Да. Пошли…
Мы побежали вверх по лестнице, прыгая через ступеньку. Совсем запыхавшись, мы остановились у окна моей спальни и с надеждой выглянули наружу, — но, даже если женщина-призрак и бродила где-нибудь поблизости, из-за джонсоновой травы и автобуса мы все равно ее не увидели.
Я вздохнула. Крыша снаружи, у самого подоконника, пестрела мертвыми мотыльками. Мне расхотелось быть экстрасенсом; у меня болели мозги.
— Я ее не вижу.
— Она чего-то хочет. Привидения любят подарки.
Я кивнула и высосала арахисовое масло из волос Классик. Потом спросила:
— Что мы ей подарим?
— Что попало дарить нельзя, — ответила она. — Подарок должен быть полезным. И приятным.
— Ага, например, печенье.
— Да, только у нас его нет.
Печенья хотелось до смерти, особенно «Орео» или «Наттер-баттерсов». Их я любила не меньше, чем батончики «Кранч».
— Не обязательно дарить еду, — сказала Классик.
— Я могу нарисовать ей в подарок картинку — нас с тобой.
— Или подарить ей Стильную Девчонку.
— Или Волшебную Кудряшку.
Я представила, как Волшебная Кудряшка извивается в ладони призрака и лепечет что-то непонятное, точно младенец; если бы могла, она наверняка бы описалась от страха.
— Лучше что-нибудь другое.
Теперь в волосах Классик была помада. Я закрыла глаза. По телевизору показывали одного маленького мальчика из Германии, который мог видеть будущее с закрытыми глазами. Он предсказал, что над его деревней сгустятся тяжелые тучи и пойдет дождь из жаб. На следующий день, после сильнейшей грозы, тысячи издыхающих жаб посыпались с неба на деревенские улицы.
— Что может понадобиться покойнику? –сказала она. — Думай.
— Понятия не имею. Может, крекеры?
— Или радио. Оно ведь тоже мертвое. Я открыла глаза.
— Точно. Она будет слушать по нему голоса других духов.
— И призрачную музыку.
— Но оно ведь папино.
— Так он же еще не дух. Зачем оно ему?
— Правильно. Я забыла.
Придя в гостиную, я протянула руку за радио, стараясь не глядеть отцу в лицо. Приемник лежал у него на коленях. Я взяла его, зная, что глаза за стеклами солнечных очков смотрят. Мы с Классик выскочили на улицу, и я начала крутить ручку настройки. Прислушалась — ничего, ни музыки, ни помех. КВРП, эклектичная музыка для эклектичных умов. Вот что я хотела поймать. Но станция точно в воду канула. Ничего не было слышно и там, где одна станция обычно переходила в другую.
— Идеальный подарок, — подытожила я. — Просто идеальный.
— По-моему, тоже.
Призрачной женщины нигде не было видно, так что мы пробрались через заросли высокой травы, взошли на насыпь и пересекли железную дорогу, но сначала я посмотрела направо и налево, не идет ли поезд. Потом мы скатились на другую сторону дороги и прокрались в поле, причем оказалось, что оно частично расчищено, а земля там, где уничтожили сорняки, коричневая и вся в комьях. Вырванная крапива кучками лежала вокруг.
— Она не варит из сорняков суп.
— И не делает зелье.
Женщина ногами примяла лисохвосты, вырвала и выбросила сорняки. Камни, большие и маленькие, она сложила в кучки, и все ради колокольчиков. Вот над чем так заботливо кружили ее затянутые в митенки руки. Все поле было покрыто весенними цветами, а женщина-призрак их оберегала.
— Ей не понравится, что мы здесь, — сказала Классик. — Давай быстрее.
Тогда я поставила радио на землю и сложила вокруг него ограду из самых крупных камней, которые вынула из ближайшей кучки, стараясь не потревожить цветы. Я твердила себе, что призрак наверняка оценит мою любезность, но большой уверенности в этом у меня не было. В конце концов, я ведь возвращала камни на поле, выкладывая неправильной формы круг среди ее цветов.
— Вот так.
— Идем.
Пока мы, роняя камни, шумно карабкались вверх по насыпи, Классик послала мне мысль: женщина-призрак наверняка знает, что делать с радио.
Я видела это по телевизору. Один человек из Нью-Мексико настраивал свое радио на такую частоту, по которой он мог слушать скрипучие голоса своих умерших близких. Иногда по телевизору он видел своего покойного сына, как тот играет в футбол на лугу в тумане; у него и доказательство было, видеозапись.
«Конечно, — подумала я. — Она поймет, Она же призрак».
А когда мы переходили через рельсы, то услышали рокот, который донесся из каменоломен, — это был тихий взрыв, похожий на отдаленный удар грома.
