— Охотно и вполне вам верю, — сказал К., — да и значение предписания я вовсе не склонен недооценивать, хоть и выразился неловко. Я только на одно хочу обратить ваше внимание: у меня в Замке влиятельные связи, и еще более влиятельными я обзаведусь, они защитят вас от любой угрозы, какой чревата для вас моя ночевка, и послужат порукой моей щедрой благодарности в будущем даже за столь пустяковое одолжение.
— Это я знаю, — вымолвил трактирщик и задумчиво повторил: — Это я все знаю.
Видимо, именно сейчас К. следовало проявить побольше настойчивости, но как раз такой ответ хозяина его огорчил, и он спросил только:
— А что, много господ из Замка у вас сегодня ночуют?
— Да в этом отношении сегодня благополучно, — ответил хозяин тоном уже почти зазывным. — Один господин всего остается.
Однако К. все еще не решался наседать, хотя почти уверился, что ему не откажут, — тем не менее он только осведомился о фамилии господина.
— Кламм, — бросил трактирщик как бы между прочим и тотчас обернулся к жене, которая плыла к ним, шурша своим донельзя странным, поношенным, явно старомодным, в бесчисленных рюшах и складочках, но когда-то, несомненно, изысканным городским платьем.
Она пришла позвать мужа: господин начальник изволил чего-то пожелать. Трактирщик, прежде чем уйти, напоследок обернулся на К., словно в отношении ночевки решающее слово теперь уже за самим гостем. Однако К., вконец обескураженный тем, что в трактире оказался именно его непосредственный начальник, так ничего вымолвить и не смог; даже сам себе не умея это объяснить, он в отношении Кламма не чувствовал в себе той свободы, какую чувствовал по отношению к Замку в целом, то есть вообще-то быть застигнутым здесь Кламмом он не боялся, по крайней мере, в том смысле, в каком страшился этого трактирщик, и все же, случись такое, он испытал бы ужасную неловкость, как если бы кому-то, кому он обязан благодарностью, он вместо этого ненароком, по недомыслию, причинил боль; с другой стороны, он с тяжелым сердцем отметил, что в самих этих колебаниях, очевидно, уже сказываются последствия — не зря он их так опасался — его подчиненности, его удела наемного работника, и даже сейчас, когда последствия эти проявляются столь отчетливо, он не в состоянии с ними совладать. Так он и стоял, кусая губы, не в силах произнести ни слова. Трактирщик, прежде чем окончательно скрыться в дверях, еще раз оглянулся на К., но тот только смотрел ему вслед, не сходя с места, покуда подошедшая Ольга не потянула его за рукав.
— Что тебе надо было от трактирщика? — спросила она.
— Хотел тут переночевать, — ответил К.
— Так ты ведь у нас ночуешь, — удивилась Ольга.
— Да уж конечно, — бросил в ответ К., предоставляя ей как хочешь, так и понимать его слова.
3
Фрида
В буфетной — просторной комнате, посередке свободной — вдоль стен вокруг пивных бочек, а то и прямо на них сидел народ, но совсем другого вида, чем мужики в трактире «У моста». Эти были почище и одеты все в одинакового пошива, грубой серо-желтой материи платье: куртки пышные, штаны почти в обтяжку. Роста все были небольшого и на первый взгляд как будто на одно лицо, вроде бы худое и плоское, но при этом пухлощекое. Вели они себя очень спокойно, почти не двигались, только взглядами, да и то лениво и безразлично, следя за вновь пришедшими. И тем не менее — может, оттого, что их так много и сидят они так тихо, — К. стало не по себе. Он снова взял Ольгу под руку, давая всем понять, почему он здесь. Тут из угла поднялся мужчина, явно знакомый Ольги, намереваясь подойти к ней, но К. едва заметным движением повернул Ольгу в другую сторону, причем никто, кроме самой Ольги, его уловки не заметил, Ольга же приняла ее безропотно, только с улыбкой покосилась в его сторону.
Пиво разливала молодая буфетчица по имени Фрида. На вид это была невзрачная, небольшого росточка белокурая девушка с печальным лицом и впалыми щеками, однако с неожиданно острым взглядом, полным какого-то особого превосходства. Едва она посмотрела на К., тому показалось, что одним этим взглядом многие важные для него вещи улажены, в том числе и такие, о которых он еще понятия не имеет, но в существовании которых почему-то мгновенно уверился. К. продолжал наблюдать за Фридой со стороны, даже когда та, отвернувшись, заговорила с Ольгой. Непохоже, что они подруги, слишком уж натянуто и немногословно они беседуют. И К., желая оживить разговор, вдруг спросил:
— А господина Кламма вы знаете?
Ольга рассмеялась.
— Чему ты смеешься? — рассердился К.
— Да не смеюсь я, — ответила она, продолжая смеяться.
