Галина Куликова
Засада на белой полосе или Пенсне для слепой курицы
Диета! Многим женщинам знакомо это емкое слово, вмещающее в себя литры обезжиренного кефира, чай из шиповника, огурцы, приправленные простоквашей, и грезы о жареном цыпленке, ватрушках и мороженом. Когда началась эта история, я как раз сидела на диете, именно поэтому все произошедшее стопроцентно ассоциируется у меня с чувством голода.
Собственно, на диету я села ради своего мужа Матвея – человека благородного происхождения, достаточно известного в Москве композитора. Он вращался в тех кругах, где водились певицы, модели и актрисы всевозможных размеров и оттенков. Чтобы вовсе не выйти в тираж, я начала безжалостную борьбу со своим сорок восьмым размером. Когда становилось совсем невмоготу, я жевала «Орбит», и фантиками от него к концу второй недели можно было оклеить бывший Колонный зал Дома союзов.
Кстати сказать, Матвей ни капельки не ценил моих усилий. Его даже веселила моя молчаливая дуэль с холодильником.
– Ну, что? – спрашивал он, небрежно бросая свой белоснежный пиджак на спинку кресла. – Весы все еще зашкаливают?
Впрочем, он считал, что женщинам следует прощать абсолютно все. По причине их врожденной умственной ограниченности. Женщина, полагал Матвей, должна доставлять эстетическое удовольствие, не более того. Я не сразу разобралась в его варварской философии, а когда разобралась, вступать в полемику уже не хотелось. Звезды больше не загорались в моих глазах при взгляде на его высокий лоб, римский нос, зеленые глаза, в которых светилась искра божья, и соломенные волосы, спускавшиеся ниже воротничка рубашки. Он зачесывал их назад, как Александр Годунов, и, кажется, делал это специально, потому что ему нравилось сходство.
Несмотря на отсутствие детей, мы не разводились. У каждого из нас были на это свои причины. После смерти родителей я долгое время жила одна и невзлюбила одиночество пуще неволи. Я боялась темноты, почти не спала ночью, если рядом никого не было, и ненавидела возвращаться в пустую квартиру. Поэтому Матвей казался мне хоть каким-то выходом из положения. Он создавал в доме «эффект присутствия», который пока что перевешивал все остальное.
Матвей, в свою очередь, тоже нуждался в такой жене, как я, для того, чтобы во всяком обществе выглядеть достойно. Неженатого композитора, ясное дело, или заподозрят в склонности к своему полу, или примутся осаждать нахальные девицы, мечтающие о выгодном браке. Известно, что у каждой из них хватка бультерьера. Увлекающийся Матвей опасался проявить слабость в неподходящий момент. Так что я была его «крышей». Для этой цели я подходила стопроцентно – у меня были сносная внешность и университетское образование. Что касается любви, то она бежала из нашего дома примерно год назад. Наверное, тоже узнала об изменах Матвея – наглых и красиво обставленных.
Говоря по правде, мне на это наплевать, потому что я влюблена в своего нынешнего шефа Горчакова. Я считаю его верхом совершенства, но он безнадежно женат. На работу меня устроил Матвей полгода назад, когда ему показалось, что я заскучала. Он попросил своего приятеля, с которым еженедельно парился в бане, пристроить куда-нибудь журналистку, не имеющую опыта работы. Приятель, недолго думая, позвонил Горчакову, который был ему чем-то обязан, и через два дня я уже имела свой стол в офисе фирмы под названием «Альбина». Горчаков понятия не имел, куда деть лишнего и абсолютно бесполезного сотрудника, поэтому должность для меня ему пришлось придумать. Так я стала его помощницей.
«Альбина» – полиграфическое предприятие, малое, но конкурентоспособное. Меня грела мысль о том, что со временем шеф поймет, что к моему телу, кроме длинных ног, еще приставлена какая-никакая голова. Гораздо позже я поняла, что надо было начинать именно с ног.
Кроме меня, в офисе сидела еще секретарша. У нее роскошное имя Олимпиада и смешная фамилия Бумажкина. Все зовут ее просто Липой. Она девушка невысокая и в теле. Если кто и подбирал ее на должность секретарши, то, конечно, жена Горчакова. К такой, как Липа, трудно приревновать. Она отличается стойким равнодушием к мужчинам, обладает оптимизмом и некоторой долей врожденного хамства: ни одну реплику не оставляет без ответа. Считается, что она цинична, хотя на самом деле Липа, как мне кажется, просто большой испорченный ребенок. Шефа она тем не менее уважает, а ко мне относится без всякой враждебности. И я это ценю.
Все началось в пятницу. Ничто не предвещало беды. Горчаков после обеда в офисе отсутствовал, и мы с Липой немножко расслабились. Когда шеф позвонил и сказал, что сегодня не придет, она предложила:
– Можешь уйти пораньше.
