А когда она ответила:
— Мы обязательно увидим светлячков сегодня, — я прижала ее к губам и шикнула.
— Тс-с-с, ты их напугаешь, — сказала я. — Хотя, может, они и так сегодня не прилетят.
Вечером я собиралась сходить к автобусу еще раз, одна. Светлячки были моими тайными друзьями. Классик их подмигиваний не поймет.
Стараясь не наступать на колокольчики, притаившиеся между стеблями лисохвоста,тамада, эдежь тьсяха я нагнулась и заглянула в разбитое окно, торчавшая оттуда пика лисохвоста пощекотала мне подбородок. Среди бела дня автобус уже не казался таким большим и страшным, каким он запомнился мне поначалу. И тут, вглядываясь в его темное нутро, я через закопченное стекло увидела, как расступилась джонсонова трава на соседнем поле и на луг вышел призрак, полускрытый железнодорожной насыпью.
— Это леди, — сказала я, заметив ее черное платье.
На голове у нее был колпак из густой сетки, наподобие тех, какие носят пасечники для защиты от пчел; она наклонилась — значит, нас не заметила. А мне даже в голову не пришло бежать. Мое сердце не забилось быстрее, мои руки не задрожали.
Чтобы разглядеть ее получше, мы с Классик обошли автобус сзади, где каждый мой шаг шорохом отдавался в зарослях лисохвоста. Выглянув из-за угла, мы увидели, что призрак полет крапиву, выдергивая ее пучок за пучком, точно бумажные салфетки из коробки.
«Привидение, — подумала я. — Большое толстое привидение».
Из-за колпака у нее на голове и широкого домашнего платья, которое раздувалось, точно парус, при каждом ее наклоне, мне показалось, что я в жизни своей не видела женщины толще, включая собственную мать. Наблюдая, как она работает, мы с Классик все время перешептывались.
— Она вылезает из пещеры где-нибудь в поле, — сказала я.
— Потому что ее убили в этом самом автобусе, — добавила Классик, — и сожгли вместе с ним, вот почему ее лицо закрыто.
— А траву, которую она рвет, она бросает потом в горшок и варит из нее суп. Вот чем она занимается.
— Да, от него привидения такие толстые. Травы ведь так много, что ничего не стоит от нее растолстеть.
Это объяснение показалось нам самым что ни на есть очевидным.
Как-то на Хэллоуин я спросила отца, водятся ли в Лос-Анджелесе привидения, а он сказал: очень мало, да и те — все покойные кинозвезды вроде Мерилин Монро или Фэтти Арбакла.
— Зато в Техасе, — продолжал он, — они кишмя кишат. Блюзмены наподобие Лайтнин Хопкинса и Лидбелли бродят ночами по улицам Далласа. И Вуди Гатри с ними. Опять же, Аламо, — там тоже привидений полным-полно. А там, где жила моя мать, в глуши в этой, привидений столько, что она видела, как они среди бела дня ходят у нее под окнами.
— Чушь собачья, — сказала моя мать. — И учти, Ной, если сегодня вечером девчонка не сможет заснуть от страха, сам будешь ее успокаивать.
— Нет, не буду, — возразил отец, — потому что как раз сейчас я собирался сказать, что большинство привидений совсем безвредные. Им хочется, чтобы их видели, но не беспокоили.
Потом он подмигнул мне, как обычно, и сказал:
— Пока бабушка была жива, они ее не доставали. Ей даже нравилось знать, что они где-то рядом. Они приглядывали за ее домом, и ей было с ними спокойнее.
Я как раз собиралась сказать Классик, что говорил мой отец, как вдруг у меня снова зачесались лодыжки и кожу закололо так сильно, как будто сотни иголочек втыкались в нее, но не проходили насквозь.
— Она погибла в огне, — прошептала Классик.
Призрачная леди выдергивала крапиву и бросала, ее в сторону, потом вдруг остановилась и стала вытирать руки о белоснежный фартук. День был теплый, но у нее на руках оказались серые перчатки без пальцев.
— Нет, ее не сожгли в автобусе, — сказала я. — Ее удавили.
— И утопили.
— Это королева Гунхильда. Ей надоело оставаться в болоте, вот она и решила воскреснуть из мертвых.
Болотные люди ведь встают со своих торфяных постелей, вот и Гунхильда встала. Она тоже болотная женщина. И мой отец, наверное, тоже стал призраком. Может, он сидит теперь на кухне и ест крекеры или ходит по второму этажу, белку ищет. Или стоит на крыльце и ждет.
— Нам надо идти.
— Сейчас.
— У нас нет времени.
Но бежать я не могла, так сильно болели ноги. Поэтому пришлось нам еще подождать.
Призрачная леди все возилась со своими перчатками и насвистывала симпатичную песенку. Из-за железнодорожной насыпи и зарослей лисохвоста трудно было сказать, чем именно она занята.
