На следующий день Олег начал обход… Он приходил без звонка и почти сразу же называл цель визита. Он просто спрашивал: «Ефим Уколов у вас?» Возможно он переоценивал свои способности как физиономиста, но был уверен, что первую моментальную реакцию трудно скрыть. Женщин понять невозможно. Они всегда настраиваются на игру, на обман. Но если застать врасплох…
После седьмой встречи Олегу стало скучно. Уж очень все они были одинаковые. В их ответах по Ефиму отличались только даты, когда состоялась прощальная встреча. Сейчас он уже их не интересовал. А вот Олег, этот широкоплечий блондин, который сам пришел и довольно глупо использует вопросы об Уколове как повод для знакомства.
Одна дамочка даже силой пыталась затащить к себе Олега «на чай».
Впрочем, кое-что удалось узнать. Трое девиц упомянули, что Уколова много лет держала на крючке странная «старуха», синий чулок, ученая вобла, профессорша, химичка. Лишь одна вспомнила, что эту «коварную змеюку» звали Мариной.
Две Марины, шестая и седьмая, не подошли. Теперь Олег ехал в Солнцево, к той, против телефона которой стояла одинокая буква М.
На звонок долго не открывали, но Олег чувствовал, что за дверью кто-то есть. Он отступил на шаг и, улыбаясь замер перед глазком – смотрите, я совершенно не страшный.
Так он стоял несколько минут. Потом дверь открыла сорокалетняя и вполне миловидная женщина. По крайней мере она совершенно не походила на воблу, тем более – сушеную. Только взгляд у нее был взволнованный и испуганный.
Марина маленькими шажками отступала вглубь коридора, увлекая за собой Олега. Но на него она не смотрела. Ее взгляд был устремлен в угол, в закуток за еще не закрытой дверью… Олег одним прыжком развернулся и даже успел вскинуть руки, блокируя возможный удар ножом. Но вместо блестящего лезвия над его головой взметнулось что-то большое, черное, круглое…
Олег очнулся минут через пять. Он не видел, как метался по квартире Уколов, боясь переступить через лежащее на пороге тело, как выскочил он на балкон и начал спускаться, сбивая цветочные ящики и путаясь в бельевых веревках…
Голова немного гудела, но, увидев трагический взгляд склонившейся над ним Марины, Олег попытался пошутить. Погладив внушительную шишку на своем лбу, он констатировал:
– Правильно говорят – против лома нет приема.
– И против сковородки тоже, – улыбнулась сквозь слезы Марина.
Олег приподнялся и посмотрел на валявшуюся рядом огромную чугунную посудину.
– Тяжелая вещь… Надо, хозяйка, идти в ногу с прогрессом. Приобрела бы что-нибудь легкое, тефлоновое. Очень полезная вещь… особенно в данной ситуации.
Глава 6
В разговоре с Савенковым Илья Васильевич Фокин неплохо играл роль редактора, взволнованного судьбой своей газеты, ее репутацией. И на самом деле – не очень приятно, если начнут мусолить тему, что ведущий криминальный репортер «Актива» сам попался на убийстве. Но это с одной стороны. С другой же – любой скандал только подогревает интерес читателя, а значит и поднимает тираж. И неизвестно, что перетянет…
Фокина не это волновало. Любой дотошный следователь и, что еще опасней – любой пронырливый журналист мог бы вытащить на свет маленькую тайну. Дело в том, что Фокин уже десять лет был знаком с женой подследственного Димы Назарова. Близко знаком. Ближе некуда…
В те годы у Фокина было все, о чем только можно было мечтать. Он – сравнительно молодой доцент факультета журналистики. Десять лет безупречного брака с миловидной женщиной. Двое детей. Родители жены, сделав все необходимое для устройства дочери почти одновременно ушли из жизни. При этом они оставили квартиру на Фрунзенской набережной, дачу на двадцати сотках около Внуково, старую крепкую «Волгу» в теплом гараже и еще много приятных мелочей.
Но от тестя и тещи Фокин получил в наследство еще один «подарочек». Единственную дочь свою они воспитали уж в очень строгих правилах. А может быть у нее гены так сложились. Но интимную жизнь она воспринимала как нечто грязное, животное, недостойное человека. Правда, супружеский долг она исполняла, но только раз в неделю, в полной темноте, молча и неподвижно.
В первый год это даже забавляло Фокина. Он пытался расшевелить ее, выступая в роли наставника. В ответ же получил слезы, упреки и довольно обидные советы «думать о высоком, светлом, добром, а не потакать низменным темным инстинктам».
Во всем остальном Фокинская жена была нормальным человеком: милая, добрая, хозяйственная. И он не хотел ее терять. Тем более что при разрыве с ней он потерял бы и все остальное, включая детей и теплый гараж.
