— Безусловно.
— Творишь ли молитву ежедневно, с благодарностью…
— Нет, отче. Я верую, но молюсь редко.
— Не страдаешь ли ты грехом уныния, чадо?
— Регулярно, — призналась Антония. — Как мама умерла, так все и стало плохо… и сделать ничего нельзя. Когда такое случается, а папа начал словно нарочно убивать себя… мне было очень плохо.
— Обычно мы спрашиваем про ереси, про леность в молитве, про любовь к земному более, чем к небесному, чадо. Но здесь и сейчас спрашивать об этом бессмысленно. Это я рассказываю тебе на будущее.
— Благодарю вас, отче.
— Лассара всегда были верны короне. И церковь никогда не имела к ним претензий. Мне бы хотелось, чтобы так и оставалось впредь.
— Мне бы тоже, отче.
— Тогда продолжим. Допускала ли ты грех человекоугодия? Льстила, преклонялась, лгала, подличала, пресмыкалась перед человеком…
Антония задумалась.
— Наверное, нет. Вежливо себя вела. Старалась, хотя бы. Пыталась не раздражать тетю и дядю, это верно. Но не пресмыкалась… хотя со стороны виднее.
— Я спрошу об этом у твоей тети. Любишь ли ты Творца превыше всего? Благодарна ли ты ему?
— Не знаю… любовь — это сложно. Отец из любви разрушил и себя, и мою жизнь… я не уверена, что хочу такую любовь.
— Творец никогда тебя не предаст, чадо.
Но и не поможет.
Слова так и повисли в воздухе, но вслух сказаны не были. Вместо этого Антония вздохнула.
— Грешна, отче.
— Понимаю… и не стану спрашивать о грехе неблагодарности Творцу. Не впадаешь ли ты в грех гордости или честолюбия?
— Было бы чем гордиться, отче, — горестно откликнулась Антония. — Выжить бы…
— Роптала ли ты на Творца в тяжкие минуты?
— Грешна, отче.
— Совершала ли ты грех клятвопреступления?
— Нет, отче. Такого точно не было. Я вообще никому не клялась и слова не давала.
— Уважаешь ли ты Храм, его святыни, праздники?
— Отче, сложно уважать или не уважать то, чего нет в твоей жизни. Как-то не получается у нас с Храмом…
— Понятно… тогда это пропустим. Не согрешила ли темными чарами?
— Вообще ни разу не пробовала, — призналась Антония. — то есть пробовала, не получилось, но это давно еще было, ну и бросила это дело. Наверное, у меня дар непроявленный, как у мамы. Ты тоже Лассара, но магией вообще не владела.
— Понятно… ты никого не убивала, чадо?
— Животных… живя в деревне, иначе не получится.
— Это не в счет. Но не людей.
— Нет! Отче, вы что?!
— Это вопрос, Антония. И не все на него так отвечают, как можешь ответить ты. Уж поверь.
— Простите, отче. Я не сообразила.
— Ничего страшного, так бывает. Помогаешь ли ты своим близким, участвуешь ли в их жизни…
— У меня нет близких. Отца похоронили.
— Не стремилась ли ты оборвать свою жизнь?
— Нет. Жить хочется.
— Не согрешила ли ты блудом? Плотской грязью?
— Я девушка, отче.
— Нечистыми помыслами?
— В деревне поневоле знаешь, откуда дети берутся, — усмехнулась Антония. — Но чтобы я… вот так… фу! Гадость!
Ей показалось — или святой отец тоже тихонько фыркнул?
— Не осквернила ли ты себя грехом воровства?
— Нет.
— Грехом мошенничества?
— Тоже нет, отче.
— Я выслушал твою исповедь, чадо.
— И…? Я что-то должна сказать?
— Нет. Я должен наложить на тебя покаяние.
— И… как это должно выглядеть?
— Обычно человек должен сделать что-то для Творца, чтобы тот убедился в искренности его слов.
— Полы в храме помыть?
Короткий смешок в темноте исповедальни.
— Не так буквально, чадо. Твоим искуплением будет постижение того, что ты не узнала в детские годы. Я скажу об этом твоей тетушке и дам тебе несколько священных книг. Ты должна будешь их прочитать.
— И пересказать вам?
— Нет. Это не обязательно. Ты читаешь их не для меня, а для Творца. Это между Ним и тобой. Мне можно солгать, а Ему?
