– Сколько? – проревел Квинт в ответ. – Глупец! Столько, сколько у вас есть, до последней полушки. Отложите себе лишь на обратный путь до Франкфурта, впрочем, если понадобится, вы всегда сможете расплатиться ляпис-лазурью. И не забудьте вознаградить услуги переводчика!
Франки начали извлекать золотые монеты из мешков, кошельков и потайных карманов. Одна монета перешла к Квинту, он попросил еще и получил вторую. Бородатый старик, не снимая рукавиц, сгреб все золото во вместительный кожаный кошель. Франки принялись наполнять мешки голубыми камнями. Все слегка запыхались от спешки и напряжения, но вот продавец и покупатели распрямились, оглядывая опустевший стол, обменялись смущенными полуулыбками – каждая сторона считала, что выгода в этой непростой сделке досталась ей. И вдруг густая капля крови упала сверху прямо на то место, где только что сверкали золото и камни. Мужчины подняли глаза к потолку из древесины кедра. В щели между двумя планками набухла вторая капля и с тем же чмокающим звуком упала на стол.
Человек, сидевший за столом, одним движением сорвал с себя бороду, волосы, шапочку и нос – это была единая маска, сделанная то ли для забавы еврейских детей, то ли на потеху гоям[29]. Под этой маской скрывался высокий блондин едва ли двадцати лет от роду. Правую руку он проворно сунул под стол и вытащил длинный меч, левой самозванец схватил небольшой топор – англичане и даны использовали такие топорики как метательное оружие. Лезвие было густо окрашено кровью.
Левой рукой, помогая себе обрубком правой, Уолт мгновенно перевернул тяжелый стол, придавив блондина к стене.
– Мать твою, Освальд! – крикнул он.
Один из франков вытащил из рукава острый нож и, перегнувшись через край стола, раскроил ряженому горло под ухом, умело перерезав сонную артерию. Уолт и два других франка тем временем удерживали стол, не давая блондину его оттолкнуть. Кровь наконец перестала течь, замер бившийся под кожей пульс, и глаза умирающего покрыла смертная тень. Тогда они поставили стол на место, и мертвец соскользнул на пол.
– Кто этот Освальд? – спросил Квинт.
– Он родом из Нортумбрии, дружинник Моркара. Я знал его в лицо.
Что же теперь делать? Франки, в особенности одноглазый, хотели убраться подобру-поздорову, прихватив с собой золото и лазурь, но Квинт воспротивился: бегство навлекло бы подозрения на всех пятерых. По всей видимости, наверху лежал убитый человек, другой труп распростерся прямо перед ними, и если из дома купца исчезнут камни и золото, во всем обвинят иноземцев. Лошадей у них не было, а городские стражи разъезжали верхом – они быстро настигнут беглецов. Квинт настоял на том, чтобы сразу обратиться к властям и поведать о случившемся. Золото и камни они взяли с собой.
В суматохе они совсем забыли о смуглой красавице Джессике и спохватились лишь тогда, когда вернулись в дом в сопровождении двух магистратов и пяти солдат. К тому времени Джессики и след простыл. Исчезла ее одежда и украшения. Злополучный супруг, ничуть не похожий на того старика, каким изображал его Освальд (ему было около сорока пяти), лежал на полу своей спальни. Его убили одним ударом топора в плечо и шею – лезвие разрубило ключицу, прошло сквозь ребра и глубоко вонзилось в грудь. Страшный удар, один из тех, какими славились жившие в Нортумбрии даны.
При виде магистратов с фасциями раб, открывавший калитку, живо разговорился и поведал такую историю: с год тому назад в дом Симона проникли воры и похитили немало товара, а также деньги. Примерно в то же время в городе появился Освальд, предлагавший свои услуги в качестве стража или телохранителя. Молодой человек имел при себе топор и меч, шлем и кольчугу, однако щита у него не было. Откуда он взялся, почему пришел в Никомидию, никто не знал, ходили слухи, что он намеревался вступить в императорскую гвардию, однако служившие в Константинополе англичане ославили Освальда трусом и изменником и не приняли в свои ряды. Так или иначе, Симон нанял этого человека, а тот, благодаря своему росту, крепкому сложению и привычке баловаться с оружием, отпугнул от дома купца всех грабителей.
Освальду нечем было заняться, а дьявол, как известно, найдет работу для праздных рук. В скором времени руки Освальда уже поглаживали грудь его хозяйки, потом пробрались пониже, да и ей куда больше нравилось тешиться с молодым крепким парнем, чем со своим мужем. В тот самый день Симон застиг любовников во время сиесты. Он приказал Освальду убираться на все четыре стороны и поклялся развестись с Джессикой, тем более что давно имел виды на одну перезрелую вдовушку.
