вечером мама смущенно вошла в комнату, что случилось? ты не заболела? тебе плохо?
нет, я в порядке, сейчас уйду, у меня встреча с Яворой и ребятами
она тихо закроет дверь своей квартиры, где отец и мать оживленно готовились смотреть финальную игру мирового первенства по футболу, спустится, пританцовывая, по лестнице, останавливаясь на каждой площадке, чтобы придумать движения подстреленной птицы, медленно падающей вниз.
* * *
Отвечайте нам, как вам снится Явора?
Лия, умоляю тебя, прекрати плакать!
Говорите! Говорите! Вы должны нам сказать!
Ну сколько можно молчать!
Откройте глаза! Откройте, я вам говорю!
Посмотрите на меня!
Лия!.. Лия!.. Прошу тебя, расскажи нам хоть что-нибудь о Яворе, какой-нибудь случай или воспоминание…
В сотый раз задаю вам вопрос, как вам снится Явора? Перестаньте молчать!
Пусть идет! Вызовем ее завтра! Уведите ее!
ДАНА
Не Йорданка. Не Данче. А Дана.
Дана.
Дана.
Дана наконец-то стала соответствовать своему имени — крепкая, с мужской фигурой, она всегда ходила в брюках, юбок у нее совсем не было, а чаще всего — в джинсовом комбинезоне с кучей карманов, которые делали и без того крупную фигуру Даны еще более внушительной. Но Дану вообще не интересовало, как она выглядит в глазах окружающих, или, по крайней мере, она только делала вид, что все это ее не волнует. Когда ребята из класса на большой переменке выбегали купить себе снаксы, марсы или колу, Дана невозмутимо сидела в классе и готовилась к следующему уроку или делала домашние задания на завтра. Дома она почти не занималась и, разумеется, была первой отличницей в классе, азартно подсказывала, решала для других задачки по математике, рассылала шпаргалки, на больших листах крупно писала химические формулы, чтобы стоящий у доски мог их прочитать, пока госпожа учительница была к нему спиной. Ей доставляло удовольствие, даже было делом чести подсказывать ребятам и обманывать учителей, а возможно, это была ее собственная ниша, которую она открыла для себя и с помощью которой завоевывала внимание и уважение всех остальных в классе. Благодаря Дане и ее все более совершенным способам подсказывать успехи их класса неимоверно выросли, почти на пол-балла, и тогда учителя стали приходить к ним на урок, особенно тщательно к нему готовясь, вообще эти дети были не такие, как все остальные, не шумели, не говорили гадких слов, не хихикали при учителях, не разглядывали презрительно их старые платья и стоптанные туфли, не выставляли напоказ свои телефоны, а наоборот, всегда выключали их, это были воспитанные, красивые, чистые и умные дети, так что учителя поначалу ожидали встречи с ними с волнением, дети возвращали им чувство собственного достоинства, напоминая об ответственности их профессии. В этом классе была какая-то особая атмосфера, что-то неуловимое витало в воздухе, какой-то особый дух, магия, и это объединяло каждого из ребят с остальными, сплачивая их. Аутсайдеров не было. Никто никого не обижал. Не было и группировок: одни — «мачо», а другие — «полный отстой», одни — открытые, другие — стеснительные, одни одеты лучше, другие — хуже, нет, класс был единым телом с шестнадцатью головами, даже не было разделения на мальчиков и девочек, дни рождения праздновали дома или в пиццерии, приглашались все остальные пятнадцать из класса, покупали общий подарок, предварительно проведя расследование, что больше всего могло бы обрадовать человека или в чем он больше всего нуждался: кому-то просто были нужны новые брюки или кроссовки; у других были и брюки и кроссовки, но не хватало какого-нибудь тома «Гарри Поттера»; у третьих были и кроссовки, и брюки «Радикал», и все тома «Гарри Поттера», но не было GSM; и тогда проводилась тайная молчаливая анкета — кто сколько мог выделить на подарок; те, кто побогаче, давали в два или три раза больше, чем те, кто вообще не мог позволить себе никаких подарков, необычным было то, что все эти действия производились с помощью какого-то совершенного механизма взаимопонимания и гармонии, как будто существовал дирижер, который руководил этим своеобразным оркестром, растущим и развивающимся в центре Софии. Пошли слухи. Что, мол, дети попали под влияние какой-то секты, родители ребят из других классов даже запретили им дружить с ними, директор попросил учителей быть начеку, следить, осторожно выпытывать — какие книги читают, с кем встречаются, но