Решение взять слона даже стало предметом спора между Кинжалом Закона и его учителем. Первому помощнику не хватило красноречия, чтобы воспрепятствовать путешествию в Страну Снегов живого сокровища монастыря, несмотря на то что зима обещала особенно суровые морозы. Теперь же первый помощник просиял, услышав о приближении наставника, в уверенности, что учитель, несомненно, ведет с собой и чудесное животное.
К несчастью, радость Кинжала Закона оказалась кратковременной. Силуэт путника чуть вырос в размерах, и повороты дороги уже не скрывали фигуру: к монастырю шел лишь погонщик слона — низенький коренастый человек, совсем не напоминавший обликом аскета Буддхабадру.
И самое главное: рассеялся обман зрения, вызванный маревом, которое вечерами поднималось от разогретых солнцем камней и перемешивалось с потоками холодного горного воздуха. Человек шел один. А то, что Кинжал Закона принял поначалу за очертания священного слона, оказалось всего-навсего большой неподвижной скалой. Увы, в этом не оставалось сомнений — возвращался только погонщик.
Ни Буддхабадра, ни белый слон не вернулись в тот день из Страны Снегов…
ГЛАВА 3
МОНАСТЫРЬ ПОЗНАНИЯ ВЫСШИХ БЛАГОДЕЯНИЙ, ЛОЯН, КИТАЙ
![]()
— Пять Защит, не объяснишь ли, каков был на самом деле Блаженный Будда Гаутама, чьи заповеди ты непрестанно повторяешь, помогая нам их заучивать? Говорят, он был кротким и добрым человеком, но, если я верно усвоил твои рассказы, он требовал от учеников жестоко отринуть все, кроме добра!
Этот дерзостный вопрос, слишком наивный после пяти лет начального обучения, задал очаровательный мальчик, первый ученик в своей группе. Он достиг того возраста, когда родители могли попытаться пристроить дитя послушником в одну из монастырских общин китайской Большой Колесницы. Во дворе буддийской школы около двадцати его товарищей-одногодков развлекались метанием глиняных шаров.
— Берегитесь! Пять Защит силен, как тигр! Сейчас он вам всем надерет задницу! — выкрикнул кто-то из юных учеников с гладко выбритой головой, точь-в-точь шар для игры.
Как стайка воробьев, группа со смехом бросилась врассыпную, чтобы спрятаться за колоннами огромной галереи, украшенной фресками с наиболее поучительными эпизодами жизни Будды и окружавшей площадку для игр.
Глядя на всеобщее оживление и беспечность, на ребяческие забавы и живость мальчишек, кто бы мог подумать, что все они — или, по крайней мере, лучшие из них — станут со временем учителями дхьяны,[15] составляющей основу чань-буддизма![16]
Медитировать перед сплошной пустотой!
Медитировать и медитировать, представляя напротив себя белую стену, лишенную узоров, шероховатостей, даже мельчайших царапин, которые могли бы отвлекать и рассеивать внимание… Позволить пустоте заполнить душу — и дожидаться того состояния, когда исчезают любые мысли. Стать растением или камнем, ждать Просветления, внезапного и мощного, словно накатывающая на берег морская волна…
Таков наилучший способ, гораздо более действенный, чем утомительное чтение сутр в ожидании стадии Пробуждения, когда сознание вбирает в себя абсолютную Истину, которую сам Будда познал под священным баньяном близ Варанаси, пройдя все четыре этапа медитации.
Чтобы достичь совершенства, необходимо пройти долгий путь обучения, и в том числе это означало научиться в любой нужный момент забывать об умении мыслить, забывать обо всем, что хранится в голове. Это требовало полной самоотдачи, причем уже в юном и беспечном возрасте, когда детям больше хочется играть, чем постигать пустоту, — что и доказывала теперь группа разбежавшихся по двору веселящихся учеников, в то время как Пять Защит по окончании перерыва уже склонился над собственным заданием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как и любому другому наставнику, молодому монаху по имени Пять Защит было отведено отдельное место за столом, установленным на помосте.