Сама она не имела права бросить телефон ни на минуту. Я с благодарностью приняла предложение и, поправив макияж, тронулась в сторону метро. В тот день должен был состояться последний семинар из цикла «Как изменить свою жизнь», куда я записалась в приступе жалости к себе. Но на семинар в тот день я так и не попала.
В Москве стояло лето – было так жарко, что каблуки вязли в асфальте и весь город бился в духоте, словно горячечный больной, жаждущий воды и прохлады. Едва я вышла из офиса и сделала несколько торопливых шагов, как услышала позади урчание мотора. Меня обогнала светлая иномарка – серебристая и длинная, словно рыбина. Она затормозила чуть впереди, мгновенно открылись обе дверцы, и на свет божий появились двое парней, похожие друг на друга, как близнецы. Светло-серые брюки, белые рубашки с закатанными до локтей рукавами и узкие галстуки, одинаковые стрижки, невыразительные глаза. «Двойняшки» улыбались. Я тоже стала улыбаться, потому что шли они ко мне.
Правда, улыбка – это единственное, что я успела им продемонстрировать. Потому что в следующую секунду меня с двух сторон взяли под белы рученьки и потащили к машине. «Вот почему жертвы похищений никогда не кричат, – пронеслось у меня в голове. – Они просто не успевают сообразить, что происходит».
– Помогите! – только и успела пискнуть я. Но было уже поздно.
Я оказалась на заднем сиденье иномарки, зажатая между похитителями-»близняшками». Шофер – человек в каскетке и темных очках – даже не обернулся. Он сразу же тронул машину с места. Только что я стояла на тротуаре возле своего офиса, а теперь нет меня. Ищи-свищи.
– Не волнуйтесь, – не поворачивая головы, сказал тот из «близнецов», что сидел справа.
Говорил-то он мягко, но держал меня так, что после его пальцев на руке обязательно останутся синяки. Если это вообще будет иметь в моей жизни какое-то значение…
«Слава богу, они не горцы, – в первую секунду с облегчением подумала я. – И я не стану еще одной безымянной кавказской пленницей». Но потом услужливый мозг подсказал, что и соотечественники вполне могли взять меня в качестве заложницы, чтобы самым банальным образом выколотить из Матвея деньги. У него было припрятано кое-что на черный день, и догадаться об этом, учитывая его образ жизни, особого ума не требовалось. Я со страхом поняла, что муж может запросто отказаться платить, понадеявшись на милицию, и после бесплодных переговоров с ним меня бросят в какую-нибудь канаву. Уже мертвую, естественно.
Во рту мгновенно пересохло.
– Куда вы меня везете? – выдавила я из себя.
Понятное дело, мне никто не ответил. Пугало, что мне не завязали глаза. Подобная беспечность означала только одно – живой меня отпускать не собираются. Сердце мое сначало нырнуло в пятки, потом вернулось обратно, но уже совершенно в другом состоянии – оно колотилось о ребра с отчаянием узника, требующего немедленной свободы.
Странная это была поездка! Мы сидели на заднем сиденье втроем, держась за руки, как добрые друзья. Я озиралась по сторонам и хлопала глазами, как сова, которую вытащили из дупла среди бела дня. Дорога была мне знакома – именно по ней мы с Матвеем ездим на Клязьминское водохранилище, где у нас есть дача. Могло ли знание пути помочь мне в дальнейшем? Вряд ли. Меня одолевали плохие предчувствия…
Через некоторое время я снова отважилась задать вопрос, пристально поглядев на каждого из моих безмолвных стражей.
– Зачем я вам нужна, мальчики?
– Надо поговорить, – произнес тот, что сидел слева. – Просто поговорить, не бойтесь.
Ничего себе – «не бойтесь»!
– Вам предстоит встретиться с одним человеком, – добавил тот, что справа. – Он сам все объяснит.
– Денег у нас в семье нету, – сообщила я, зажмурившись от ужаса. – Они, конечно, были. Но я их все пропила. Алкоголизм, знаете ли, ужасная штука…
В ответ – ни звука, и меня тотчас начало тошнить от страха. Однако до этого дело не дошло, потому что путешествие неожиданно закончилось. Приехали мы не куда-нибудь, а именно на нашу с Матвеем дачу. Меня пригласили войти, словно я была тут в гостях. Галантно придержали дверь. «Близнецы» остались на улице, а шофер вошел следом за мной в гостиную, расположенную на первом этаже. Он не снял ни каскетки, ни очков, так что я не видела его глаз. Мне казалось, что они должны быть равнодушными. Потому что всю дорогу этот тип насвистывал, словно вез на заднем сиденье не похищенную среди бела дня женщину, а пару ящиков пива.
