ЗВЕЗДНЫЙ ГОСТЬ
(Сергей Есенин в Баку)
1. Встреча с Каспием
Здравствуй, кровный жеребец сказочный, изумрудный, бирюзовый, лазурный, но такой же смешной и доверчивый, как стригунки рязанских лугов. Сахаром новой песни кормлю жеребенка с рук, слушаю напевное ржанье. А люди везде одинаковы — то дерутся, то воют с тоски. К ним нейди с добротой и правдою: что ни слово, то щерят клыки. Я пришел не гостем желанным к ним на изломе земного дня. Я пришел сюда вечным странником — оседлать морского коня. Унеси меня, жеребец-Каспий, без уздечки, без стремени, далеко-далеко, туда, где не заходит солнце, туда, где не лгут и не предают…
2
Когда блеснет месяц — разбойничий нож, я выйду разбойником в потемь дорог. Я душу как ханское злато берёг и брошу бродяге, как нищенский грош. Весь шелк этой ночи персидских долин изрежу ножом моих песен больных…
3
Мне легко бросать на ветер злато, как береза осыпает листья. Здесь я буду званым и богатым — как пророк — не для своей отчизны. Мне легко бросать на вешний ветер все слова, что не сберег я для одной… Как моя непрожитая песня, горло жжет восточное вино.
4. Гадалка
Цыганки и отрока руки сплелись: пылающий клен и седой кипарис. Что книгу судьбы, читает ладонь: «Всю правду скажу, мой яхонт-рубин! Нездешней страны ты первенец сын, в потемках несешь священный огонь. Ты ранен тоской и кличешь убийц. Под горло ножа — как счастья просил! Ты здесь невредим. Убьют на Руси. Но смертью тебе не кончится жизнь. В словах будешь жить, в сердцах будешь жить — безсмертной души псарям не добыть! Небесной страны ты сыщешь ключи…» Монеты не взяв, исчезла в ночи…
5
Я лесную Россию увидел во сне. На востоке — тоскую по Лунной Княжне! Полюбил я печалью иную страну, как земную юдоль, как чужую жену. Ночь изрезал ножом моих песен больных — оттого, что судьбы моей нет средь живых. Я лебяжью царевну искал на земле — в меня смехом швыряли, как в юродов-калек. Я нездешнюю лиру безответно искал, вам на дудках пастушьих песни неба сыграл. И тоскую по той, что другим суждена, что еще не была на Руси рождена…
Бакинская тетрадь
* В юность твою я незваной пришла. *
В юность твою я незваной пришла. Точно по краешку жизни прошла. Точно по краю ущелья прошла. Время — седая зола. Замерла ночь на гитарной струне. Древний Баку улыбается мне. Дымный закат догорел в тишине. Каспий вздыхает во сне. Мальчик-волчонок — пронзительный взгляд — этой тропой шел полвека назад. Помнят деревья, и камни не спят, помнит бакинский закат. Город, печальный и мудрый старик, помнишь ты ломкого голоса крик, парня с гитарой таинственный лик, помнишь бессмертия миг.
Лорелея
Диляре Юсуфовой
Голос свой я оставила скалам, песню вечную эхо лелеет. Я прибрежною пеною стала — Лорелея, твоя Лорелея. Слушать песни немногие станут, всем монетные звоны важнее. Я оставила лик свой туману — Лорелея, твоя Лорелея. Были песни — как кровушка горлом, об ушедших скорбя и жалея. Но все беды с души твоей стерла Лорелея, твоя Лорелея. Нелегко быть любовью Поэта. Я живая — не муза, не фея. Я оставила душу рассвету — Лорелея, твоя Лорелея. Луч рассвета крадется по скалам, где я шла, оглянуться не смея. Я бессмертною нежностью стала — Лорелея, твоя Лорелея. Там далёко виднеется парус — зов надежды, что солнца яснее. Я в святой твоей песне останусь. Лорелея. Твоя Лорелея.
Ане
Восточный город, как скрижаль. Душа обветрена. Приметой родовой — печаль тебе начертана. Повеет горечь между строк — дыханье Каспия. Запомни — здесь и твой исток, дитя славянское. Господь над всеми суд вершит, единый праведный… Здесь родина твоей души и церковь прадеда.
Кавказские стансы
I. Низами
Здесь в пустыне ветренной и древней проходил, отринутый людьми, свойственником птицам и деревьям, царственным бродягой — Низами. И как русский сказочник, не каясь, созидал мечтою корабли, обещал любимой алый парус. Алый парус распускался — нар-гюли[1]. Пусть века, что лепестки, слетели. Кто погибнет юным — вечно юн. Вечность помнит, как прекрасной Лейле роковую песнь сложил Меджнун[2].
II. Брат и сестра
Милая Русь, баджи[3]! Были одной землей, жили одной судьбой. Не поддавайся лжи, не воздвигай межи. Россия, Господня дочь, Кавказ ли не Божий сын? Ты слышишь — не сотни верст, а лишь протянуть ладонь — от алых моих гранат до кровных твоих рябин, от гордых каспийских волн до золота русской ржи. О Русь, родства не предашь! Нам на двоих судьба. Верный Кавказ, кардаш[4], на языке своем, как горный поток, седом, молится за тебя.
* Твоя гитара не по росту, *
Булату
Твоя гитара не по росту, как в лихолетье — отчий меч. Судьба певцов — за свет бороться, святое знамя уберечь. Что, разве грозное оружье напев отрадный и простой? Да — против власти равнодушья и дней, забитых суетой. Вот знак: дитя зовет со сцены к надежде, правде и добру! Как в старину в седле военном, едва подрос — в святом бою.
Танец Ревекки
Два солнца восходят на сером пляже:
одно из моря, другое из платья…
Литургию пульса танцуй, Ревекка.
В.О.1
Танцевала босая на кромке рассветного моря. Я скользила смеясь, чтоб ни крыльев, ни ран не заметил. Мы тогда были оба моложе на целое горе. Мы с тобой заблудились в чужих и надменных столетьях. Помнишь, хрупкий корабль напоролся на острые скалы. Да вот море смеялось и нас сохранило живыми. Чужеземная дева на кромке зари танцевала и безсмертный художник плясунье придумывал имя. Были счастливы двое, ни лютой судьбы не заметив, ни, что после крушенья кровили ладони и губы. Для Поэта плясала Ревекка на кромке безсмертья. И заря возносилась — любви первородное чудо.
2
И в страсти завета в звериной тоске сорвешь первоцветы на рыжем песке. Уходим далече по кромке воды. А море залижет, как ранки, следы.
3
Как кнутом, поблекший берег полоснул прибой. Запиши любовь в потери, уходи к другой. Ну, а вдруг вопьется в душу прежняя тоска — приходи сюда послушать песню рыбака: как царевна танцевала в пламени зари, и просвечивали алым девы янтари, как потом у синей кромки потерялся след… И сорвется голос ломкий на чужой судьбе. Пусть рыбак, тяжелый с хмелю, врет, что видел сам, как русалка подплывала к рыжим берегам. Будто с кем она прощалась иль кого ждала… Только песня и осталась. Клочья пены. Мгла. Если вдруг вопьется в душу прежняя тоска — приходи сюда послушать песню рыбака. А волна, как шут кривляясь, хохоча со зла, янтари с моих запястий к скалам принесла.
4
Заря над морем — в память о любви возносится непрочный алый парус. А нам двоим одна судьба досталась — чужие дни и счастье на крови.
Из книги