– Я капитан, ваше высочество, это верно. А вот фамилий за свою суматошную жизнь менял много. Были и немецкие – Кемпке, фон Путт и другие, да и русских хватало, даже еврейская была, поскольку характер у меня живой и непоседливый. Отвечу на ваш невысказанный вопрос – под началом полковника Николаи я никогда не служил, хотя к германской разведке имею самое непосредственное отношение. Моим начальником был адмирал… но это пока тайна, ваше высочество…
Визитер опять странно улыбнулся, кронпринц прикусил губу, понимая, что оговорка была отнюдь не случайной. Офицер скрывал какую-то загадку, тайну, и это еще более раззадорило любопытство.
– Вы служили у русских?
– Да, ваше высочество! И еще в Сибири… Скажу прямо, не хвастаясь – император Михаил Александрович обязан мне жизнью!
– Хм…
Фридрих-Вильгельм медленно прошелся по небольшой, уютной комнате, что была его кабинетом, задумчиво посмотрел на играющие алым пламенем угли в зеве старого камина. Надежда вспыхнула в душе – ведь не случаен этот визит, отнюдь не случаен.
– Вы приближенный русского императора?
– Я был его флигель-адъютантом, ваше высочество!
Шмайсер медленно извлек из кармана пиджака раскрытый конверт и протянул его кронпринцу. Тот извлек из него жесткую фотографическую карточку и буквально впился в нее глазами – терзавшие душу сомнения рассеялись в единый миг.
Императора Михаила, с которым встречался двадцать лет тому назад, Фридрих-Вильгельм опознал сразу, пусть немного постаревшего. В стоящем рядом с ним офицере в хорошо пошитом мундире, с аксельбантами и белой гвардейской амуницией имелось удивительное сходство с визитером, что не могло быть случайным совпадением.
Он перевернул карточку, увидел надпись на кириллице, прочитать которую не смог ввиду незнания языка. Зато дата была годичной давности – 20 января 1920 года.
– Карточка из Красноярска, ваше высочество, там имеется адрес фотографа! – улыбнулся офицер. – Надпись сделана императором собственноручно и гласит: «Моему другу и спасителю, благодарный Михаил».
– Вы сказали, что были его флигель-адъютантом, капитан? Но почему были?! Насколько я разбираюсь в русских мундирах, на вас здесь полковничьи погоны с вензелем?!
– Я гауптман германской армии, но полковник российской, в которой служил с лета 1918 года. И сейчас не являюсь царским флигель-адъютантом, потому что считаюсь погибшим с лета прошлого года. «Воскресать» не имею ни малейшего желания, так как не желаю стать самым натуральным покойником.
– Вы чего-то опасаетесь, Андреас?
Фридрих-Вильгельм сознательно произнес настоящее имя, а отнюдь не вымышленную фамилию своего ночного гостя, пусть и незваного, но желанного – разговор был чрезвычайно интригующим.
– Моей смерти желают император Михаил и его генерал-адъютант Арчегов, весьма влиятельный военный министр Сибири. И не буду скрывать от вас, ваше высочество, их желание весьма обоснованно. Все дело в том, что в мае прошлого года я организовал расстрел сибирской делегации в Москве и попытался совершить переворот в Иркутске.
– Почему вы это сделали?
Кронпринц нахмурился – об упомянутых Шмайсером событиях в Голландии ходили лишь смутные слухи, противоречивые, таинственные и непонятные. Но чтобы вот так откровенно заявить о том, нужно быть либо безумцем, либо…
– Я предпринял такой шаг только потому, что понял главное – спасение в России империи принесет гибель Германии. Жаль, что не получилось, а генерал-адъютант Фомин заплатил за участие в моем предприятии жизнью. Он не стал жертвой эсеровских боевиков, как о том писалось в газетах, его вынудил совершить самоубийство Арчегов. Так что я имею основание скрывать от всех свое «воскрешение»!
Офицер говорил все с той же странной улыбкой, от которой на душе становилось тревожно. Нет, тут не было угрозы, но кронпринц чувствовал себя неуютно.
– Я хотел посягнуть и на жизнь императора, ваше высочество, ибо считаю, что этот оживший покойник поставит будущее рейха под большую угрозу. Красные уже захватили почти всю Германию, они прорвались к Рейну – у нас остались только северо-западные земли, удержать которые будет чрезвычайно трудным делом.
– Оживший покойник? Что вы имеете в виду?!
Кронпринц пристально посмотрел на офицера – но нет, тот не походил на безумца, оставаясь спокойным, а взгляд даже стал холодным, чуточку безжалостным – мурашки пробежали широкой волною по спине, и Фридрих-Вильгельм машинально пожал плечами.