вопреки всем этим усилиям никто так и не смог найти ничего подозрительного, дети как дети, немного с приветом, веселые, буйные, они оставались после уроков поиграть, шли домой, ходили на уроки английского, на тренировки, но вечером, по своим негласным правилам, собирались в небольшом сквере у школы, никто из взрослых толком не знал, кто из них курит или пьет пиво, как все дети их возраста, они даже не были замечены в частом посещении интернет-клуба, эти ребята считали все это по большей части пустой тратой времени. Вскоре появился устный приказ директора школы перестать приводить этот класс в пример остальным, так как это могло вызвать ненависть и раскол в коллективе, класс постепенно превращался в раздражающий всех нарост — необычный, удивительный, несравнимый, как будто это была другая раса учеников, другая порода людей. Между ними не было никаких тайн, никто не стеснялся своих родителей или несчастий в семье, а несчастны были все, так или иначе, и всем было чего стыдиться. Может быть, поэтому Дана спокойно оставалась в классе на переменке, когда все бросались покупать себе дорогие сладости, потому что всегда находился кто-нибудь, кто в конце переменки говорил: Дана, хочешь марс, или Дана, возьму колу. И Дана кивала головой, снимала с марса обертку, отпивала из горлышка колу, как будто это было в порядке вещей.
Все знали, в какой нищете жила Дана. Ее мать уехала на заработки на Кипр, поговаривали, что она сошлась там с каким-то богачом, и вот уже два с половиной года не возвращалась. Каждый раз в разговорах по телефону она умоляла Дану приехать к ней, но отец не разрешал, он не желал оформлять ей загранпаспорт, не подписывал декларацию о своем согласии на выезд дочери за пределы страны, мать посылала деньги, которые Иван, отец Даны, тут же спускал, он покупал себе новые вещи, водил Дану и своих подружек в ресторан, целыми днями торчал в кафе и курил дорогие сигареты, а в середине сентября уже не на что было купить Дане новые учебники, и тогда всем классом они как-то умудрялись собрать ей все необходимое, давали по одной-две тетрадки из своих запасов, ручки, циркули, треугольники, атласы и линейки, так что к концу сентября Дана была готова к новому учебному году вполне, как американский солдат. Но если у кого-то в классе не ладилось с учебой, он первым делом обращался к Дане. И она всегда помогала — подбирала нужный учебник или атлас, потому что все запоминала и все понимала слёту, еще на уроке.
Иван, отец Даны, сначала не хотел отпускать ее маму работать на Кипр, ему было больно и стыдно: дошел до того, что не в состоянии прокормить семью, он все время надеялся, что в любой момент дела его каким-то образом наладятся, ну, например, кто-нибудь из его знаменитых одноклассников, коллег по английской гимназии, предложит ему хорошую работу в офисе, командировки за границу и секретаршу, но знаменитые одноклассники делали вид, что в упор его не видят, а впрочем, просто могли его и не узнать, Иван болтался по улицам с сигаретой во рту, неопрятный, бездомный, безработный, он все еще не мог поверить, что неудачи и алкоголизм свалились именно на него, нет, это должно было случиться с другими, с другими, не с ним, по-прежнему самым ярким, самым интеллигентным, самым талантливым, самым трудолюбивым, самым амбициозным из всех, а эти годы медленного и неуловимого распада и разложения — неправда, от них можно просто отмахнуться, как от надоедливой мухи, всего лишь с помощью нескольких рюмок водки в местном кафе, и тогда он начинал рассказывать своим приятелям, что никогда не имел ни одной пятерки — ни в английской гимназии, ни потом, на экономическом, вообще никаких пятерок, но всегда среди его приятелей по кафе находился кто-нибудь, кто спрашивал: ну и что из этого? И тогда из уст Ивана начинал изливаться хорошо всем знакомый водопад слов — против государства, политиков, мафиози, коммуняк, демократов, желтозадых и его жены; это они, всем скопом, устроили заговор против него, чтобы сбить с ног и затоптать в грязь, они все были виноваты
все виноваты и должны быть расстреляны, а здесь наконец-то появится партия, которая и будет расстреливать, наведет порядок, разгонит цыган и турок, потому что они нас совсем задолбали и вообще очень опасны, уничтожит проституток, ликвидирует наркоманов, сильной рукой и железной волей введет комендантский час
