— Что вы тут делаете? — удивленно спросил один из охранников и немедленно покраснел. — То есть я хотел сказать: что случилось?
— Она… — пробулькал Милослав Бенедиктович и показал кривым профессорским пальцем на Полину. — Она меня…
— Честное слово, я ничего с ним не делала, — оправдывалась та. — Я просто перепутала двери.
— Она меня… — продолжал настаивать на своем Рамазанов-Клнппо, — сфотографировала!
Наконец он выговорил это слово и немедленно покрылся испариной. В страшном сне ему не могло присниться ничего подобного!
— А! — обрадовался охранник. — Компромат собираете, дамочка?
— Боже мой, какой еще компромат? Что у него есть такого, что может его скомпрометировать? — возмутилась Полина, — Как — что?! — возопил оскорбленный до глубины души профессор. — Вам показать?!
— Милослав Бенедиктович! — укоризненно воскликнул второй охранник.
— Давайте, давайте! — любезно согласилась Полина, дивясь профессорскому тщеславию. — Может быть, согласитесь позировать? Сопроводим красочным снимком одну из ваших научных статей. Уверяю вас, она будет пользоваться чрезвычайной популярностью.
— Да кто вы такая?! — заверещал профессор, и охранники немедленно сделали стойку.
Действительно, кто это такая? После долгих препирательств и объяснений Полину решили отконвоировать в лабораторию к брату и его коллегам. Один охранник остался на посту, а второй повел ее наверх, приговаривая:
— Научные кадры, девушка, требуют особо бережного подхода. Их тревожить нельзя. Растревоженные, они такого могут натворить — мало не покажется!
Полина фыркнула.
— Вот, — сообщил охранник, заталкивая Полину в лабораторию. — Это ваша дама?
Глеб, Левка и Виктор одновременно обернулись и уставились на него. Лица у всех были одинаково непонимающие.
— Наша, а что? — откликнулся наконец Виктор. — Что вам от нее понадобилось?
— Мне понадобилось? — сердито переспросил секыорити. — Она в мужском туалете делала непристойные снимки! Подловила профессора Рамазанова-Кляппо без штанов и давай его фотографировать! Кстати, вы бы пленочку того… засветили.
— Еще чего! — отшила его Полина. — У меня на этой пленке ценные кадры.
— Полина! — потрясенно воскликнул Глеб. — Рамазанов-Кляппо — старый козел! — Охранник суетливо повертел головой и начал пятиться. — То есть я хотел сказать: он уважаемый человек, — поправился Глеб. — Только ужасно старый. У него там нечего фотографировать!
— Я сказала ему то же самое, — заметила Полина, плотно закрыв за охранником дверь. — Можешь не волноваться: твой Кляппо не произвел на меня впечатления, и я не сбегу с ним в Козельск, чтобы тайно обвенчаться.
Сообщив это, она проследовала в соседнюю комнату, гордо процокав каблучками.
— Да уж, Глеб, — пробормотал ей вслед Левка Емельянов. — Иметь младшую сестру — это все равно, что присматривать из окна многоэтажки за новенькой иномаркой без сигнализации.
* * *
— Кажется, мне надо поправить макияж, — сказала Анжелика Перевалова, выворачиваясь из объятий доктора Соловейчика. Достала из сумочки пачку бумажных платков и, выдернув один, протянула ему, коротко пояснив:
— У вас помада.
Хмыкнув, доктор взял платок и, сделав рот буковкой "о", мягко обвел его по контуру. Анжелика смотрела на него, скрывая отвращение.
Соловейчик был невысоким упитанным человеком с большой выпуклой лысиной и вулканическим темпераментом. Считалось, что у него золотые руки. Пациентам, конечно, видней, но Анжелика ненавидела эти маленькие, вечно потные ладошки, которые при каждом удобном случае хватали ее за что ни попадя. Впрочем, доставалось не ей одной. Соловейчик третировал всех мало-мальски привлекательных сестер клиники. Вечерние дежурства становились пыткой, поскольку доктор — золотые руки нередко задерживался в кабинете допоздна и всегда находил повод для того, чтобы пустить их в дело.
Подмигнув Анжелике, повеселевший Соловейчик, насвистывая, отправился по своим делам. Не сдержавшись, она вытерла рот и пробормотала ему вслед:
— Гад.
Так бы и придушила его собственными руками. Анжелика закрыла глаза, представляя, как сдавила горло Соловейчика и как лезут на лоб его маленькие похотливые глазки. Язык вываливается изо рта, врач хрипит и падает на пол, корчась в предсмертной агонии. А она стоит рядом и смеется!
