он приводит на память целые тексты из Маргарита, Палеи, Хронографа, Толковой Псалтыри. «Егда в Даурах был… идучи, или нарту волоку, или рыбу промышляю, или в лесе дрова секу, или ино что творю, а сам и правило в те поры говорю, вечерню и завтреню, или часы – што прилучится.. А в санях едучи, в воскресныя дни на подворьях всю церковную службу пою, а в рядовыя дни, в санях едучи, пою; а бывало, и в воскресныя дни, едучи, пою… Якоже тело алчуще желает ясти и жаждуще желает пити, так и душа – брашна духовного желает»[34].
Не чужда была Аввакуму и практика «умной» молитвы. «Лежа на печи, умом моим глаголющу псалмы… Всяку речь в молитвах разумно говорю, а иную молитву и дважды проговорю». Молитва была для него наиболее важным видом не только духовной, но и телесной деятельности, направленной на достижение спасения. В таком понимании молитвы Аввакум близок к традициям византийского исихазма. Главный представитель этой традиции восточно-христианской мысли святой Григорий Палама обосновал положение о том, что космос и жизнь человека пронизаны Божественной благодатью. Приобщение же к благодати осуществляется посредством молитвы. О том же учил и Аввакум: «Во время молитвы, – окружит меня дух, и распространится ум, и радости неизглаголанныя исполнится сердце».
Вообще исихазм очень сильно повлиял на мировоззрение средневекового русского христианина и, следовательно, на мировоззрение русских старообрядцев, продолжавших оставаться носителями средневековой русской культуры. Исихазм во многом сформировал на Руси тот образ отношения человека к окружающему миру и образ познания мира, который исследователи называют «кардиогносией» (то есть «сердцеведением»). Именно этот образ определяет отношение к бытию как системе определенных обрядов. Подобное мировоззрение неизбежно должно было вступить в конфликт с чуждым ему европейским гуманизмом, ценности которого активно насаждались в ходе «реформ» XVII в.
Кроме молитвы, путь к спасению открывали истинная вера, покаяние, страдание, и, в равной степени, благодать, добродетель и истинные, «неразвращенные» таинства. Однако в связи с никоновской реформацией и отступлением епископата от веры невольно возникали вопросы: а где же истинная Церковь? Где же истинные таинства? С одной стороны, истинная вера была для Аввакума немыслима без Церкви и таинств. Но, с другой стороны, он прекрасно понимал, что «не всех Дух Святой рукополагает, но всеми действует, кроме еретика». А потому и истинную Церковь Аввакум не связывал лишь с официальной иерархией: «Церковь бо есть небо… Не стены, но законы церковь».
Теперь, когда епископат и высшее духовенство отступили от учения и практики древней Церкви, человек оказывался предоставлен самому себе в выборе пути спасения. Поэтому особый смысл получала идея личной ответственности христианина в миру и церковной жизни. Независимо от своего места в социальной и духовной иерархии человек лично отвечает перед Богом за свои деяния и веру. «Глаголют в безумии человецы… не нас де взыщет Бог законное дело и веру; нам де что? Предали патриархи и митрополиты со архиепископы и епископы, мы де творим так… шлюся на твою совесть, зане разумное Боже яве есть в тебе».
В 1661 г. по ходатайству московских друзей Аввакуму было дозволено возвратиться из сибирской ссылки. Обратный путь занял около трех лет! Воодушевленный надеждой на восстановление старой веры, Аввакум на всем протяжении своего пути выступал с горячей проповедью против никоновых новин. В городах и селах, в церквах и на торжищах раздавалась его страстная речь, имевшая огромное влияние на народ. «Аввакум всегда и всем проповедовал о гибели православия на Руси вследствие церковной реформы Никона, о необходимости всем истинно верующим стать за родную святую старину, ни под каким видом не принимать никонианских новшеств, а во всем твердо и неуклонно держаться старого благочестия, если потребуется, то и пострадать за него, так как только оно одно может вести человека ко спасению, тогда как новое – никонианское ведет к неминуемой вечной гибели. Эта проповедь святого страдальца и мученика за правую веру и истинное благочестие везде имела успех, везде Аввакум находил себе многочисленных учеников и последователей, которые всюду разносили молву о великом страдальце и крепком поборнике истинного благочестия»[35].