— Ольга еще почти ребенок, — сказал К., склоняясь над стойкой в надежде еще раз поймать взгляд Фриды.
Но та, не поднимая глаз, тихо спросила:
— Вы хотите видеть господина Кламма?
Да, К. просил бы об этом.
Она указала на дверь слева от себя.
— Там глазок, можете посмотреть.
— А как же все эти люди?
Вместо ответа она лишь брезгливо выпятила нижнюю губку и решительной, но неожиданно мягкой рукой потянула К. к двери.
Сквозь маленький глазок, высверленный, судя по всему, специально в целях наблюдения, соседняя комната просматривалась почти целиком. Посреди комнаты, за письменным столом, в удобном, с округлой спинкой кресле, выхваченный из полутьмы низко висящей прямо над ним яркой электрической лампочкой, сидел господин Кламм. Это был грузный, неуклюжий мужчина среднего роста. Лицо гладкое, без морщин, но щеки под тяжестью лет уже слегка обрюзгли. Длинная полоска черных усиков рассекала лицо поперек почти надвое. Стеклышки криво насаженного пенсне поблескивали, не давая увидеть глаза. Сиди Кламм за столом прямо, К. смог бы разглядеть его только в профиль, но он как раз повернулся и, казалось, смотрел прямо на К. Левый локоть покоится на столе, правая рука с зажатой в ней виргинской сигарой лежит на колене. Рядом на столе бокал с пивом; по краям столешницы высокий бортик, мешавший К. разглядеть, есть ли на столе какие-нибудь бумаги, но, похоже, там было пусто. Для пущей уверенности он попросил взглянуть в глазок Фриду. Но оказалось, она недавно была в комнате и без всякого глазка может подтвердить: никаких бумаг на столе нет. К. спросил у Фриды, не пора ли ему уходить, но та ответила, что нет, может смотреть сколько душе угодно. К. был теперь с Фридой наедине, Ольга, как он мельком успел заметить, все-таки улизнула к своему знакомому и теперь восседала там на бочке, болтая ногами.
— Фрида, — спросил К. полушепотом, — вы что, очень хорошо знаете господина Кламма?
— Еще бы, — отвечала та, — очень хорошо. — Она прислонилась возле К. к стенке, кокетливо одергивая свою легкую, кремового цвета и, как только сейчас заметил К., с вырезом блузку, которая, однако, все равно смотрелась на ее тщедушной фигурке словно с чужого плеча. Потом добавила: — Разве вы не помните, как смеялась Ольга?
— Да уж, бескультурье, — отозвался К.
— Нет, — вполне мирно заметила Фрида. — Тут было чему посмеяться, вы спросили, знаю ли я Кламма, а ведь я… — тут она невольно слегка распрямилась, и снова на К. упал ее победный, неведомо что сулящий взгляд, со смыслом ее слов никак не вяжущийся, — а ведь я его возлюбленная.
— Возлюбленная Кламма? — переспросил К. Она кивнула.
— Но тогда вы, — проговорил К. с улыбкой, чтобы не впустить слишком много серьезности в их разговор, — тогда вы очень уважаемое для меня лицо.
— И не только для вас, — отозвалась Фрида вполне приветливо, но на улыбку не отвечая.
Однако К. знал, как ее осадить, чтобы не важничала, и немедля пустил это средство в ход, задав вопрос:
— А в Замке вы уже бывали?
Средство не подействовало, ибо она ответила:
— Нет, но разве недостаточно того, что я здесь, в буфетной?
А тщеславие у нее, похоже, и впрямь необузданное, и именно на К., судя по всему, она вознамерилась вдоволь его потешить.
— Ну конечно, — поспешил заверить К., — здесь, в буфетной, вы ведь все равно что хозяйка.
— Именно, — подтвердила она, — а начинала батрачкой, скотницей, в трактире «У моста».
— С такими нежными ручками, — то ли спросил, то ли отметил К., сам не зная, просто так он ей льстит или и в самом деле покорен. Руки у нее и вправду изящные и нежные, но, с другой стороны, их ведь можно назвать и невыразительными, слабыми.
— На это тогда никто не смотрел, — проговорила она, — да и сейчас…
К. бросил на нее вопросительный взгляд, но она покачала головой и ничего больше говорить не стала.
— Разумеется, — сказал К., — у каждого свои секреты, и вы о своих не станете говорить со случайным человеком, которого знаете всего полчаса и у которого даже не было возможности хоть что-то вам о себе сообщить.
Однако это замечание, как оказалось, вышло неудачным, оно словно пробудило Фриду от некой благоприятной для К. полудремы, она тотчас же деловито извлекла из кожаной сумочки у себя на поясе деревянную затычку, закрыла ею глазок и сказала К., явно с трудом стараясь скрыть от него перемену в своем настроении:
