
— Я? — удивился Матаафа. — Аолеле ошибается. Матаафа ничего не делает для Туситалы. Это все люди, Аолеле, просто люди.
— Я благодарна Матаафе. Прошу прощения у вождя, что не могу разделить с ним стол. Матаафа мудр, он поймет меня и не осудит.
Слегка поклонившись, Фэнни пошла наверх: в эти дни она часто приходила в кабинет мужа, сидела там недолго. Надолго пока еще не хватало сил…
Никто не видел, чтобы Фэнни плакала. Никто не слышал от нее слов печали. Но, едва взглянув на Фэнни, Матаафа понял: это женщина, потерявшая свой огонь. Матаафа знал: такой огонь обязательно должен гореть в каждом человеке, но в одиночку его не зажечь.
Раздумывая так, Матаафа снова сел у погасшего камина.
В гостиную вбежал Сими, упал на колени перед Матаафой и, задыхаясь, сказал:
— Сими видел… Там… Там… Воины Лаупепе!
Это тревожное сообщение не произвело на Матаафу ровно никакого впечатления. Он продолжал сидеть так же спокойно, и Сими подумал, что вождь не расслышал его слов.
Вошел Генри и с порога закричал:
— Я не понимаю, в чем дело, мистер великий вождь! Они пришли, эти люди. Их море! Это черт-те что! Они, по-моему, уже сами забыли, кто из них за Матаафу, кто за Лаупепе. В чем дело?
— Воины Лаупепе пришли рубить Дорогу Скорби к месту последней стоянки Туситалы, — спокойно произнес Матаафа. — И воины Матаафы пришли за тем же.
— Я не понимаю… Лаупепе, Матаафа — вы были злейшие враги, ваши воины уничтожали друг друга и вдруг… — Генри был явно обескуражен.
— Это люди, мистер Моор, — улыбнулся Матаафа. — Это люди.
Ваилима оживала. Дом и его окрестности наполнялись людскими голосами. И сквозь шум голосов был слышен стук топора.
По Дороге Скорби на вершину горы Раэа несли гроб Туситалы. И когда уставали воины Матаафы, воины Лаупепе сменяли их в этом скорбном пути.
На могилу положили камень. На камне выбили слова:
К широкому небу лицом ввечеруПоложите меня, и я умру.Я радостно жил и легко умру,И вам завещаю одно —Написать на моей плите гробовой:Моряк из морей вернулся домой,Охотник с гор вернулся домой,Он там, куда шел давно.
Никогда не раздастся выстрел на этой горе, никогда стрела, пущенная рукой умелого охотника, не взлетит здесь, никогда вооруженный воин не пройдет по Дороге Скорби. Навсегда запрещена здесь охота, и птицы могут спокойно петь на могиле Сочинителя Историй.
Глава первая (окончание)
в которой автор понимает, что объясняться уже поздно
Вот и вся история. Что в ней правда? Что вымысел? Признаться, автор, то есть я, хотел в конце повествования объясниться по этому поводу, но что, собственно, объяснять?
В этой повести нет лжи. Есть правда, и есть легенда. И разве в жизни нашей и в памяти не переплетаются они столь прочно, что нет силы, способной оторвать их друг от друга?..
Почти вся эта повесть написана на море. И когда что-то не получалось, я шел к морю, слушал шепоты его и крики. Самое неясное вдруг становилось очевидным, впрочем, это понятно море знает о прошедших годах куда больше, чем мы.
А сейчас я сижу за своим письменным столом, и фонари, отраженные в Москве-реке, кажутся спичками, зажженными в воде. А над столом висит фотография Роберта Луиса Стивенсона — великого писателя. Он сидит перед старомодной чернильницей, склонившись над листом пока еще белой бумаги. А взгляд у него совершенно живой, вопрошающий взгляд.
Все умирает. Лишь взгляд человека остается жить, пока есть те, кто хочет взглянуть ему в глаза.
И это — тоже правда. И тоже легенда.
Пицунда — Москва.
1
Под словом «читали» я не имею в виду, разумеется. «Остров сокровищ», «Черную стрелу» и балладу «Вересковый мед». Собрание сочинений Роберта Луиса Стивенсона на русском языке составляет 6 (!!!) объемистых томов, в которых и проза, и поэзия, и публицистика.
2
Судья Роберт Мак-Куин, лорд Брэксфильд, явился прототипом героя последнего романа Стивенсона — «Уир Гермистон». Более подробно об этом можно прочесть в книге Н. Дьяконовой «Стивенсон и английская литература XIX века» (Л., 1984, с. 142). Несмотря на сугубо научное название, книга, я думаю, прочтется с интересом всеми мало-мальски любопытными людьми.
3
Новелла «Дьявольская бутылка» — первое художественное произведение, переведенное на самоанский язык. Ее публикация сильно подняла авторитет и популярность Стивенсона среди самоанцев.
4
Усадьба Стивенсонов на острове Самоа.
5
Кусок материи, обертываемый вокруг тела, основная одежда самоанцев.
6
Традиционное самоанское приветствие.
7
Столица Самоа.
8
Цитата из Стивенсона.
9