Склонившись над рукописью на тибетском языке, чтение которой вызывало у него немалые затруднения, он обращал на взрывы смеха и галдеж учеников не больше внимания, чем на гудение жуков, пущенных летать привязанными за ниточки. Однако старший наставник не был столь снисходителен, и, вздумай он проверить, что делается во дворе, мальчишки рисковали отведать палки для наказания нерадивых школяров, которую тот всегда носил при себе. В монастыре Познания Высших Благодеяний в Лояне к соблюдению дисциплины относились серьезно.
Прекрасный город, укрытый среди лесистых холмов, лежал в трех днях водного пути на восток от Чанъаня — столицы империи Тан, с которой его связывал канал; Лоян давно стал главным центром учения дхьяны в Китае.
Мастера чань могли проводить дни и ночи в позе лотоса, медитируя по примеру Будды и сосредоточившись на Колесе Закона; это были настоящие мудрецы, обретшие крепость железа. Им принадлежала значительная доля заслуг в распространении буддизма на землях Китая, где прежде всегда господствовали даосы и последователи Конфуция. Учитывая большую приверженность китайцев традициям, нельзя сказать, что несколько веков, затраченных на достижение успеха, — это слишком долго. Считалось, что без усвоения наизусть тысяч строф сутр, толкующих божественную проповедь Гаутамы, учителя дхьяны не смогли бы растолковать новым последователям суть чудесных историй о бесконечных прошлых воплощениях Будды, а также и само его учение.
Между тем секрет обучения заключался не только в передаче знания. Мудрость Учителя пребывала в собственном мире Гармонии, вне грубой житейской логики, с засильем каковой в своем разуме и следовало вести решительную борьбу. Система ста пятидесяти запретов, названных в Винайе — своде правил поведения (которые позволяли осуществить на практике Исключительные Добродетели,[17] что вели к первому этапу Пробуждения, на санскрите называемом «бодхи»), как раз призвана была продвинуть учеников на этом пути. И только тогда, овладев правильным состоянием духа, адепт познавал Благородную Истину, суть коей была в освобождении от страданий, угнетавших всех людей. Благородная Истина находилась в конце Восьмичастного Пути, включавшего правильное мнение, правильную речь, правильные телесные действия, правильные способы существования, правильные усилия, правильную память, правильное внимание, правильную концентрацию, — и все это требовало искреннего и усердного соблюдения предписаний, данных Блаженным.
Мальчики, которых обучал основам буддизма молодой монах Пять Защит, были тщательно отобраны согласно живости ума, а также способности верно выбрать наугад среди тысячи разнообразных даров земли, в беспорядке расставленных на столе, именно блюда с подношениями от верующих: цветы, фрукты и сладости, которые предназначались для возложения к статуям в пагодах. Это был знак, что в будущем им будет дано стать учителями чань-буддизма. Раз в месяц их отбирали из тысяч детей бедняков, зачастую приводимых издалека — в надежде на лучшую жизнь, а также ради избавления от лишнего рта. Но, самое главное, все родители мечтали, чтобы их дети достигли нирваны, путь к которой указал Будда, чтобы они стали монахами, посвятившими всю жизнь достижению Пробуждения.
Поскольку учитель так и не ответил на вопрос, мальчик широко улыбнулся, демонстрируя отсутствие нескольких молочных зубов, и вновь обратился к наставнику, доверчиво тронув того за рукав шафранового одеяния:
— Будда был добрым?
Монах Пять Защит поднял голову, степенно свернул начало свитка, над которым работал, и гомон детей затих. Слышалось лишь гудение жука на привязи. Пять Защит обратил к мальчикам красивое худое лицо, внимательно оглядел их черными живыми чуть раскосыми глазами.
Вступив в монастырь еще ребенком, не старше ученика, задавшего наивный вопрос, он быстро стал любимцем настоятеля по имени Безупречная Пустота. Два года назад, по достижении двадцати лет, он принял монашеские обеты и новое имя: Пять Защит. Тем самым он объявил о своем намерении никогда не совершать Пять Вредоносных Деяний, которые привели бы к дурному перерождению или даже к аду — в случае, если бы он сознательно совершил их: отцеубийство и матереубийство, убийство святого архонта,[18] нанесение ран одному из будд и отвержение от монашеской общины.
