— Боюсь, что у меня нет аппетита, Диана. Может, мы отложим твой визит?
— Исключено. Буду через двадцать пять минут. Отпразднуем!
Диана приехала с бутылкой газированного сидра и коричневым пакетом из «Прованса», небольшой закусочной, где продавцы чопорные и молчаливые, а буханка хлеба стоит шесть долларов. У нее челюсть отвисла при виде моей новой прически.
— Это действительно то, что я думаю?
— Нет, я не собираюсь играть Питера Пена на Хэллоуин. А для узницы концлагеря я слишком жирная.
— Глупышка. — Диана потянулась ко мне, провела рукой по жесткому ежику. — Я хотела спросить, не означает ли эта стрижка некий сдвиг в твоих, скажем так, романтических наклонностях?
— То есть не стала ли я вдруг лесбиянкой? Нет.
— Жалко. — Диана скинула туфли и прошла прямо в столовую. Педикюр у нее был великолепный. Извлекла из пакета хрустящий французский батон, грибной паштет, тортеллини и два толстых куска шоколадного торта. — Между прочим, Вэлери, ты вовсе не жирная. Ты аппетитная. — Она ткнула пальцем в мою задницу. Я смахнула ее руку, недоумевая, почему Диана играет со мной в эти игры: в городе наверняка достаточно приверженниц однополой любви, чтобы ей было чем заняться.
Диана уверенно двигалась по кухне, доставая тарелки, бокалы, серебро и салфетки. Она точно знала, где что лежит, и я с содроганием вспоминала, как она втиралась в нашу семью «ассистентом» Роджера.
— Диана, скажи мне правду.
— Конечно, дорогая. — Она взмахнула ресницами. — О чем?
— Когда ты работала с Роджером, это действительно была работа?
— Хм-мм… — Она поставила баночку с паштетом и облизала палец. — Да, в некотором роде. Роджер не слишком загружал меня, но он знал, что мне нужен заработок. Чаще всего мы просто разговаривали. И чем больше он говорил, тем меньше мне нравился. Постоянно жаловался на тебя, хвастался своими любовницами, обсуждал выгодные вложения. — Она положила тортеллини в чашку. — Именно так я узнала о золоте: он обожал говорить о деньгах. И обожал тратить их на кого угодно, кроме тебя.
Я сама удивилась — на глазах появились слезы. Диана тоже это заметила.
— О, солнышко, прости меня. Ты и сейчас такая ранимая. — Она улыбнулась, просияла. — Эй! Смотри, чья очередь плакать. Твой бывший до сих пор в каталажке, у него даже ночного горшка нет!
— Откуда ты знаешь, что он сейчас в тюрьме?
— Он мне звонил, подонок. Просил внести залог, взять его на поруки. Я сказала, чтобы забыл об этом. Сиди, сказала, и думай о своих ошибках, чтобы поладить с Высшими Силами. — Она подмигнула и ткнула в меня большим пальцем.
Диана рассказала, что Роджер не смог на этот раз собрать сумму выкупа. Отец не захотел выкупать его, никто из родственников тоже не помог. Как только его выпустят через неделю-другую, у него не будет ни дома, ни работы. Он не привык ничем заниматься, кроме как тянуть деньги с родителей, и за новую пьесу он вряд ли много получит. Он даже не может заняться преподаванием из-за Алисиных обвинений в сексуальном домогательстве. Диана думает, он скоро опять переедет к родителям.
— Какое ничтожество! — сказала она, поддев вилкой тортеллини. — Подожди! Чуть не забыла. — Диана наполнила свой бокал, потом мой. — Тост за Вэлери Райан — самую приятную, соблазнительную и богатую женщину из всех, которых я знаю. Ты заслуживаешь всего, чего хочешь, и даже больше, малыш. За тебя!
Диана звякнула своим стаканом о мой, отхлебнула. Я залпом опрокинула свой сидр, жалея, что это не вино.
— Ну скажи мне, — спросила Диана, — сколько у тебя теперь денег?
— Ну, несколько миллионов баксов.
— Умоляю, скажи, а несколько — это сколько?
— Шестьдесят три миллиона долларов. Плюс-минус.
— У-ууу-иии! — Диана заколотила по столу. — И что ты будешь делать с этой кучей денег?
Я сказала, что конкретных планов нет, но, может быть, куплю зимний дом в каком-нибудь теплом и тихом месте. Она предложила помочь мне как консультант.
— Нет, спасибо, — сказала я.
— Понимаю. — Она промокнула салфеткой губы. — Репутация у меня не блестящая. Но, если тебе понадобится помощь, предложение остается в силе. И обещай, что, когда купишь дом, пригласишь меня в гости.
Я посмотрела на нее. Черные волосы обрамляют лицо-сердечко, ниспадают на плечи. Тугие брючки цвета хаки подчеркивают плоский живот, длинные изящные бедра. Черный ребристый свитер с широким воротником облегает торчащую грудь и тонкие руки. Диане за сорок, но она пронзительно хороша, как подросток. На миг я представила, как это — быть с ней. Вспомнила Линетт и Розенов. И тут же, закрыв глаза, прогнала видения прочь.
