Леди не плачут.
Во всяком случае, на людях. И пусть люди эти внимательны и, полагаю, за истерику меня не упрекнут, но… я все одно не могу, а если и дальше сдерживаться стану, то меня попросту разорвет.
Я аккуратно разложила салфетку на спинку стула.
И вышла.
За ширму.
Но тонкая ткань – шелк? – не способна была укрыть меня от взглядов. Дверь отворилась беззвучно.
Хорошо.
Вечерний воздух был прохладен. Небо… небо черничного оттенка. И солнце с прозеленью. Смутные очертания городка, до которого мы не добрались по непонятной мне причине.
Лесенка оказалась удобной.
Прочной.
Дорога… холодной, и я вспомнила, что так и не нашла себе обуви. Острый камушек тут же впился в пятку. И эта мелочь, в общем-то ничтожная по сравнению со всем, что сегодня случилось, стала последней каплей.
Я разревелась.
Я плакала, захлебываясь слезами, глядя на зеленое солнце и спутника его, который налился алым цветом…
Как долго?
Не знаю. Может, минуту, может, час. Время смыло слезами. Когда я очнулась, обнаружила, что сижу, прижавшись спиной к холодному колесу. Зеленое солнце почти исчезло за горизонтом, а спутник его повис алой бусиной.
Я замерзла.
И кажется, нарыдалась до хрипоты.
И глаза, думать нечего, заплыли… и если вернуться сейчас, не избежать расспросов, а ко внятному диалогу я была морально не готова.
Надо собраться с силами.
Надо…
И я обняла себя. Летняя ночь прохладна, но, глядишь, не окоченею. Приду в себя и вернусь… мне всего-то надо минуту-другую, чтобы окончательно успокоиться…
Всхлип раздался где-то рядом. Тоненький и жалобный.
Я повернулась.
Никого.
Но ведь… или послышалось? Может, местная птица какая рыдать изволит? Или…
Всхлип повторился.
– Эй, – осторожно окликнула я, вглядываясь в тени. А их в подбрюшье машины было изрядно. – Кто здесь?
Вновь всхлипнули…
– Выходи, я не обижу…
Плакал ребенок. Несомненно. И где-то рядом… только где?
Я наклонилась, заглянув под вагончик, хотя отдавала себе отчет, что под этим вагончиком ребенок не поместится. Да и как он забрался бы?
И откуда взялся?
Откуда бы ни взялся, но ребенок был. И плакал.
– Я не обижу, честное слово…
Теперь плач доносился со стороны поля, отделявшего нас от города. И я решительно встала. Ребенок был. Я слышала.
– Ты где?
Рядом.
– Ты заблудился? Не бойся… я не причиню тебе вреда…
Я с трудом продралась через узкую полосу придорожного кустарника. Запоздало подумалось, что стоило бы на помощь позвать, все же втроем – на Ричарда я не рассчитывала – искать потерявшегося ребенка было бы проще, но не возвращаться же?
– Иди ко мне. Мы отвезем тебя домой… обещаю!
Я огляделась.
Поле… обыкновенное поле… пшеница волнами ходит, хотя ветра и нет. А она перекатывается, шелестит, кружит. Колосья тонкие касаются рук.
Щекотно.
И страшновато.
Вспомнилась история с упырем, и… и я ничего не знаю об этом мире.
– Эй…
Горло перехватило. Откуда здесь ребенку взяться? До города еще миль десять, как Тихон сказал, выбирая место для стоянки. Нет, если по полю, оно быстрее будет… и если ребенок есть, почему он не выходит?
– Ты где? – я сделала шаг назад.
Октоколесер возвышался серебристою громадиной и ныне гляделся родным, близким. Я ведь не убегаю. Я лишь позову на помощь. И если ребенок действительно заблудился… точнее, если это заблудился действительно ребенок, то мне помогут его отыскать и…
Я увидела ее.
Девочку в белом платьице.
Я готова была поклясться, что секунду тому не было ни ее, ни огромного валуна, на котором эта девочка сидела. Она забралась на камень, поджала коленки к груди, обняла себя…
– Эй, – я отступила.
Девочка мазнула ладонью по лицу и повернулась ко мне.
Я отчетливо видела личико ее, с чертами тонкими и изящными. Светлые волосы, заплетенные в две косички. И банты в этих косичках. И пышное платье из какой-то легкой ткани… и даже туфельки атласные, бисером расшитые.
Она была красива.
Слишком красива.
И платье это… мое всякий вид потеряло, хотя я и старалась быть с ним аккуратней… а она…
Девочка еще раз всхлипнула и уставилась на меня. Черные глаза. Яркие такие. Никогда не видела настолько ярких… и надо бы разглядеть поближе… если подойти, я пойму, человек ли она. Нет, конечно же человек.
Человеческий ребенок.
Она заблудилась.