Освальд болтался на рыночной площади – деваться ему было некуда, – как вдруг услышал, что пришлые франки разыскивают его недавнего хозяина. Он поспешил обратно в дом, зарезал Симона и с помощью любовницы попытался занять место убитого. Прибегнув к такому мошенничеству, парочка рассчитывала продать хранившиеся в доме запасы ляпис-лазури и удрать с вырученным за них золотом, не говоря уж о драгоценностях Джессики.
Квинт и Уолт потеряли два дня, пока шло следствие, свидетели давали показания под присягой и так далее. После этого их отпустили, и друзья продолжили свой путь на юг, в горы, надеясь через пару дней добраться до Никеи. Одну из полученных от франков монет пришлось разменять и потратить часть денег на вяленое мясо, хлеб, виноград, персики и кожаную флягу с вином – они взяли столько продуктов, сколько было не в тягость нести. Квинт собирался идти в Никею горной тропой, обходя большую дорогу с чересчур интенсивным движением, и предупредил, что в пути они вполне могут утолять жажду водой из ручьев и источников, а вот заморить червячка будет нечем.
Глава седьмая
Итак, – произнес Квинт, когда тропинка повела их прочь от оливковых рощ в сквозной лес пробковых дубов и вязов, у подножья которых росли пахучий кустарник и жесткая трава, – итак, в одиннадцать лет тебя начали готовить к службе дружинника. Наверное, трудно было.
– Только вначале, потом мы освоились, и такая жизнь стала нам нравиться.
– Расскажи, как вы жили.
Уолт призадумался.
– Первые два года мы все время переезжали с места на место. Несколько месяцев мы пробыли в Ирландии, пока Годвин не покинул Брюгге, получив из Уэссекса сообщение, будто таны предпочли его какому-то нормандскому выскочке. Но все обстояло гораздо серьезнее: ублюдок Вильгельм воспользовался отсутствием Годвина и сам приехал в Лондон. Многие подозревали, что Эдуард пообещал сделать его своим наследником. Мы снова сели на корабль – жуткое дело...
– Что за корабли у вас были?
– Длинные, как отсюда до того валуна, обросшего седым лишайником.
– Значит, двадцать, двадцать пять шагов.
– Шага три в ширину – это посередине, а на носу и корме не будет и шага. Борта – в рост высокого мужчины, если мерить снаружи, на берегу, но корма и нос подняты и загибаются. Когда судно спускали на воду, оно давало такую осадку, что можно было рукой коснуться воды.
– А как их строили?
– Дубовые доски сколачивали железными гвоздями, щели конопатили пенькой...
– Что это такое?
– Грубые льняные волокна – их отделяют от более тонких, годных для прядения нити.
– А, очески. И потом пропитывали смолой?
– Верно. Или сосновой, или похожей на нее смолой из угольных залежей Кента. На дне, под палубой, был трюм для груза или балласта. Мы складывали туда оружие, которым не пользовались в плавании, и запасы пищи на случай, если поднимется встречный ветер. На палубе с каждой стороны ставили по дюжине скамей для гребцов. Поднимали красный парус, обычно его украшали гербом господина или какой-нибудь устрашающей эмблемой, например, изображением ворона. Кроме гребцов – они, конечно, набирались из числа ближних слуг – на корабле могли поместиться около тридцати воинов или несколько лошадей. В спокойную погоду, при легком попутном ветре, путешествие по морю казалось даже приятным, неплохо было и в штиль, пока нас не стали сажать на весла, но в сильное волнение, не говоря уж о шторме, эти посудины превращались в настоящий ад.
– По крайней мере, в аду не утонешь. Вы же смогли перебраться через Ирландское море.
– Еле дошли.
– Но ведь вы, англичане, в особенности те, кто происходят от датчан и норвежцев, гордитесь своими талантами мореходов. Разве нельзя было построить большие, более надежные суда?
– Наверное, можно. Но зато боевые ладьи недороги, их ничего не стоит построить и не жаль потерять. В каждой гавани работают корабелы, которые сооружают купеческие и рыболовные суда. Их строят на многие годы; медными, нержавеющими гвоздями прибивают доски к остову из выдержанного дерева. Такие корабли дорого обходятся, и содержать их накладно, они должны, так сказать, оправдывать себя. А когда королю или эрлу понадобятся боевые суда для защиты побережья или для набегов, корабелы сколачивают их на скорую руку железными гвоздями. Весь материал у них под рукой, и доски распилены загодя. Отслужившие ладьи обычно разбирают на части, дерево сохраняют, а проржавевшие гвозди выбрасывают.