А Он меня ни о чем не спрашивал, — сердито подумала Тони.
— А нужно? Я прочитаю эти книги, если так… правильно.
— Конечно, правильно. Ты будешь жить в столице, ты будешь ходить в храм. Тебе это пригодится.
— Благодарю, отче.
— Словом и силой Творца, я отпускаю тебе твои грехи, чадо. Ты можешь идти, Антония, но я надеюсь видеть тебя в храме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я… постараюсь, отче.
Девушка вышла.
Священник задумчиво посмотрел на сплетение виноградных лоз на решетке. В этом переплете были укреплены кристаллы, которые сигнализировали, искренен ли отвечающий.
Девушка не лгала. Пару раз недоговаривала, но это естественно.
Но — не лгала. Это хорошо.
Интересная девушка. Да и род Лассара… пожалуй, храм примет в ней участие.
Антония не знала, что сказал святой отец ритане Розалии. Но по выходе из храма тетушка посмотрела на нее более приветливо.
— Что ж, Антония. Теперь мы можем ехать домой.
Антония кивнула.
Ее руки отягощали три тяжеленые книги. 'Молитвенник на каждый день', 'Как вести себя в Храме', 'Посты, праздники, обычаи, ритуалы'.
Отец Анхель оказался действительно умным человеком. Он дал девушке именно то, что ей было необходимо. Не абстрактный набор рассказов, а сборники с конкретными указаниями.
Как, когда, зачем, для чего…
Пожалуй, Антония будет ходить в храм даже с удовольствием. Это с дураками разговаривать тяжко. А с умным человеком — наоборот. А еще интересно — был бы отец Анхель так же благодушно настроен, не будь она — Лассара? Почему-то Антонии казалось, что эти два фактора взаимосвязаны.
Странно, правда?
В доме Араконов ее ждали две девушки в гостиной и шесть платьев.
М-да…
Нельзя сказать, что они были щедры. Но и что собрали вовсе уж потенциальные половые тряпки — тоже.
Паулина расщедрилась на три платья, но расцветки… палевая, темно-желтая и бледно-бледно-розовая попросту были не к лицу Антонии. Зато фасон был достаточно модным. Узкая юбка, лиф, скроенный так, чтобы подчеркивать грудь, модный квадратный вырез, три пояса к платьям. Было видно, что платья не из лучших, но и не из худших. И даже если они отобраны по принципу — на тебе, что мне не в цвет… ну так что же?
Нищим выбирать не приходится.
Альба расщедрилась на три платья, но разных фасонов. Юбка-клеш, рукава фонариком, светло-зеленый цвет, юбка-клеш, рукава с буфами, темно-синий цвет, и один костюм. Юбка, пиджак, блузка. Светло-серый.
— Я в нем выгляжу ужасно, — честно пояснила Альба. — Сливаюсь со стеной. А у Антонии глаза светлые, ей может подойти.
— Да, пожалуй, — согласилась ритана Розалия. — Девочки, вы умницы. И платья я вам обязательно закажу.
— Огромное вам спасибо, — тихо произнесла Антония. — Я очень благодарна… и за помощь, и за внимание…
Она действительно была благодарна.
Ее могли выгнать, могли не заниматься ее проблемами, могли… да много чего могли и сделать, и не сделать.
Вместо этого ее приютили, с ней возятся, а что намного меньше, чем с родными дочками… и что? Вы бы так же отнеслись к племяннице, которая свалилась вам на голову? Да еще которую вы ни разу в жизни не видели? Да и расстался ее отец с семьей не лучшим образом…
Антония могла оценить ситуацию правильно.
Ее не любили. Но делали, что дОлжно. А мало это или много?
Время покажет!
***
Статуя Эль Муэрте утопала в цветах. Белых, чистых…
С неба бледным глазом смотрела полная луна. Смотрела и любовалась. Белизна цветов, белизна одежд, белая улыбка оскаленного черепа… улыбка смерти.
Кто-то сказал, что поклонение смерти обязательно сопряжено с кровью? Жертвами?
Но зачем?
Рано или поздно к Ней придут все. Так стоит ли отдавать часть там, где рано или поздно будет — всё? Вот и идут паломники, вот и несут то, что Ей может быть приятно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Цветы смерти.
Асфодели.
Бывают иные жертвы, бывают. Но всегда добровольные. И не сегодня, о нет. Сегодня обычное богослужение, пришли те, кто сам захотел.