Но жизнь часто сама все устраивает… Большую часть года все семейство обитало на Внуковской даче. В мае же начиналась сессия, а значит, появлялись у Фокина студентки с «хвостами», готовые получить его роспись в зачетке где угодно, когда угодно и за что угодно.
Лишь изредка встречались глупышки, которые за чистую монету принимали предложение пересдать экзамен у него на квартире, да еще в пятницу вечером. Их было сразу видно – робко войдя в подготовленную для других целей гостиную, они прижимали к груди зачетку и искали глазами столик с разложенными экзаменационными билетами. Таким Фокин быстро ставил «удочку» и отпускал с миром.
Таких было мало. Остальные же сдавали на отлично. Они честно отрабатывали эту отметку и уходили. Некоторые – навсегда, а некоторые – до следующей сессии.
Надолго осталась только одна – Нина Бражникова. Это потом, через несколько лет она стала Назаровой. А потом устроила своего безработного мужа в газету, которую уже на излете перестройки возглавил Фокин. И это оказалось очень удобно.
Дети Фокина учились и дачный, свободный период квартиры на Фрунзенской набережной сократился до двух месяцев. До Внуковской же дачи далеко и слишком много бдительных соседей… А тут – направил своего сотрудника Н. Азарова в служебную командировку и порядок…
Все было хорошо до этого дурацкого ареста…
Сегодня Фокин поймал себя на том, что, подходя к дому Назаровых начал сутулиться и прихрамывать. При этом он еще вытащил из кейса и водрузил на себя игривую шапочку – бейсболку с огромным козырьком и темные очки. Это было глупо, но он ничего не мог с собой поделать. Он боялся. А богатое воображение подсказывало, что его могут в чем-нибудь подозревать, а значит следить за ним, подслушивать, подглядывать.
Нина встретила его удивительно спокойно и приветливо. Она была в одном домашнем халатике, который периодически призывно распахивался.
И это злило Фокина. Они, конечно, займутся любовью. Но не так же сразу. Надо много обсудить… И чего это она радуется, когда муж у нее в тюрьме? Радуется приходу любовника? Хороша!
Мысли у Фокина путались. Он никак не мог уловить причину своего раздражения. Ведь ее любовник – это он. И радуется она его приходу. Это должно быть приятно. Должно греть, а не злить.
– Странно мне, Нина. Муж на нарах мается, а ты такая… Совсем ты его не любишь, не жалеешь.
– Очень люблю.
– А меня?
– И тебя, Фокин, очень.
– Очень ты любвеобильная. Всех мужиков очень любишь.
– Нет, Фокин. Всех не могу. Не успею. Пока я только вас двоих выбрала.
– Что это значит «пока»?
– То и значит, Фокин, что ты скоро можешь стать старым брюзгой, занудой. Вот тогда я перестану тебя любить… Я же тебя к твоей благоверной не ревную. И любишь ты ее… Любишь! Она – мать твоих детей. За всю жизнь – только тебе отдавалась. Пусть без удовольствия, но только тебе. Ты не можешь не ценить это, Фокин. Потом она прекрасный собеседник. Она же искусствовед у тебя? Раннее Возрождение? А я о нем так, понаслышке знаю… Зато я, Фокин, кое-что другое знаю, что ей недоступно. И знаю, и умею.
При этом Нина встала перед Фокиным и уже демонстративно распахнула халатик. Он понял, что сейчас серьезного разговора не получится. Да и нужен ли он? По сравнению с тем, что его сейчас ожидало, все остальное казалось мелким, тусклым, суетой сует…
Беседу они возобновили часа через два.
– К Дмитрию меня, Фокин, не пускали. А с адвокатом я встречалась. Ничего нового, но муж опять просит действовать через «Сову». Чем ему приглянулся этот Савенков?
– Так я и действую. Буквально на поводу у него иду. Две его статьи опубликовал, так он сегодня третью притащил.
– Читала я, Фокин, эти статейки. Непонятно, зачем он их публикует. Там только общие фразы и намеки, что он знает, из-за чего убили старушку. Так это и мы с тобой знаем. Он бы лучше сказал, где этот чемодан.
– Так он сказал! Савенков сегодня все мне сообщил. Ты мне слова не даешь сказать. Я еще два часа назад хотел…
О таких важных вещах Фокин не мог говорить лежа. Он вскочил и, бегая по комнате, выдавал важную информацию. Не всю сразу, а порциями, после каждой фразы останавливаясь и поднимая указательный палец к потолку.
– Этот Савенков случайно оказался дачным соседом убиенной старушки… А она на участке построила кирпичный бункер со стальной дверью. Зачем? Правильно – хранить там то, что не хотела держать дома… Завтра в номер пойдет заметка, где Савенков обещает сенсационный материал и освобождение невиновного Дмитрия Назарова…
