очень жаль. – Я приближаюсь к ней, но не знаю, как ее успокоить. Приют для животных – это все для нее. Если бы нас вынудили закрыться, думаю, она бы просто легла на землю и умерла.
– Честность всегда лучше и проще всего, Ева, – объявляет она с таким видом, будто она Мастер Йода[7] или какой-то подобный персонаж. Это показывает, как мало она знает о моей жизни.
Я слышу, как один из осликов пинает металлическую дверь стойла, очевидно, ему не нравится, что мы так долго разносим сено.
– Мне наполнить эту сетку? – предлагаю я.
Мэри игнорирует и меня, и нетерпеливого осла.
– Теперь люди относятся с недоверием к благотворительным организациям, – продолжает она. – Чуть что – и они прекращают нам помогать. Возможно, нам придется закрыться. Я уже задержала арендную плату за поле и платежи поставщику кормов. И что тогда будет с животными?
Я понимаю, что она вот-вот расплачется, я этого не вынесу.
– Я принесу немного денег и еды, – говорю я, хотя у меня нет ни денег, ни кормов. – Мы выживем, обещаю.
* * *
Я ставлю машину примерно в двух улицах от моего дома. Это уже вошло у меня в привычку – вдруг за мной кто-то следил? Но на этот раз никого не видно. Я иду по узкой улице, на которой стоят кирпичные одноквартирные дома с общими боковыми стенами, и добираюсь до своей входной двери. У меня крошечный домик, в котором не проводилась никакая модернизация. На окнах образуется наледь, туалет древний, в том помещении даже нет раковины, но мне все равно пришлось внести невероятно большой первый взнос. Платила Пегги.
Я осторожно захожу в дом. Мои цветы стоят у окна, тапки – у входной двери, там, где я их оставила. В доме тихо, он производит впечатление места, где на протяжении всего дня никто не нарушал тишину и покой. Только холодно, словно холод въелся в стены дома.
Я варю себе кофе и сажусь за кухонный стол со своим ноутбуком. Слезы катятся у меня по щекам, когда я гуглю «рак яичников» и кликаю одну статью за другой. Я чувствую себя ужасно, не имея достаточно информации о состоянии Пегги, чтобы что-то выяснить. Какая у нее стадия? Как сильно распространился рак?
Сомневаюсь, что смогу с этим справиться. Потери сопровождали меня всю жизнь, определяли ее. Как только я выросла достаточно, чтобы что-то понимать, я узнала, что всю мою семью убили. Я узнала, что у меня были мама и папа и совсем еще маленький брат, которого я, вероятно, очень любила, но даже не помню, потому что не помню день убийства и все, что ему предшествовало. Вероятно, это реакция на травму. От отсутствия воспоминаний все только хуже. Мне сказали, что у меня была семья, но в памяти не сохранилось никаких образов, за которые можно было бы зацепиться. Я также узнала, что их всех убил мой старший брат – никто даже не пытался это от меня скрыть. Поэтому, возможно, и хорошо, что я ничего не помню, потому что, похоже, я была свидетельницей всего этого.
Прямо в центре меня, где живут эти знания о моей семье, чернеет пустота. Она бесформенная, бесцветная, но очень тяжелая, словно черная дыра в душе, которая высасывает радость из всего, что я делаю и ощущаю. В последнее время она как будто стала легче. Я начала радоваться мелочам. Книгам в магазине, животным в приюте, дружбе с Маркусом, даже общением с хмурой Мэри. Но мысль о том, что Пегги умирает, поставила все это под угрозу. Я чувствую, как пустота растет и снова становится тяжелее.
Я встаю и отворачиваюсь от ноутбука. Вынимаю один из цветков из вазы на подоконнике и обрываю у него лепестки. Это желтая роза, от нее пахнет мускусом. Лепестки падают на пол. Я сжимаю стебель, шипы прокалывают мои ладони. От боли мне становится лучше. Когда я вижу каплю крови на грязном линолеуме, я разжимаю ладонь, и стебель падает на пол.
Я снова сажусь и смотрю на свою ладонь. Она пульсирует. Я тянусь за бумажной салфеткой и прижимаю ее к ране.
Одной рукой я набираю в поисковике мои старые имя и фамилию. Устанавливаю параметры поиска на «Последние двадцать четыре часа». Вот оно, в Инстаграме[8]. #ДевочкаСоЗмеями. #УбийстваВКрасномДоме. Размещена моя фотография – я бегу к машине парня, когда думала, что он пострадал, и вторая – он сфотографировал мое лицо сразу после того, как я ему врезала. Сложно сказать, похожа я на ней на себя или нет. Освещение плохое, да и снимок размытый. Комментарии очень разные: от «Боже мой!» до скептицизма и откровенного неверия. Я захлопываю крышку ноутбука.
Похоже, мои относительно спокойные годы жизни под именем Евы подходят к концу. Я всегда думала, что, если выяснится, кто я такая, я откажусь от образа Евы и, как птица феникс, появлюсь в новом месте с новыми именем и фамилией. Мне придется отказаться от хорошей работы в книжном магазине, а что будет с приютом для животных без меня? Мысль о том, что я больше не увижу Глицинию, ранит меня больнее всего. Что это говорит обо мне? Я не знаю, только эта боль кажется более реальной, чем расставание с Маркусом и Мэри.
Может, мне следует просто принять это все. Сказать всем, кто я. Но я помню, как люди со мной разговаривали. С жалостью, восхищением, некоторой долей отвращения, а иногда и со страхом, словно моя трагедия могла оказаться заразной. Я не смогу со всем этим справиться вновь. Я иду наверх, чтобы перекрасить волосы в черный цвет.
Глава 7
На следующий день в книжном магазине затишье, так часто бывает, и я опасаюсь, что Маркус поймет то, что давно уже очевидно мне – он не может позволить себе держать помощницу, даже на неполную ставку, в особенности такую, которая прячется от покупателей.
Я провожу утро, забираясь в самые темные уголки, где больше всего пауков, чищу тут все и мою, чтобы магазин блестел, как только может магазин, полный пыльных старых книг. Таким образом я оправдываю свое пребывание здесь, по крайней мере, для себя самой. Маркус в это время находится в центре торгового зала. Я думаю про рак у Пегги и про то, как она упала, эти мысли заполняют все мое сознание, я паникую и думаю, что мне следовало позвонить врачу. Я решаю навестить Пегги сразу после