Слава богу, ее смена уже заканчивается. Соловейчик тем временем вошел в свой кабинет и, хлопнув ладонью по выключателю, замер на пороге. Растерянно моргнув пару раз, он пришел в себя и начальственным тоном спросил:
— Вы кто такой?
За его столом сидел мужчина с бесстрастным лицом, губы под пшеничными усами были сложены недоброжелательно. Он злился. В его намерения не входила встреча с доктором, но поскольку в документах он ничего стоящего не нашел, пришлось идти ва-банк.
— Владислав Григорьевич? — негромко спросил мужчина, не меняя позы.
На незнакомце был плащ, застегнутый на все пуговицы, холеные руки с отполированными ногтями лежали на столе.
— Да-а? — нараспев ответил Соловейчик, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не попятиться.
— Это я вам звонил. По поводу Виктора Астахова.
— Надеюсь, вы покажете мне какое-нибудь удостоверение? — спросил Соловейчик, шевельнувшись. — Профессиональная этика не позволяет врачам обсуждать дела клиентов по требованию э-э-э… гражданских лиц.
— Я понимаю, — сочувственно сказал незнакомец. — Покажу вам все, что захотите. Только сначала поговорим. Садитесь.
— О чем нам говорить? — Соловейчик торопливо опустился на крошечный диван, куда обычно усаживал посетителей, и принялся пощипывать кончик носа. — Что вы хотите знать?
— Все об операции Виктора Астахова. Кстати, когда вы впервые с ним встретились?
— Можно посмотреть его дело, — нервно предложил Соловейчик, махнув рукой в сторону стеллажа, снизу доверху уставленного папками.
— Я уже посмотрел. — Незнакомец небрежно толкнул папку, лежавшую рядом с его правой рукой. — Там полная дребедень. Липа.
— В каком смысле? — Лицо Соловейчика вытянулось. — Можно мне взглянуть?
Он уже потянулся за документами, но человек, сидящий за столом, сделал отрицательный жест, и врач непроизвольно отдернул руку.
— Вы прекрасно знаете, Владислав Григорьевич, что в ней находится.
— Ну да, знаю. Все сведения об операции плюс диск с компьютерной моделью. Зафиксированы произведенные изменения… Оплата по прейскуранту…
— Там сказано, что вы поправили Астахову нос и наложили пару швов на щеку.
— Ну, да. Я сам делал операцию. И считаю ее удачной.
— Еще бы. Сколько он вам заплатил?
— За операцию?
— За то, что вы изменили его внешность. И за молчание.
— Ничего не понимаю…
— Жаль, — нежно сказал человек с усами. — Если вы сейчас же мне все не расскажете, ваши денежки промотают наследники.
— Да что я должен рассказать? — взвизгнул Соловейчик, с ужасом наблюдая за тем, как незнакомец достает из кармана плаща перчатки и надевает их, аккуратно натягивая на пальцы. — Это была самая банальная операция. Парень попал в аварию…
— Ну да, ну да. — Следом за перчатками из кармана появился белоснежный носовой платок, которым усатый неторопливо и тщательно прошелся по всей поверхности стола. — Жаль, что нам не удалось найти общий язык.
— Что вы делаете? — одними губами спросил Соловейчик, не сводя расширенных глаз с рук человека в плаще.
— Я? Собираюсь вас убить, — просто ответил тот.
— Но за что?!
— Мне не хочется, чтобы вы кому-нибудь разболтали о том, что я интересовался Астаховым.
— Но я никому ничего не скажу. Клянусь!
А что, если я не верю клятвам?
* * *
Возвратившись из дамской комнаты, Анжелика раскрыла сумочку и, достав зеркальце с губной помадой, принялась подкрашивать губы. В кабинете Соловейчика что-то упало, потом отодвинули стул. Девушка протянула руку и выключила лампу, затаившись в темноте. Пусть Соловейчик думает, что она улизнула, не попрощавшись. Ну, обругает ее нехорошими словами. А что еще он может сделать? Лучше уж услышать оскорбление, чем терпеть его так называемые шалости.
Она дождалась, пока затихнут шаги в коридоре и хлопнет входная дверь. Потом не удержалась и, резко вскочив, метнулась к окну. Из двери клиники вышел незнакомый мужчина в длинном темном плаще и, неторопливо оглядевшись, двинулся вдоль по улице. Одну руку он держал в кармане, в другой была светлая папка для бумаг. Дойдя до угла дома, он замедлил шаг и оглянулся на окна клиники. Потом свернула переулок и исчез из виду.
Анжелика на цыпочках вернулась на свое место и прислушалась. Из кабинета Соловейчика не доносилось ни звука. Тишина воцарилась вокруг мертвая. Интересно, что он там делает? Медитирует? Она неподвижно просидела пять минут, потом вышла в коридор и позвала:
