Дмитрию повезло – он сразу открыл свою «масть», а статья за умышленное убийство была здесь почитаема. Кроме того, использовав материал из своих статей и назвав ряд непогрешимых в этой среде авторитетов, Назаров смог «умняка замакарить», то есть произвести впечатление очень нужного всем, образованного человека.
Местный камерный авторитет «Голубь» это быстро сообразил, окрестил Назарова и призвал на личную беседу: «Журналист, значит?.. Писатель?.. Ну, иди, Писака, ко мне, тянись на мою шконку, побазарить надо».
Конечно, и кличка «Писака» была не самая благозвучная, но Назаров воспринял ее спокойно. В основе ее – благородная профессия, а главное, что нужна она на неделю. В этом он был уверен. И адвокат внушал доверие, и Фокин не оставит в беде, не допустит пятна на своем любимом «Активе».
Покровительство «Голубя» было приятно и полезно, но «базар» с ним ничего почти не давал. С такими уликами он лишь советовал «идти в полную несознанку и гнать гусей». И если по первой части Дмитрий был согласен, то строить из себя дурака ему не хотелось – он был очень гордый.
Правда, планы поведения на следствии хороши, когда активно идет это самое следствие. Но за неделю Бухонин вызвал его только раз. И это была формальная встреча – для бумажки, для протокола:
– Поймите, Назаров, я готов поверить, что не вы убивали. Значит есть настоящий убийца. Заявится он к нам – хорошо! А если нет? Кто его будет искать? Какому оперу при таких на вас уликах нужны новые приключения?.. Значит доведем мы вас до суда – и им будет достаточно улик. Отпечатки, кровь на одежде, свидетели вашего бегства… Но при этом вы, Назаров, не сознаетесь. Значит вы – злостный нераскаявшийся преступник. Значит – дать вам надо максимальную меру. Сообразили?
– Сообразил… Но я же не убивал.
– Это детали, Назаров. Надо сознаваться… Найдем с вами линию поведения, разжалобим, смягчим. И получите вы минимум… Вам, Назаров, не все равно же: пять лет сидеть или десять?
Логика была железная и трудно возразить. И Назаров не возражал. Он не мог ни о чем думать. В голове у него крутилась только одна фраза: «Все равно не сознаюсь, не дождешься!» И ему казалось, что среди потока слов следователя Бухонина он слышит непроизнесенный вслух ответ: «Ну и не сознавайся. Мне это не очень и надо».
Почти сразу после первого допроса «Голубь» предложил Назарову написать записку – есть, мол, возможность «натянуть провода», связь с волей установить.
Первая записка ушла успешно, а через несколько дней со второй получилась накладка. Осмелевший Назаров начал писать ее прямо в камере, за столом и в разгар дня. Охранник, вызывавший его на допрос, не только выкрикнул фамилию, а открыл дверь и шагнул в «хату». Назаров с глупым видом вскочил и замер – в правой руке он держал обломок карандаша, а в левой – неоконченное письмо на развернутой коробке от «Примы»…
Этот второй допрос доставил Бухонину истинное наслаждение.
Убийство Вавилова давало некий шанс журналисту, заставляло сомневаться в его вине. Но с запиской все становилось на свои места.
– Так, Назаров, доигрались! Второе убийство на вашей совести. Придется все переквалифицировать. Я на вас целый букетик статей навешаю. Что, опять вы не виноваты? А зачем вы направили человека на квартиру Горюновой? Для визуального осмотра? Нет, вам нужен был шум. Лучше всего убийство тем же способом, что и произошло… Сознавайтесь, Назаров. Кому вы писали? Кто еще входит в вашу банду?
* * *
«Конец! Все сорвалось… Гера меня живым не выпустит. Теперь только скрываться…»
В тот момент, стоя около злополучного теткинского дома Ефим думал только об этом. Полагающиеся к такому случаю мысли о вечном в его голову не приходили.
Еще Уколов понимал, что торчать в этом дворе, где многие его знают, опасно. Но и уйти он не мог. Он ждал выноса чемодана… В самом конце вынесли тетку, а чемодан, должно быть, остался в завалах старухиного барахла.
Он ушел только, когда все успокоилось. Ушел не домой – там его наверняка ждали… Перелистал записную книжку и нашел ту, которая его обязательно примет и о которой почти никто не знает…
Маринка жила в Солнцево. Это только он, Ефим, называл ее так. Для всех остальных она была Марина Алексеевна, ведущий химик в разваливающемся НИИ и сравнительно молодой доктор наук.
Она приехала в Москву из маленького северного городка. За это и за то, что очень упорно грызла гранит науки, получила прозвище Ломоносов. Пробилась в аспирантуру, с блеском защитила кандидатскую, получила высокую должность и маленькую однокомнатную квартирку в Солнцево… Почти полный жизненный успех.