— На крыльце его нет, — сказала Классик. — И наверху тоже. Он еще не стал призраком.
— Но станет.
— Знаю, — ответила она. — Я все знаю.
Я посмотрела на ее лицо, на длинные пушистые ресницы. Интересно, кто отвернул ей голову? Интересно, у кого хватило духу сотворить такое с куклой?
Глава 8
— Перестань чесаться, и все пройдет, — сказала Классик.
То же самое говорила мне мать, когда я ковыряла болячку или расчесывала комариный укус.
— Оставь ее в покое, быстрее заживет. Так ты только хуже делаешь.
Я стояла на втором этаже в ванной и изо всех сил сопротивлялась желанию почесать ноги обеими пятернями. Чтобы отвлечься, я надела один из светлых париков моей бабушки. Потом, не отходя от зеркала, я намазала губы помадой, стараясь, чтобы она легла как можно ровнее. Если выйдет криво или размажется, помада превратится в яд. И тогда мой язык распухнет и я задохнусь.
В бабушкиной косметичке обнаружилось шесть помад разных оттенков красного, но мне больше всего понравилась алая, потому что она напоминала яблоко. Или кровь. На ощупь она была чуть липкая, как яблочная кожура, но не засыхала, как кровь. «Интересно, а у других помад есть свой вкус и запах?» — подумала я. А еще мне было интересно, какой вкус у алого цвета. Вот закончу и узнаю; просто возьму и лизну помадный стерженек. Можно будет даже просунуть его между губ — буду стоять и смотреть, как помада ходит меж губ туда-сюда, — и узнаю, каков алый на вкус. Если захочу, то и откушу кусочек; буду жевать его как резинку. Но нет, это слишком опасно. Я ведь не хочу, чтобы у меня язык распух, а в каждой помаде спрятаны микроскопические шприцы с ядом.
Я старательно мазала губы. Если я начну торопиться, рука у меня дрогнет и тогда помада размажется по всему подбородку; даже нос может выпачкать. И яд тут же вырвется на свободу. Вернее накладывать помаду постепенно, не торопясь, чтобы рука не дрожала, как когда раскрашиваешь картинки в книжке-раскраске про Барби. Платья или волосы раскрашивать легко. Но вот с головами, руками и ногами приходится повозиться: они такие тонкие, чуть поспешишь — и карандаш обязательно вылезет за контур. Каждый раз, когда я плохо старалась, картинка бывала испорчена и очередную Барби приходилось вырывать из раскраски. Тогда я ругала себя последними словами.
Осторожно. Почти готово. Ядовитый рот, соблазнительный, как яблоко. Кукла Джелиза-Роза, Подружка Вашей Мечты. Когда помада достигла уголков рта, мне пришлось остановиться: в узком месте трудно накладывать помаду аккуратно.
Из зеркала на меня смотрела сердитая девочка. Она вдруг показалась мне такой похожей на мою мать, что я испугалась. Она сказала:
— Кончай давай, маленькая сучка. Я есть хочу. — Ее неподвижный взгляд был направлен на меня, сквозь меня.
Я отвела глаза. Помада в моей руке дрогнула. Я почувствовала, как она ползет в сторону, и посмотрела в зеркало. Алая полоска перечеркнула мою верхнюю губу, между ноздрей отпечаталось красное пятно. Обречена. Мое отражение в дурацком парике улыбнулось мне густо намалеванными губами. Убийца. Меня отравили.
Схватившись руками за горло, я вбежала в спальню.
— Классик, я умираю. Язык распух и не дает мне дышать. Я больше не могу говорить, я умираю.
— Дорогая моя, ты и так умерла, — ответила она. — Ты призрак!
— Как, уже?
— Дух.
Я коснулась светлых искусственных локонов, спускавшихся мне на плечи.
— И такая красивая. Я видение.
— Очень красивая, — подтвердила она. — Красивее, чем… не знаю кто.
— Красивее, чем…
Легкие торопливые шажки послышались у меня за спиной.
Не веря своим ушам, я обернулась.
Белка стояла у двери в ванную, изогнув пушистый хвост, — она обнюхивала пол, а я наблюдала за ней. Ее мордочка подергивалась. Все остальное было неподвижно. Стояла, изогнувшись в дверном проеме. Я не знала, что делать, мысли не шли в голову, я только и могла, что тоже стоять и смотреть. Белка меня словно и не видела, но страшно мне не было. Я просто не знала, что делать.
Потом она склонила голову набок, точно наконец заметила. Напружинила лапы. Я подождала, не зная, испугалась она или нет; но тут мне в голову пришла мысль: а что если сейчас нагрянут новые белки, целый ударный отряд, а это его разведчица? Я сделала глубокий вдох, а белка резко повернулась мне навстречу и встала на задние лапы, принюхиваясь. Она нисколько не боялась.