— Знаешь, — начала Диана, и я в ужасе почувствовала, что она читает мои мысли, — с другой стороны, это совсем не плохо. Ты обязательно должна попробовать.
— А?
— Неужели ты еще не сыта мужиками по горло?
Я постаралась объяснить ей, что, по-моему, ориентацию не выбирают, что меня всегда привлекали мужчины и что даже после Роджера мне хотелось бы попытать с ними удачи.
— На самом деле, я тут положила глаз на одного, — призналась я. — Высокий, крепкий, симпатичный, остроумный — и одинокий. — У меня даже голова закружилась от счастья при мысли о Майкле. Захотелось поговорить о нем.
— Правда? — Диана насупилась, но старалась не подавать виду. — Ну и кто этот принц, который тебя так пленил?
— Его зовут Майкл, он полицейский.
— Майкл Авила? — Диана вытаращила глаза.
— Ты его знаешь?
— Не то чтобы. Скорее кое-что знаю о нем. — Она отвела взгляд. — Ну что, перейдем к десерту?
Она встала и пошла к раковине. Я схватила ее за локоть.
— Вернись! Что ты знаешь о Майкле Авила?
— Ничего, ничего. То есть я знаю, что он холостяк. И что он детектив. Встречала его пару раз, он красавчик.
— Исчерпывающая информация. Что ты еще знаешь?
— Это все.
— Слушай, Диана, не морочь мне голову. Он ненормальный?
— Нет.
— Бабник?
— Нет.
— Обманщик? Серийный убийца? Насильник?
— Нет, нет, нет! Слушай, я правда его не знаю. Наверняка он отличный парень. — Она подняла бокал в мою сторону. — Вместе вы будете хорошо смотреться. Но я все-таки надеюсь, что ты изменишь свое отношение к мужчинам. Вэлери, я тебе никогда плохого не сделаю. И спинку я тру гораздо лучше.
— Слушай, ты не прекратишь?
— Никогда не сдаваться! — Ухмыльнулась она. — Это мой девиз.
Когда Диана уехала, до меня дошло — ей все-таки удалось отвлечь меня от разговора о Майкле Авила. Что же она о нем знает? Мне даже думать тошно, что это может быть какая-нибудь гадость. Все еще жду его звонка.
На сегодня все.
В.
18 июня
Чудеса продолжаются? С. Дж. Пэттерсон позвонила мне, извинилась. Признала, что я была права насчет Лобастого Джохенсена и просила прощения. Сказала, что тренер ушел из команды и вообще с работы, переехал с семьей в Вайоминг. Потом пригласила меня к себе на чай в среду. Приняв приглашение, я задалась вопросом, о чем буду говорить с С. Дж. Пэттерсон в течение двух часов.
На сегодня все.
В.
19 июня
Встречалась с Нэнси Куперман, финансовым консультантом «Ассоциации Бэрлоу». Омар порекомендовал обратиться к ней, сказал, что ее клиентами стали «Брюс и Бэбс Александер» (им принадлежит полстраны), Элджин Уилей (ему принадлежит вторая половина) и Маркус Остен (собственник «Макдоналдсов» в нашем регионе). До сих пор не могу поверить, что теперь я тоже часть этого элитарного клуба. Нэнси набросала довольно смелый, но разумный план, гарантируя, что удвоит мое состояние лет за восемь — десять.
Сказала ей, что хочу купить дом, и она посоветовала остров Восьмерку близ Уилмингтона, Северная Каролина. Ни разу о таком не слышала. Нэнси сказала, что сегодня же пришлет мне риелторский справочник. Какой сервис!
Видела в кафе Майкла Авила. Столкнулись в дверях. Он неуклюже извинился, что не звонит мне, сказал, что завален работой. Опять уверял, что обожает мои короткие волосы. На этот раз я ему не поверила.
На сегодня все.
В.
20 июня
С. Дж. Пэттерсон вовсе не жаждет подружиться со мной.
Я поняла это, приступив ко второй шоколадной булочке. Она спросила, не желаю ли я сделать взнос в двадцать пять тысяч долларов на строительство больницы. Сказала, что мое имя будет указано на латунной табличке у входа.
— Это вклад в наше общество, — пропела С. Дж., — выражение вашей заботы о здоровье и благосостоянии его членов. Это наследие, которое будет вечным, наследие ваших детей и детей ваших детей.
В Центре я занималась стимуляцией вложений и знала, что вот так напрямую никто никого не просит пожертвовать двадцать пять тысяч. Человека обрабатывают, убалтывают. Приглашают в какое-нибудь правление или комитет. Эта обработка может занять месяцы, даже годы. И когда настанет подходящий момент, никто и не думает посылать кого-то вроде С. Дж. Пэттерсон «задать вопрос». Это целая наука, искусство, это интимно, как предложение руки и сердца, тонко, как взмах крыльев бабочки. Две недели назад С. Дж. Пэттерсон обзывала меня. Она мне не друг и даже не тот человек, которого я уважаю. Как только стало ясно, что ей нужно не мое общество, а мои деньги, я поняла, что пора уходить.