В 1664 г. он, наконец, добрался до столицы и был ласково («яко ангел») принят боярами, противниками Никона. Достаточно милостиво отнесся к нему и царь Алексей Михайлович. «Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремли, и, в походы мимо двора моево ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: „благослови-де меня и помолися о мне!“ И шапку в ыную пору, мурманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом! А из кореты высунется, бывало, ко мне. Таже и все бояря после ево челом да челом: „протопоп, благослови и молися о нас!“ Как-су мне царя тово и бояр тех не жалеть?»[36]
Однако пути Аввакума и его покровителей резко разошлись. Если бояре боролись лично против Никона, то Аввакум шел против никонианства: против церковных новшеств, подлинным автором которых был сам царь и его ближайшее окружение. Бояре убеждали опального протопопа примириться с новой верой, обещая высокое общественное положение и какое угодно место, вплоть до места царского духовника. Но компромисс в делах веры был для Аввакума невозможен.
В столь тяжелую минуту Аввакум находит поддержку в своей жене, Анастасии Марковне, мужественно разделявшей с ним все его лишения. «Жена, что сотворю? – в сомнении спрашивает он. – Зима еретическая на дворе: говорить мне или молчать? Связали вы меня». На это его верная спутница отвечала: «Что ты, Петрович, говоришь? Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи. Дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в своих молитвах не забывай. Поди, поди в церковь, Петрович, обличай ересь». Ободренный женою, он ревностно продолжает обличать «еретическую блудню».
До возвращения Аввакума из сибирской ссылки вождем московских староверов был отец Иоанн Неронов. Однако он был уже достаточно стар, и силы покидали его. Через год после ссылки в Спасо-Каменный монастырь он был отправлен еще далее на север – в Кандалакшский монастырь Рождества Богородицы (ныне Мурманская область), откуда в августе 1655 г. ему удалось бежать в Москву к Стефану Внифантьеву. Некоторое время он жил тайно в келии отца Стефана, а затем был пострижен в иноки с именем Григорий. Дальнейшая его судьба трагична. Отправленный под «строгий начал» в Иосифов Волоколамский монастырь, он вынужден был на соборе 1666—67 гг. принести покаяние и отречься от дела, за которое боролся и страдал всю жизнь. В дальнейшем его поставили архимандритом Данилова монастыря в Переяславле-Залесском. Там он в самом начале 1670 г. и скончался. Протопоп Аввакум весьма болезненно переживал малодушие отца Иоанна Неронова, но при этом не смел его осуждать: «не могут мои уши слышать о нем хульных глагол ни от ангела»…
Время пребывания протопопа Аввакума в Москве можно считать самой горячей порой его проповеднической деятельности. Пользуясь в это время большой свободой, он действовал и устным словом, и писаниями. Аввакум не мог молчать. Он снова пишет проповеди и послания, обличая «мерзость никоновских исправлений», призывая твердо стоять за древлее благочестие. Самому царю он подает особую челобитную, в которой высказывает свой взгляд на положение церковных дел того времени. «Эта челобитная показала государю, что Аввакум крепкий, убежденный сторонник русской церковной старины, и что он добивается собственно полной отмены произведенной церковной реформы и всецелого возвращения к старым церковным порядкам, при которых „никоновы затейки“ не имели бы места»[37]. Попытка царя Алексея Михайловича примирить Аввакума хотя бы с частью никоновских реформ потерпела поражение.
Царь и бояре были сильно смущены огнепальной ревностью Аввакума. «Не любо им стало, – замечает он, – как опять я стал говорить. Любо им, как молчу, да мне так не сошлось». Успех проповеди Аввакума в московском обществе привел духовные власти в самую настоящую ярость. Они решили принять меры против него и попросили государя о его высылке, так как он «церкви запустошил». 29 августа 1664 г. Аввакум был отправлен в ссылку в далекий Пустозерск, но благодаря заступничеству московских друзей так до этого