Но к тридцати годам Марина знала о любви лишь понаслышке – романы из школьной программы, парочки на лавочках, поцелуи, виденные на киноэкране… Вот тогда она и встретила Ефима, которому только перевалило за двадцать. Вернее – это он встретил ее.
В свои молодые годы он уже считал себя достаточно опытным в женских делах. Когда от скуки он начал составлять список своих «постельных» связей, то сбился на третьем десятке.
Главное – он научился по первому взгляду безошибочно делить всех особ женского пола на две категории: «даст – не даст». В его списке все были из первой… Разные, от пятнадцати до сорока, но все из одной категории. И с ними ему всегда и все было ясно – что должен говорить он, что ответит она, и когда допустит до тела: через час или через день.
Марина явно была из второй категории, но в этом и был его интерес. Что за удовольствие стрелять по мишеням в упор? Ты попробуй попасть со ста метров! Это интересно, даже если мишень – старая вобла в очках…
Уколов не ошибся. Он побеждал ее почти месяц, но финал был поразительным. Марина сдавалась совершенно ошеломленная происходящим, воспринимая все как второе пришествие…
Разве могли так взволновать те, которые отдавались легко и беззаботно, или те, кто, изображая невинность, кричали: «Нет, нет! Что ты делаешь?» и при этом принимали более удобную и привычную позу.
Но Марина не стала для него единственной. Он приходил к ней по несколько раз в месяц. Почти всегда без предварительного звонка. И она встречала его как мужа, вернувшегося после недельной смены.
Так было и в этот раз. Марину лишь взволновали многочисленные ушибы и царапины, которые он приобрел, кувыркаясь в «Мерседесе» на Минском шоссе. Но вскоре она даже обрадовалась возможности проявить заботу и покомандовать. Она сама долго мыла его в ванной. Потом в ход пошли разные мази, йод, лейкопластырь, бинты. Завершив работу, Марина оглядела голого пациента в белых отметинах и начала раздеваться. В последнее время она постоянно хотела, чтоб скорее произошло это… В первые годы их знакомства она лишь подчинялась его настойчивым требованиям. При этом Марина всегда выключала свет и закрывала глаза… Но это все было очень давно. К сорока годам она разошлась. Она сама начала теребить Ефима, требуя, чтоб все было ласково, медленно, долго и вкусно. Работай, раз сам научил всему на свою голову!
Впервые Ефим никуда не торопился на следующий день. И Марина, позвонив на работу, взяла отгул… Потом еще один… Потом неделю за свой счет.
За эти дни он всего несколько раз выходил из дома. И только вечером, когда начинало темнеть. А приходил – когда в полночь, когда в три часа ночи… Особенно он задержался в то утро.
Марина просто ждала его у окна и не волновалась, пока было темно. Потом очень быстро начала нарастать тревога. С рассветом она уже просто не знала, что делать… Тем более она не знала, что пару часов назад в квартире, где еще недавно жила тетка ее Ефима, кто-то убил старого бабника Юрия Вавилова.
* * *
Олег Крылов уже три дня искал Ефима Уколова. Сначала он вышел на молоденького опера, о котором говорил Дибич. Тот, услышав лестные отзывы о нем генерала, выложил на стол старые ежедневники и записные книжки. Оба прекрасно понимали, что все это хозяйство из квартиры Уколова, а законного обыска там не проводилось.
Слава Корин с жаром рассказывал, как он вскрывал замок, а участковый стоял на стреме.
– Поверь, Олег – сорок секунд и я два замка вскрыл… Не очень богато живет этот Уколов. Но и не бедно. Средний класс… Но до баб он охочий! Целая полка у него, штук сто журналов. И во всех они позах, и групповуха, и то, и се… Я| чуть не застрял там. Еле участковый вытащил. Так он, поверь, даже не взглянул на эти картинки. Мне, говорит, без интереса… Не дай бог, и мне когда-нибудь будет «без интереса»… Там один альбом был – сиськи у всех как арбузы. Не вру! Поверь, Олег…
В записных книжках было не менее ста телефонов. Половина – явно деловые связи. Остальное – женские имена… Слава Корин, пока его не перебросили на другое дело, успел установить все адреса, но отработал только пять из них.
На следующий день Олег начал обход… Он приходил без звонка и почти сразу же называл цель визита. Он просто спрашивал: «Ефим Уколов у вас?» Возможно он переоценивал свои способности как физиономиста, но был уверен, что первую моментальную реакцию трудно скрыть. Женщин понять невозможно. Они всегда настраиваются на игру, на обман. Но если застать врасплох…