– Я искренне отвечу на любой ваш вопрос, ваше высочество. Но прошу взглянуть на эти деньги!
Шмайсер протянул две небольшие серебряные монеты, кронпринц положил их на ладонь и посмотрел. И не смог поверить собственным глазам – такого просто быть не могло, ни в каком случае! После долгой паузы он лишь тихо спросил:
– Ответьте, капитан, – это мистификация или нечто иное?!
Глава вторая. И смерть не главное из бед… (21 января 1921 года)
Москва
Часы давно пробили полночь, но страсти в кабинете не утихали. Троцкий, сцепив зубы, молча смотрел за двигающимися по кругу стрелками, слушая с нарастающей злобой своего главного оппонента.
– Если мы перебросим на Западный фронт кавкорпус Примакова и семь стрелковых дивизий, как настоятельно требует Лев Давыдович, то совершенно оголим наш Южный фронт. И это в тот момент, когда белые собирают там свои войска и готовятся перейти в решительное наступление. Такое решение председателя РВС категорически недопустимо! Они прорвут слабые кордоны как гнилой картон и устремятся своей многочисленной кавалерией и казаками через Тамбов и Орел прямо на Москву! Отразить наступление мы будем не в силах, ибо все маневренные резервы уйдут на запад!
Фрунзе говорил с ожесточившимся лицом, решительно рубя словами, как саблей. Так ведут себя только те, кто давно уверился в собственной правоте и готов умереть на месте, но не отступить ни на шаг.
– Когда вы ожидаете это выступление? Завтра или через месяц? А может быть, ближе к лету?! Вы точно уверены, что белогвардейцы действительно в ближайшее время начнут атаку?
Троцкий, стянувший играющие нервы железным обручем воли, заговорил таким нарочито спокойным голосом, что набравший было в грудь воздуха Фрунзе поперхнулся.
Владимир Ильич, сильно сдавший от столь позднего, да еще тяжелого совещания, беспокойно заворочался в кресле, куда он присел, чувствуя свинцовую усталость как от своего обличительного монолога, так и от горячего выступления Дзержинского, которое потрясло его до глубины души. Ленин с тревогой в глазах посмотрел на Троцкого, в глазах прямо читалось: «Опять что-то замыслил, иудушка».
– Судя по всему, подготовка свежих белогвардейских корпусов будет завершена к маю, и в наступлении могут принять участие полтора десятка пехотных дивизий и столько же конных, если не больше. И это не считая кавказских стрелков, которые могут быть переброшены на Южный фронт в течение двух-трех недель…
– Вы уверены в этом, Михаил Васильевич, и в своей необыкновенной проницательности, достойной лучшего применения?
Тихий голос Троцкого стал настолько ехидным, что едкий сарказм, сочившийся в словах, поразил даже Владимира Ильича, великолепно знавшего своего союзника по власти.
Ленин не больно жаловал Льва Давыдовича, часто называя его разными эпитетами, самым мягким из которых являлась «политическая проститутка», но отдавал должное энергии, железной целеустремленности и изворотливому уму председателя РВС и наркомвоенмора, фактического создателя Красной армии. И если Троцкий заговорил таким тоном, от которого Фрунзе побагровел, Сталин побелел, а Дзержинский воспрянул, то жди немилосердной выволочки – Лев Давыдович больше всего любил сводить политические и личные счеты при собеседниках, дабы все могли свидетельствовать в его пользу.
– Если бы я не знал преданность дорогого товарища «Арсения» святому делу нашей пролетарской революции, то заподозрил бы его сейчас как подлого буржуазного наймита!
Троцкий бросил страшное обвинение командующему самым небрежным тоном, добившись дружного возмущенного вскрика собравшихся, и тут же смягчил смысл сказанного:
– Но единственное, в чем я могу упрекнуть Михаила Васильевича, так в том, что он недостаточно владеет общей обстановкой на фронтах, ввиду того, что здесь требуются специальные знания и навыки, столь ценимые в армии, а также более взвешенный подход со стороны ЦК!
– Я попрошу тебя яснее выразить свои мысли, Лев Давыдович! – Лицо Ленина покрылось багровыми пятнами – вождю сильно не понравился намек на полную бездарность, ибо косвенно Троцкий обвинил его, прекрасно зная, кто протежировал назначение Фрунзе.
– Вы, Владимир Ильич, гениальны в своем предвидении о противоречиях между главными империалистическими державами. Сейчас, как никогда ранее, они отчетливо проявились. Дело в том, что белые хотя и желают задушить нашу Советскую республику, но воевать с нами в ближайшие полгода, а то и год, не станут. Хотя Франция с Англией поставляют на юг транспорты с оружием и снаряжением, надеясь, что царь начнет таскать для них каштаны из костра, белые для нас пока не опасны.
