В гостиную вошла Фаума. Начала убирать со стола. Сими чуть отодвинул занавеску… Нож лежал на его ладони, как приклеенный. Сими поставил руку почти вертикально — нож не упал. Спина Фаумы была совсем рядом, казалось, до нее можно дотянуться…
Вошел Суанатуфа, Фаума радостно улыбнулась и быстро-быстро заговорила:
— Все вокруг только и делают, что твердят о войне. Говорят, рыбаки поймали рыбу без хвоста это к войне. Суанатуфа знает, что такое война? — Фаума попыталась погладить шрам на щеке самоанца, но тот отдернул голову. — Ну почему, почему ты ни с кем не разговариваешь? Будто у тебя язык ветер вырвал. Фауме совсем не с кем говорить, и она…
Но договорить Фаума не успела…
Тревожно повел Суанатуфа глазами. Ноздри его раздулись, как у зверя, почуявшего добычу. Молнией бросился он к занавеске. Удар! От которого у Сими перехватило дыхание. Суанатуфа выволок его, скрюченного бросил на пол.
— Что это?! — закричала Фаума. — Скорее все сюда!
На крик вышли Туситала и Белла.
Увидев двух самоанцев, один из которых, с красной повязкой на лице, валялся на полу, а второй — Суанатуфа крепко держал его, Белла вернулась в комнату. Ей захотелось уехать отсюда и как можно скорей.
— Кто ты? Что тебе надо в моем доме? — спросил Туситала.
Воин молчал.
Туситала сдернул повязку с его лица. Перед ним был очень молодой воин, мальчишка.
— Отпусти его, — сказал Туситала. — Нет ничего унизительней, чем воин, стоящий на коленях.
Суанатуфа еще сильнее вывернул руку Сими.
— Сими не нужен скальп Туситалы, — заговорил Сими. — Сими нужно верить. Он не сделает Туситале зла.
Туситала посмотрел на солнце — оно жарило вовсю и понял, что сегодня поработать вряд ли удастся.
— Тебя зовут Сими? Любовь, Сими!
— Любовь, Туситала!
Услышав приветствие. Суанатуфа отпустил Сими.
— Я же говорил: он пришел с любовью, — улыбнулся Туситала. — Благодарю тебя, Суанатуфа. Ты пришел, как всегда, вовремя. Теперь ты свободен.
Не ответив и даже не кивнув, Суанатуфа вышел. Фаума выскочила вслед за ним.
— Ну и зачем же пришел ко мне Сими? И зачем прятался за занавеской? Дом Туситалы открыт для всех.
Сими никогда не разговаривал с богами и совершенно не знал, как это делается. И потому молчал.
— Может быть, Сими пришел посмотреть «бутылку дьявола» — ту самую, что выполняет любые желания?
Сими решил: вот он, конец. С дьявольской бутылкой он точно не справится.
Но Туситала расценил его реакцию по-своему:
— Я угадал? Чего ж было прятаться? Я показываю ее всем.
Что-то зловещее послышалось Сими в этих словах.
— Нет, — задрожал он. — Сими недостоин. Нет!
Но Туситала уже подошел к шкафу, порылся в нем и достал таинственную бутылку из синего, полупрозрачного стекла. Внутри бутылки шевелилось что-то черное. Сколько ночей потратил Туситала, использовал все свои немногочисленные инженерные знания[9], чтобы добиться эффекта почти живого существа от обычных черных чернил.
— Тот, кто сидит внутри бутылки, может выполнять любые мои желания, — торжественно произнес Туситала. — Я пожелал, чтобы не было войны между Лаупепе и Матаафой! Войны не будет!
Не отрываясь, словно загипнотизированный, следил Сими за тем, как внутри синей бутылки переворачивался, крутился, дышал черный дух.
Долго не мог Сими произнести ни слова, наконец, потупившись, сказал:
— Злой дух — дух твоей страны. Туситала. У вас свой дьявол, и он не имеет власти над нами. У нас свои духи. Так говорит Лаупепе, Сими верит ему. Будет война. Лаупепе победит Матаафу, потому что вместе с Лаупепе идут белые братья.
— Неужели Сими не боится погибнуть? — спросил Туситала, поднося бутылку близко-близко к лицу Сими. — Если Сими пойдет против моего духа, это может плохо кончиться для воина.
— Сими не знает, что такое страх. Сими знает, что такое позор. И он не хочет испытать позора.
Туситала поставил бутылку в шкаф.
— И будет небо, и деревья станут шелестеть о чем-то непонятном, но очень важном, — вдруг сказал он — Протяжные птичьи крики разольются в тишине, лес будет все так же ярок и многозвучен, а ты рухнешь где-нибудь под деревьями, и в твою голову будут лезть противные черные муравьи.
С Сими никто так не разговаривал. Он почувствовал в себе готовность подчиниться этим словам, а главное, этой интонации — абсолютно искренней и абсолютно дружеской. Но воин подчиняется только приказам, даже если душа его противится этому.
