их, ожидая отца; как летом варили похлебку из крапивы и лебеды, от которых не проходил проклятый голод и понос; как мерзли без теплых вещей, как жена распустила последний свитер и послала на фронт три пары носков для мужа. В классе первый заплакал учитель, потом девчонки, а потом и почти все остальные. У меня у самого текли слезы, но я продолжал: говорил, что солдат однажды в бою остался один против десятка фрицев, раненый, с двумя гранатами и рожком патронов. Фрицы подходили все ближе. Он расстрелял рожок, бросил гранату, оставив последнюю для себя, но вдруг вспомнил слова маленького сына в письме, которое прислала жена. Слова корявые: «Папа, вернись домой…»
Он не мог оставить своих любимых, он знал, как им тяжело. Поэтому взялся за чеку, но вдруг мощное «Ура!» – подкрепление спасло его.
В общем, остановил меня фронтовик и обнял. Так мы оба и плакали. Потом он взял папиросу и вышел. В классе стояла мертвая тишина, слышны были только всхлипывания. Учитель вернулся, поставил пять с плюсом и за год пятерку вывел… А еще сказал, что рисовать я, конечно, не умею, но понять душу картины могу лучше художника.
С тех пор мне нравилось разглядывать картины и пытаться понять, что и почему хотел изобразить художник; почему именно эти предметы или лица; почему использовал те или другие цвета. Я мог часами стоять и пытаться понять, а потом приходил домой и иногда описывал все, что чувствовал… Некоторые зарисовки остались. Например, к картине Ван Гога «Подсолнухи».
XVI
В школьные годы мы много чем занимались. Конечно, любили и играть. Раньше, если в школу дадут 10 копеек, это была такая радость! Можно было купить пирожок и съесть его с чаем. Я иногда эти 10 копеек проигрывал в «Клопа давила» или подкат. Хотя чаще все же выигрывал.
«Клопа давила» – это игра, во время которой нужно одной монетой перевернуть другую с орла на решку или наоборот. Если монета была номиналом пять копеек, то ее нужно было пять раз перевернуть, чтобы она стала твоей. Многие стирали монеты, чтобы их было тяжело перевернуть.
Для игры нужна была тренировка пальцев, резкость, правильный выбор движений, который зависел от веса монеты и состояния ее поверхности.
В подкат тоже было интересно играть. Играли в игру сразу несколько человек. Подкат представлял собой плоский круг с отверстием посередине. Все участники на расстоянии 10–15 метров от линии броска подката ставили свои монеты в виде башенки. Игрок должен броском приблизить подкат на наименьшее от монет расстояние. Кто всех ближе бросит подкат, тот первым начинает им переворачивать монеты. А если подкатом ты попадал в монеты, то вообще мог озолотиться. Эта игра хорошо развивала глазомер, руки и голову.
В школе у нас был кружок кораблестроения. На нем мы сделали корабль – крейсер, с которым я побывал вместе с ребятами первый раз в Чите в 1966 году. Жили мы тогда в районе огромного озера Кенон, что находится на окраине города. Во время той поездки мы не только купались, но еще и впервые попробовали картинг.
В детстве я не помню игрушек, кроме самодельного трактора из катушки от ниток и резины. Автоматы, пистолеты, ножи, луки и рогатки из дерева делали сами. Потом появилась страсть – собирали радиоприемник. Соединяли вместе несколько деталей, одна из которых – транзистор, похожий на маленький грибок с тремя ножками, и слышали голос диктора. Вот это было чудо!
С деталями было трудно, поэтому я за них отдал большую коллекцию монет…
В 1965 году при Доме пионеров появился кружок фото-дела. Я записался одним из первых. Тогда фотография была искусством: надо было правильно выбрать диафрагму, выдержку и пленку по чувствительности; аккуратно проявить пленку в бачке, сделать растворы проявителя и закрепителя. После всех этих манипуляций в свете фонаря мы наблюдали чудеса появления на бумаге сначала очертаний твоего творения, а потом и всей картинки, которую ты запечатлел навсегда!
Как мы все, затаив дыхание, ждали момента появления чуда!
Нет, и сейчас сам процесс фотографирования требует хороших навыков, но тогда он вызывал бурю эмоций!
А сколько было трагедий! То пленка засветится еще при вставлении в кассету или переносе из кассеты в бачок, то в бачке при проявлении пленка сомкнется. Только представьте: вы проявили пленку, а она вся черная… И прошлое все в темноте.
Кстати, раз упомянул о прошлом, не могу не сказать о том, что в 1961 году в открытый космос полетел наш первый космонавт Ю. А. Гагарин. Тогда у нас было море радости: мы первые в мире! Мы гордились успехами страны и, имея плохие туалеты, смотрели в будущее. Так вот, как бы ни ругали социализм, но мы во многом живем за счет труда поколений, которые сумели заложить столь мощный фундамент, помогающий России до сих пор.
Не будем забывать о том, что люди трудились, забывая о себе, для нас. Они не складывали деньги в фонды национального состояния, по сути, в кубышку, нет, они закладывали технологии, открывали заводы, развивали страну…
XVII
Лыжи в школе я ненавидел, но нет, не из-за самих лыж, а из-за холода. Дело в том, что наша школа № 2, уже третья в моей биографии, отапливалась печным отоплением. Часто на уроках мы сидели почти полностью одетые, а изо рта шел пар. И это была настоящая пытка: на улице было 40 градусов, и мне замершими в школе руками надо было закрепить крепления, которые на морозе переставали гнуться уже через пару минут, в то время как рядом наша маленькая плотненькая учительница физкультуры Клавдия Павловна уже гнала нас вперед. С тех пор я ненавидел Клавдию Павловну, хотя и понимал, что зря…
А вообще мы на лыжах катались с сопок. Плохо, что в Забайкалье снега почти нет. Часто скорость гасила старая желтая трава. Кататься было интересно, ничем не хуже, чем в Куршавеле, только сноровки требовалось больше: все же мы катались не на горных лыжах, а на простых деревянных; одевались не в пуховые костюмы, а в фуфайки, шаровары и штаны с начесом, шапку-ушанку и обычные вязанные рукавицы. Если уж не удержался, то летишь кувырком. Еще и лыжи переломать можешь.
Катались обычно в районе Глинки, там сосенок хоть пруд пруди. Сейчас Игорь на самодельном сноуборде катается в районе Алеура. Благо, машина позволяет в лесистую местность уехать.
Кстати, на разъезде Алеур командующий красными Шилов ответил японцам на их замечание, что, дескать, у партизан винтовки японские, следующим образом:
