фонари, площадная ругань и матерщина были явлением незаурядным».
В своих воспоминаниях Николай Иванович на своем примере описывает нанесенные ему в годы учебы в Московском университете обиды и оскорбления. Это на всю жизнь оставило глубокий след в его душе. Но там, где существует студенческий кодекс, регулирующий поведение студентов в отношении друг к другу и к остальному населению университетского города, «там, – пишет Пирогов, – буйство, посрамление человеческого достоинства грубой обидой немыслимо… и вот человек смолоду приучается к благородству, уважению личного достоинства и общественного мнения, а это едва ли не стоит нескольких жизней»[40].
То, о чем писал Пирогов, происходило в первой половине XIX века. Однако многие наши современники, учившиеся в отечественных школах и высших учебных заведениях, могут привести примеры хамского отношения к себе и к своим товарищам. Недаром еще в конце XX в. академик Д. С. Лихачев, общепризнанный моральный авторитет нашей страны, предлагал для улучшения нравственного климата в нашем обществе разрешить дуэльные поединки следующие 10 лет.
* * *
Самой заметной личностью в Дерпте, которая оказала на молодого Пирогова огромное влияние, был профессор хирургии И. Ф. Мойер. В лице Мойера Пирогов получил доброго наставника, который опекал его все годы обучения, направлял и при необходимости поправлял, когда тот принимал неверные решения, к которому Пирогов сохранил до последних дней жизни чувство беспредельной благодарности.
Вот как описывает Пирогов в своих воспоминаниях этого незаурядного человека:
«Иван Филиппович (так его звали по-русски) Мойер был эстляндцем (эстонцем), хотя отец у него был голландец… Это была личность замечательная и высокоталантливая. Уже одна наружность была выдающаяся. Высокий ростом, дородный… широкоплечий, с крупными чертами лица, умными голубыми глазами, смотревшими из-под густых, несколько нависших бровей, с густыми, уже седыми несколько, щетинистыми волосами, с длинными, красивыми пальцами на руках. Мойер мог служить типом видного мужчины… Речь его была всегда ясна, отчетлива, выразительна. Лекции отличались простотой, ясностью и пластичной наглядностью изложения. Талант к музыке был у Мойера необыкновенный; его игру на фортепьяно, и особливо пьес Бетховена, можно было слушать целые часы с наслаждением. Садясь за фортепьяно, он так углублялся в игру, что не обращал уже никакого внимания на его окружающих. Как оператор Мойер владел истинно хирургической ловкостью, несуетливой, неспешной и негрубой. Он делал операции, можно сказать, с чувством, с толком, с расстановкой» [41].
Мойер был учеником знаменитого итальянского анатома и хирурга Антонио Скарпа и учился у него в период апогея его славы. В Италии Мойер получил степень доктора хирургии. Затем он прошел хирургическую школу в Вене под руководством Иоганна Руста. Там, в Вене, он сблизился с великим Бетховеном, что, несомненно, повлияло на его музыкальное образование.
Вернувшись в Россию, Мойер, как пишет Пирогов: «…прямо попал хирургом в военные госпитали, переполненные раненными в Отечественной войне 1812 г.». Затем Мойер поселился в Дерпте, где в 1815 г. был избран профессором хирургии.
Со временем Мойер стал меньше уделять внимания науке и своей хирургической клинике. Однако появление группы молодых людей, приехавших в Дерпт из русских университетов, среди которых кроме Пирогова были такие одаренные личности, как Ф. И. Иноземцев, В. И. Даль, А. М. Филомафитский, оставившие заметный след в науке и культуре, вновь оживило научный интерес Мойера. «Он, – пишет в своих воспоминаниях Пирогов, – к удивлению знавших его прежде, дошел в своем интересе до того, что занимался вместе с нами по целым часам препарированием над трупами в анатомическом театре… Мойер своим практическим умом и основательным образованием, приобретенным в одной из самых знаменитых школ (Пирогов имел в виду школу Антонио Скарпы. – А.К.), доставлял истинную пользу своим ученикам» [42].
Нельзя не сказать и о семье Мойера, в которой Пирогов стал близким человеком. После избрания Мойера профессором хирургии Дерптского университета он женился на Марии Протасовой, внучке помещика Афанасия Ивановича Бунина, имевшего обширные поместья в Орловской и других губерниях. Афанасий Иванович Бунин (он умер в 1791 г.) был предком великого русского писателя Ивана Алексеевича Бунина и отцом незаконнорожденного от плененной турчанки по имени Сальха (после крещения – Елисаветы Дементьевны Турчаниновой) поэта Василия Андреевича Жуковского. По просьбе А. И. Бунина мальчик был усыновлен проживавшим в его имении обедневшим помещиком Андреем Григорьевичем Жуковским, который и дал ему свою фамилию и отчество. Таким образом, мать Маши – Екатерина Афанасьевна – была сводной сестрой В. А. Жуковского и поэтому не позволила ему жениться на своей дочери, в которую он был бесконечно влюблен. Однако это не помешало ему сохранять дружеские отношения с Машей и с ее мужем Мойером. Жуковский часто приезжал в Дерпт, куда он продолжал приезжать и после смерти Маши. Она болела туберкулезом, и Мойер еще до свадьбы заметил симптомы болезни, однако не изменил своего решения. Маша умерла при вторых родах в 1823 г. В последний путь ее провожал весь Дерпт и студенты университета [43].
К тому времени, когда Пирогов стал вхож в дом Мойера, его семейство состояло из самого Мойера, его тещи Екатерины Афанасьевны Протасовой и дочери Кати, которая была еще маленькой девочкой.
После физических перенапряжений, в которых проходила жизнь Пирогова в Дерпте, регулярно работавшего по много часов в день в анатомическом театре и в лабораториях, в семье Мойера он находил душевное отдохновение. Он писал в своих воспоминаниях: «…для меня самое отрадное было посещение дома Мойера». Екатерина Афанасьевна – добрая русская женщина – душевно отнеслась к Пирогову. Узнав о его прежней нелегкой жизни в Москве и материальных затруднениях в Дерпте, она на несколько месяцев, когда истек срок найма его квартиры, в которой он до этого квартировал, предложила ему бесплатно жить в их доме [44].
Дом Мойера был центром русской культуры в Дерпте. Частыми гостями здесь были друзья Пушкина: А. Н. Вульф, В. А. Жуковский, А. П. Керн, Н. М. Языков. Из студентов университета и товарищей Пирогова по профессорскому институту здесь бывали люди с недюжинными способностями и интересами. Среди них – поэт В. А. Соллогуб, граф, писатель, печатавшийся в журналах «Современник», «Отечественные записки», будущий выдающийся ученый в области права П. Г. Редькин. К Мойеру захаживал и однокашник Пирогова – В. И. Даль, в то время живо интересовавшийся хирургией, но ставший впоследствии известным этнографом и составителем знаменитого толкового словаря живого великорусского языка. Частым гостем дома Мойера был и А. Ф. Воейков, женатый на старшей дочери Екатерины Афанасьевны Протасовой. О Воейкове следует сказать, что он был заметным литератором XIX века, известным своими патриотическими стихами «К Отечеству» и «Князю Голенищеву – Кутузову Смоленскому», а также поэтическим посланием выдающемуся генералу – артиллеристу А. Д. Засядко, создателю первых русских боевых ракет и руководителю Константиновского артиллерийского училища (Орудий, бранных средств, махин изобретатель/ Вождь храбрый, будущих вождей образователь/…)
Жуковский в 1814 г. выхлопотал Воейкову место ординарного