Туситала молчал. Сими понял, что Сочинитель Историй знает, что с ним сейчас происходит. Они молча смотрели друг на друга, пока Туситала не заговорил снова — на этот раз как-то странно — мелодично и очень красиво:
К широкому небу лицом ввечеруПоложите меня, и я умру.Я радостно жил и легко умру,И вам завещаю одно —Написать на моей плите гробовой:Моряк из морей вернулся домой,Охотник с гор вернулся домой,Он там, куда шел давно.
[10]
Туситала кончил читать, сел на диван, а Сими все глядел в потолок, беззвучно шевеля губами.
— Эту историю сочинил Туситала? — наконец произнес он.
— Это мое завещание. Знаешь, что такое завещание?
— Сими думает: завещание — это очень красивая история. Как песня. Да?
Тяжело и печально вздохнул Туситала.
Решительной походкой в гостиную вошел Суанатуфа. Следом за ним, куда более робко, шла Фаума.
Суанатуфа молча протянул Туситале открытую ладонь. На ней лежал, переливаясь в лучах щедрого дневного солнца, абсолютно красный угорь.
— Что это значит? — спросил Туситала.
Но Суанатуфа, как всегда, ничего не ответил, лишь провел угрем по лицу Сими.
— Кровь течет по нашим рекам! — крикнул Сими и упал на колени. — По кровавым рекам духи ведут войну в наш дом!
— Господин говорит с нехорошим человеком, — вздохнула Фаума. — Хороший человек не станет прятаться в чужом доме.
Увидев красного угря, Сими вспомнил, зачем он, собственно, пришел в Ваилиму.
«Сочинитель Историй, побеждающий духов, хотел меня околдовать, — подумал Сими. — Но околдовать воина не так просто».
…Если бы Сими вскочил на ноги, Суанатуфа, конечно, сумел бы его остановить, и тогда не было бы впереди тех драматических событий, которые ожидали дом Туситалы и юного воина по имени Сими.
Но Сими прямо с колен прыгнул в окно, и через секунду его уже невозможно было отыскать в густых зарослях Ваилимы.
Глава шестая
в которой происходит покушение
Туситала стоял посреди комнаты и играл на флейте: то ли отдыхая от бурных событий сегодняшнего дня (не зная, сколько волнений его еще ожидает), то ли размышляя над будущими страницами «Уира Гермистона»… Все в доме привыкли к этим легким, будто из самого воздуха рождающимся звукам — они означали, что в доме все хорошо и спокойно.
В окне гостиной появилась смуглая рука с топориком. Топорик полетел в дом, ударился о занавеску. Следом прыгнул Суанатуфа. На всякий случай заглянул за занавеску и, никого там не обнаружив, вышел.
На Туситалу это появление не произвело ни малейшего впечатления. Лишь мелодия, которую он играл, стала еще более лиричной.
Через мгновение Суанатуфа появился снова шел он спиной, постоянно кланяясь кому-то, кого из-за двери видно не было. Но вот появился пожилой седеющий самоанец с лицом столь открытым и мудрым, что, глядя на него, невольно думаешь: наверное, этого человека очень любят внуки.
В Ваилиму пришел вождь Матаафа. Туситала отложил флейту и, улыбаясь, сказал:
— Любовь! Приветствую великого вождя в моем доме!
— Любовь! В этом доме один великий вождь — Сочинитель Историй. — Матаафа покосился на Суанатуфу, который, поднявшись с колен, жался около стены. — Думаю, в доме Туситалы Матаафа не нуждается в защите? Мои воины остались по ту сторону дома. Воин Туситалы тоже может удалиться.
Продолжая кланяться и, не отрывая взгляда от глаз Матаафы, Суанатуфа вышел.
— Польщен, что в трудную минуту вождь пришел ко мне за советом.
— Матаафа пришел к Туситале с той единственной целью, с какой один друг приходит к другому: отразиться в его глазах.
— Всегда рад Матаафе, великому вождю великого народа.
— Разве есть народ, который Туситала мог бы назвать не великим? — спросил Матаафа и после паузы продолжил: — Злые духи жаждут, чтобы люди убивали друг друга, тогда они смогут увести к себе как можно больше рабов. Матаафа знает. Туситала не хочет войны, но вот о чем хотел спросить Матаафа…
Появилась Фаума, поклонилась Матаафе, поставила перед ним еду, еще раз поклонилась и убежала.
Матаафа встал и произнес торжественно:
— Матаафа благодарит Туситалу за то, что он никогда не был едящим отдельно[11] — Матаафа не был голоден, но отказываться от еды, предложенной другом, считал оскорбительными и для себя, и для Туситалы. — Так вот что меня беспокоит: сейчас на нашей стороне перевес и нам выгодно начинать прямо сегодня, мое войско готово биться за свободу Самоа… Но Матаафа не хочет войны.