— Каменоломни волшебные, — сказала я, поглядев в ясное небо. — Там делают гром. Для этого они и существуют.
Глава 9
Я гипнотизировала сама себя, раскачивая руку от Барби перед носом.
— Твои ноги больше не будут зудеть. И ты четыре года не захочешь их почесать, — повторяла я.
Потом я загипнотизировала Классик и всех остальных.
— Вам хочется спать, — сказала я им. — Вам ужасно хочется спать, и вы засыпаете. Вам снятся поезда, эскимо на палочке и старики, танцующие с медведями. Стильная Девчонка, ты слышишь мой голос и отключаешься. И ты тоже, Джинсовая Модница. И Волшебная Кудряшка. Классик, ты спишь. Вы не проснетесь до тех пор, пока я не скажу. И никогда не узнаете, куда я ходила. — Рука действовала безотказно, как заклинание.
Куклы захрапели. Они лежали, уютно зарывшись в белокурый парик.
Пятясь и не сводя с них глаз, я вышла из комнаты, повторяя про себя: «Спите, спите, мои дорогие, не просыпайтесь». Потом повернулась к ним спиной и стала спускаться по лестнице.
Уже почти стемнело. Я сидела внутри автобуса, на перевернутом потолке, на голове у меня был капор. Все вокруг пропахло дымом, даже мое платье. За стенками автобуса шелестел травой легкий ветерок, от которого воздух стал немного суше, как будто испарилась лишняя влага; похолодало. Я ждала, когда появятся светлячки. Но было рано. Солнце еще выглядывало из-за джонсоновой травы. Освещение внутри автобуса медленно менялось, лезвия разбитых стекол замерцали, пружины, рваная обивка и клочья поролона, торчавшие из обожженных сидений у меня над головой, засветились оранжевым и белым.
Кто-то оставил надпись на металлической стенке — ржавые каракули, которых я не замечала раньше. Слова оказались перевернутыми, к тому же нацарапаны они были выше моего роста, но читались легко:
ЛУИС, X… СОСИ!
— Соси х…, — повторила я. — X… соси. И кому только пришло такое в голову! Даже думать о таком было противно.
— Чушь какая! — сказала я себе. Когда мы с отцом ходили в Лос-Анджелесе погулять на реку, то часто останавливались почитать граффити. Жаргонные словечки, нарисованные аэрозольными баллончиками символы и знаки — красные, синие, серебряные и черные — покрывали стены домов целиком, точно страницы комиксов.
— Какая красота! — говорил мой отец.-Но люди их терпеть не могут.
— А что они значат?
— В основном имена людей. Названия групп. Точно не знаю.
Вокруг одной двери было нарисовано сердце, пухлое и красное, как на валентинках, а из него торчал стилет.
— Это ты знаешь.
— Любовь, — ответила я.
— Угу.
Неделю спустя мы проходили мимо тех же самых домов, но граффити на них уже не было, все — и имена, и цвета, и могучие сердца — скрывали свежие белые пятна. Это было гадко.
— И почему люди не могут оставить рисунки в покое? — спросила я.
— Не волнуйся, побелка здесь долго не продержится, район не тот.
Посреди Вебстер-парка был тоннель, прорытый под одной из дорожек, там ночевали бомжи, а подростки собирались попить пива и покурить. Мы с отцом никогда не переходили этот тоннель поверху, а всегда спускались вниз, где валялись битые бутылки да иногда попадались лежащие прямо на земле бродяги в спальных мешках. А однажды мы нашли там баллончик с краской. Она называлась «Серебряный блеск». Отец встряхнул баллончик и нарисовал улыбающуюся мордашку на бетонном полу.
— Это ты, — сказал он. — Вот как ты сегодня выглядишь.
— Нет, не я. Сегодня я не такая.
— Ну, значит, будешь такой завтра. — И он передал мне баллончик. — На, попробуй.
Я тоже хотела нарисовать улыбающуюся мордашку, но оказалось, что разбрызгиватель повернут на меня, и я залила себе краской правую руку.
— Ой, мама! — сказала я, роняя баллончик.
Вся моя ладонь была влажной от «Серебряного блеска»; я стала промокать ее о свою розовую майку. Мне хотелось плакать, а отец смеялся. Он так смеялся, что даже закашлялся. Я думала, что его стошнит.
Когда мы пришли домой, мать уже ждала нас. Первым делом она увидела мою майку: два серебристых отпечатка там, где раньше был розовый пони и воздушный шар.
— Что это, черт побери, такое? — Она схватила меня за запястья и вывернула мои руки ладонями к себе.
— Я робот, — сказала я. Тогда она шлепнула меня.
— Ты испортила майку! На что похожи твои руки!
