— Хайль Гитлер! — сказал он метрдотелю. — Мне нужен столик. Я хотел бы занять вот тот.
— Хайль Гитлер! — откликнулся тот. — К сожалению, этот стол резервирован, но я могу предложить вам другой. Сюда, пожалуйста!
Северин Браун слегка вздрогнул и отправился вслед за кельнером через всю залу. В зале стоял тонкий гул от голосов.
Он почувствовал на своей спине чей-то взгляд, обернулся и увидел одиноко сидевшую женщину.
Она улыбнулась ему автоматической улыбкой.
Вдруг Северин Браун почувствовал нечто вроде электрического тока, пронизавшего все его тело. Северин Браун увидел «Его».
Фюрер склонился над своим столом в темном углу зала. Мягкими женскими руками он гладил свои точно отполированные черные волосы.
За столом фюрера сидел еще один человек. Крепкий, как гранитная плита на могиле и почти такой же серый и такой же квадратный.
Северин Браун невольно остановился. Мысли забили в его голове ключом, как зельтерская в откупоренной бутылке.
Но почему никто из присутствующих не обращал никакого внимания на этого человека с такими блестящими волосами… только бриллиантин мог придать такой блеск.
Это уже был, безусловно, не дублер. Никто в мире не смог бы подделать этих таинственных, месмерических глаз… Это ничего не значило, что он был здесь в неофициальной обстановке; он все равно действовал угнетающе… Никто не мог чувствовать себя спокойно в присутствии этой странной, нервной машины с человеческими усами, с голосом, который никогда не говорил, а всегда декламировал.
Северин Браун настолько забылся, что поискал у себя на поясе нож. И тут же вспомнил, что его нож остался вместе с его формой в казарме.
Неожиданно над его ухом раздался голос кельнера:
— Лучше не смотреть. Фюрера это раздражает!
— Да, да, конечно!
Браун сел на указанное ему место и бросил взгляд на карточку.
— Чай, пожалуйста. И тосты.
Кельнер записал заказ на блокноте и повернулся, чтобы уходить, но Браун задержал его:
— Скажите, — спросил он, улыбаясь. — Фюрер здесь часто бывает?
— О да! — выдохнул кельнер.
— Это для вас, вероятно, большая честь?
— Конечно, — гордо улыбнулся кельнер. — Он приезжает сюда есть монструдель. Он сказал мне один раз, что никто в Берлине не умеет приготовлять этот струдель, как кайзергофский шеф-кулинар. Он говорил даже, — тут кельнер понизил голос до шепота, — что лучше даже в Вене не приготовят!
— В таком случае вы должны гордиться!
— Мы и гордимся этим.
— Это с ним господин Гоффман? — наугад спросил Браун.
— Да… — прекраснейший человек!
Кельнер снова поклонился и исчез.
А Северин Браун, привлекаемый какой-то странной тягой, которой он не мог преодолеть, обратил глаза на заветный угол, где сидел фюрер.
Но стол фюрера словно исчез. Перед глазами Брауна была только тяжелая, белая мраморная колонна, каких было много в зале.
С минуту Браун не мог догадаться, в чем дело — неужели фюрер уже ушел?
Но потом, слегка откинувшись на своем стуле вбок, он снова заметил этот стол.
Он еще раз оглядел комнату и увидел нечто интересное для себя.
Все ближайшие к колоннам столы были пусты — они, очевидно, были «резервированы» по стратегическим соображениям.
За некоторыми из этих столов сидели спокойные люди в темной одежде. Почти у каждого из них правая рука была засунута в карман.
Теперь Северин Браун прекрасно понял, на что намекал Фриц.
Ни один злоумышленник не смог бы сделать движения для того, чтобы подойти к фюреру, забаррикадированному колоннами, не будучи замеченным агентами гестапо.
Это еще больше убедило Северина Брауна в том, что в зале был настоящий фюрер.
Северину Брауну предстояло выполнить свою задачу в полном одиночестве. Но Северин Браун чувствовал, что он преодолеет все эти препятствия.
Он сидел за своим столом, пил чай и размышлял над безумием власти, окруженной подозрениями и ненавистью.
А что, фактически, нужно этому человеку с императорской, с деспотической властью?
— Чашка чаю и кусок монструделя!
И ради этого целый маскарад с якобы веселящимися мужчинами и женщинами и недремлющей полицией.