Ей страшно.
Плачет.
Мое сознание словно бы раздвоилось. Одна часть меня требовала немедленно повернуться и бежать изо всех ног к октоколесеру, глядишь, и получится спастись от хитрой твари. Другая не находила в себе сил противиться наведенному желанию заглянуть в черные глаза.
И я шла.
Медленно.
С трудом переставляя ноги. И ноги эти не гнулись. Я чувствовала себя куклой, которую неведомый кукловод терпеливо и спокойно вел к цели.
Девочка всхлипнула. И из черного глаза выкатилась крупная слезинка. Она пролетела по щеке и была поймана длинным раздвоенным языком, который скользнул по губам. А губы растянулись в дурном подобии улыбки. И чем ближе я подходила, тем явственней становилась нечеловеческая сущность девочки.
Слишком тонкий нос.
Вывернутые широкие ноздри.
Тяжеловатые надбровные дуги и синюшная сеть сосудов на запавших щеках. Треугольные зубы, которые тварь и не собиралась прятать. Зачем? Добыча не ускользнет.
Она близка.
И близость будила голод, заставляла нетерпеливо ерзать на камне, изнывая от желания скорей вонзить зубы в горло.
Меня мутило.
И тварь мутило.
Но меня от отвращения, а ее – от голода… и, наверное, в этом было что-то извращенное, но я даже сочувствовала ей, запертой в этом круге. И когда холодная пятерня вцепилась в руку, я смиренно закрыла глаза. Вот и все. Конец приклю- чениям.
Острые когти пробили кожу…
…раздался оглушительный визг, громыхнуло – я вяло удивилась, что громыхнуло так близко. В лицо плеснуло чем-то теплым, но явно не водой… а потом щеку обожгла пощечина.
И я открыла глаза.
– Очнулась, идиотка? – осведомился Ричард, меланхолично дожевывая колосок.
Я кивнула.
И потрогала лицо. И на руки посмотрела.
И даже умудрилась не заорать, сообразив, что покрыты те черною липкою жижей. Я просто вновь зажмурилась и упала.
В обморок.
Глава 6
Некромант и его работа
Ричард вовремя подхватил сомлевшую дамочку и, вздохнув – вот нашел себе приключение, закинул ее на плечо. Нет, благородных лайр полагалось носить на руках с уважением и трепетом, а еще полным осознанием высокой чести, ибо не каждому смертному доверят ношу столь драгоценную, но…
К Старым Богам ее.
И вообще, не стоило вмешиваться.
Сожрали бы? Ничего. Одной дурой больше, одной – меньше…
А ведь дура же! Это надо было додуматься, сама, добровольно полезла к каюше. И как только отыскала такую? Старая, матерая. Судя по наряду, лет двести как похоронили…
На поле?
Почему на поле? Не дитя землепашцев, вон, туфельки атласные, платье шелковое. Лайрой была… и личико чистое. Значит, не от краснухи умерла и не от черной оспы…
Ричард носком перевернул неподвижное тело твари и, обнаружив характерный пушок серого лишайника меж лопаток, покачал глазами. Избавились от девочки. Кем она была?
Дочерью местного лойра?
Неугодным ребенком от первого брака? Сиротой, стоящей между добрыми родичами и наследством? Или… не важно, главное, что умерла не своей смертью. И похоронили ее без обряда. И за душу если и молились, то без должного рвения, вот и восстала.
Вернулась на место гибели.
Устроила логово.
Снимала дань, когда с бродяг, которым случилось заночевать в месте тихом и безобидном, когда с селян… может, и не жировала, но на поддержание облика хватало.
Ричард вытер сапог о землю.
Вот к чему он не сумел привыкнуть, так это к черной жиже, заменявшей нежити кровь. Была она вонюча и на редкость въедлива…
…когда дамочка, всхлипнув, поднялась из-за стола, он проводил ее взглядом.
– Доволен? – поинтересовался Грен, облизывая вилку.
– А что я?
Ричард удивился вполне искренне. Между прочим, он вообще признаков жизни старался не подавать, хотя Боги одни знают, чего это ему стоило! Он просто сидел и наблюдал, как она накрывает на стол… фарфор, салфеточки. Свечи его, между прочим, на крысином жиру топленные, по серебрушке за штуку! А он думал, закончились…
– Ничего. – Грен свечу задул, все же запах у них был специфический, пусть его и старательно заглушали травами. – Ты ее довел!
– Да я ни слова не сказал!
– Оттого телега запела, что давно дегтю не ела… И вообще… она не отсюда.
– Откуда?
– Издалека явно. – Тихон махнул рукой, и остальные свечи тоже погасли. И правильно, нечего чужое добро попусту изводить. Или она собиралась провести тайный, неизвестный Ричарду обряд? – И аура у нее рваная… а это нехорошо.
Это и вправду было нехорошо.