Этот человек мог забраться на свою виллу в Берхтесгадене или спрятаться в другом своем убежище, в фантастическом Адлерхорсте на утесе Кельштейн. Он мог завоевывать и грабить, — делать с Рейхом все, что ему вздумается, но где бы он ни был, он мог только наблюдать за тем, как живут другие люди, не живя по-настоящему сам.
Это навело Северина Брауна на мысль, что если Гитлер не будет уничтожен раньше, он в один прекрасный день сам уничтожит себя.
Он наблюдал за Гитлером. Он наблюдал за Гоффманом. Он изучал их так же внимательно, как когда-то изучал нервную реакцию у морских свинок, будучи еще студентом.
Вот через комнату прошла женщина — высокая, золотоволосая, с полной упругой грудью, налившейся как два зрелых плода под тонким шелком платья.
Генрих Гоффман окинул ее профессиональным взглядом и одобрил: его собственная жена, «Тутти», тонкая и худощавая, была однажды избрана королевой на конкурсе красоты.
Адольф Гитлер что-то сказал своему другу, захихикал и заерзал на стуле.
Северин Браун, нет, доктор Моллер много раз наблюдал это странное замешательство у ненормальных в сексуальном отношении мужчин, когда они находились в присутствии женщин.
Теперь Северин Браун опять понял, что мог подразумевать Фриц, когда говорил, что фюрер не любит смеха в своем присутствии.
Конечно, фюреру было гораздо приятнее выслушивать только похвалы.
Северин Браун вспомнил теперь еще много всяких вещей, о которых он слышал раньше.
Он вспомнил, как кто-то рассказывал о постоянном волнении Геринга и Геббельса, пытавшихся найти своему вождю подругу.
Одно время у всех на виду была смуглая Лени Рифеншталь с глазами как звезды. Она забавляла фюрера до тех пор, пока не выяснилось, что те же самые соблазнительные взгляды, которыми она обдавала фюрера, она расточала молодым спортсменам, участникам олимпийских игр.
Потом говорили о фрау Вагнер, которая, однако, отвергла предложение фюрера.
Потом была какая-то странная история с племянницей фюрера, молоденькой Г ели, покончившей с собой.
Была и еще история с англичанкой Юнити Валькирией Мидфорд, которую одно время уже называли невестой фюрера.
Теперь Северин Браун знал, что какая бы женщина не стала женой фюрера, ее брачная жизнь была бы только фикцией.
Браун вспомнил также рассказы других чернорубашечников о том, что фюрер любит на своих приемах спаивать гостей и затем наблюдать, как они теряют контроль над собой…
О том, как он тратит баснословные деньги на декорирование своих комнат, а затем уродует их безобразными подушками, которые вышивает ему сестра…
…О том, как он декламировал на открытии ресторана своего брата и распугал всех клиентов.
…О том, как он учился ораторскому искусству у актеров государственного театра и пользовался Брукнером для усовершенствования своих речей…
…О том, как во время некоторых своих публичных выступлений он до того увлекался, что этот же самый Брукнер должен был держать его сзади… (эти кадры были потом вырезаны из фильмов).
…О том, как он запретил своим согражданам бросать в него цветами из опасения, что в букетах могут быть спрятаны гранаты…
…О том, как он один раз чуть не упал в обморок на Олимпиаде, когда одна эксцентричная американка бросилась поцеловать его… (Фюрер вообразил, что она бросилась на него с ножом).
Все эти маленькие истории сами по себе не имели никакой ценности, но, будучи связанными в одно целое, они приобретали известную значимость для характеристики состояния рассудка фюрера.
Анализируя всю раскрывавшуюся перед ним картину, Северин Браун невольно содрогался.
Он не мог не чувствовать, насколько он был мал для того, чтобы распутать этот страшный узел.
Больше того — он знал, что сам он давно уничтожен, что его нервы давно сгорели и умерли.
И все же в нем еще жило что-то, что не могло исчезнуть, что было необходимо для него и… для фюрера.
Северин Браун отодвинул чашку, оглядел осторожно зал и заметил, что Гитлер и Гоффман уже вышли.
Тогда он позвал кельнера, заплатил по счету и вышел на улицу.
Здесь он мог спокойно вздохнуть.
Вечерний воздух был прохладен и свеж. Он приятно обвевал его разгоряченное лицо.
Глава четвертая
Наконец настала та незабываемая неделя, когда Северин Браун добился исполнения своего заветного желания.
Он был назначен в особый отряд телохранителей Гитлера.
Он заработал это повышение неимоверным усердием, — усердием работы.
Он шпионил и посылал доносы, в результате которых безвинных людей посылали на казнь.
