Сейчас бы лечь в теплую постель, в темноту, с головой под одеяло и ждать, пока боль пройдет. Но темноты нет. Зачем здесь так много света?.. Лампочка у входа на чердак светит так, что глазам больно. Для чего ночью освещать лестницу? Ночью не ходят на чердак, все спят…
Вика закрыла глаза, чтобы не видеть забранную железной решеткой лампочку…
Очнулась оттого, что в лицо ей прыснули холодной водой. Вытерев глаза, она постаралась сфокусировать зрение и увидела молодого парня со стаканом в руке. Затем удивленно огляделась: чужая комната, она лежит на диване, прикрыта толстым пледом…
Парень улыбнулся.
– Ну, слава богу, очнулась, а то я уже думал «скорую» вызывать.
– Не надо… «скорую», ― заплетающимся языком еле выдавила из себя Вика.
В таком состоянии она не могла говорить.
– Ты что, пьяная? Вроде от тебя не пахнет…
Она медленно помотала головой.
– А чего тогда босая на лестнице сидела? Если бы я твой скулеж не услышал, замерзла бы совсем! Ночи уже холодные, на улице всего десять градусов. Ты что, из дому сбежала? С родителями поссорилась?
Вика опять отрицательно помотала головой и через силу пробормотала:
– С дядей. Он хотел меня…
Слезы опять полились ручьем.
– Та-ак, понятно… ― протянул парень. ― То есть ничего не понятно… Это чужой дядя или твой?
Вика кивнула.
– А папа-мама есть?
Опять кивок.
– Далеко?
Парень говорил с ней короткими простыми фразами, как с умственно отсталой.
– В Максатихе, ― с трудом выговорила она.
– Впервые слышу. Где это?
– Калининская область.
Последние слова, казалось, отняли все силы, и Вика устало закрыла глаза.
– Ладно, ― неизвестно кому сказал парень, ― часика три можешь поспать, но в шесть часов мы должны выйти. Я уезжаю далеко и надолго, но провожу тебя до вокзала и посажу на поезд.
Вика его не слышала. Она спала.
― Эй, просыпайся! Чай в постель! ― раздался задорный незнакомый голос.
Вика открыла глаза и не сразу сообразила, кто этот парень и где она. Ей с трудом удалось сесть.
– Болит что-нибудь? ― участливо спросил он.
Она покачала головой.
– Тогда чего такая вялая? Ты, часом, не наркоманка?
– Это нервное, ― чтобы говорить, Вике все еще приходилось прикладывать усилия.
– Но идти-то сможешь?
Она кивнула.
– Ты извини, что я тебя выгоняю, но мне самому пора. Еду в экспедицию на три месяца. Тебя как зовут-то?
– Вика.
– А я Володя. Слушай, Вика, а твой дядя ведь здесь где-то живет? Давай я схожу, врежу ему ― заодно и твои вещички заберу, а?
Она замотала головой, в глазах отразился такой страх, что парень поспешил сказать:
– Не хочешь ― не надо. Тогда пей чай, и ложечку элеутерококка прими, он тебя взбодрит. Открывай рот… Вот так! А теперь будем соображать, во что тебя одеть.
Он распахнул шкаф, недолго порылся в нем.
– Выбор небольшой. Извини, я человек небогатый и лишнего у меня нет. Вот эти штаны и рубашка, думаю, подойдут… Держи. Ванную найдешь или проводить?
Вика поднялась, слегка качнувшись при этом, подхватила вещи и побрела в коридор. В ванной она ополоснула лицо и поглядела в зеркало. Ну и вид! Лицо бледное, под глазами синяки, какая-то ссадина на скуле, спутанные патлы висят сосульками. Она нашла на полке расческу, кое-как привела волосы в порядок и начала одеваться. Тяжелая, как чугун, голова работала плохо, она еле сообразила, что если сядет на ванну, то не будет падать, натягивая потертые джинсы. С пуговицами на застиранной клетчатой рубашке тоже пришлось повозиться.
В дверь постучали:
– Готова? Времени мало…
Выходя в коридор, она едва не упала ― штаны были слишком длинны, а ей не пришло в голову их подвернуть. Это сделал Володя. Поднявшись, он почесал в затылке.
– А вот во что мне тебя обуть? Нельзя же идти по городу босиком? Ножка у тебя немаленькая… Размер тридцать восьмой?.. У моей мамы тридцать пятый.
Парень покопался на обувной полке и достал истрепанные кеды. Конечно, они были велики, но Вика послушно всунула в них ноги. Затягивая шнурки потуже, парень приговаривал:
– Теперь не свалятся. Как говаривал незабвенный Доцент: «Пускай думают, что мы спортсмены»…
Вика юмора не поняла, она не помнила никакого доцента.
– Не так уж и плохо, ― оглядел ее с ног до головы Володя, ― в крайнем случае, можешь сойти за хиппи.
Он подвернул ей рукава на рубахе, Вика даже не шевельнулась, чтобы помочь. Потом взглянул на часы, подхватил объемистый рюкзак и скомандовал:
– На выход!
Через пять минут они были в метро. По дороге парень попробовал развлечь ее разговорами, но, увидев, что она не реагирует, умолк.
На Ленинградском вокзале Володя потащил ее за руку к расписанию и вскоре радостно сообщил:
– Поезд через десять минут ― я вполне успеваю. Пошли покупать билет.
Пару минут спустя он вручил ей зеленоватый бумажный чек.
– Спасибо, ― тихо поблагодарила она его. ― Ты не жди, иди, я сама.
– Нет уж, в вагон тебя посажу.
Перед дверью в вагон он шутливо погрозил пальцем:
– Смотри, Калинин свой не проспи! Там-то недалеко?
– На автобусе. Билет восемьдесят пять копеек.
– Держи рубль. Родители, наверное, дома ― сегодня ж выходной. Ну, Виктория, счастливо!
Он слегка подтолкнул ее, она обернулась в дверях.
Симпатичный парень в стройотрядовской форме махнул ей рукой и поспешил к метро.
Открыв дверь на звонок и увидев дочь, Маргарита зажала рот рукой, будто сдерживая крик.
– О, господи!.. ― вполголоса выдохнула она.
Вика скривилась, из глаз опять полились слезы. Мама обняла ее, прижала голову к груди, постояла так немного, укачивая и успокаивая, а затем повела на кухню. Там усадила за стол и прикрыла дверь.
– Вика, что случилось?.. Почему ты в таком виде?..
Сквозь слезы и рыдания она рассказала маме все.
– Вот ужас!.. Кто бы мог подумать?.. Такой солидный человек, партиец… ― запричитала мать, и вдруг спохватилась: ― А как же экзамен?
– Какой экзамен, мам! ― простонала в отчаянии Вика. ― Со мной же опять «это» было, голова до сих пор чугунная… Да и в чем бы я на экзамен пошла, в ночной рубашке?.. Если бы не этот парень, я бы окоченела там, на чердаке. Он и обогрел меня, и одел, и на поезд посадил… Пока ехала, немного в себя пришла…
– Все-таки есть еще добрые люди на свете! ― вздохнула мать.
Дверь на кухню открылась и ввалился отец, в мятой майке и трусах, опухший после вчерашней пьянки.
Увидев дочь, буркнул: «Явилась!» и полез в холодильник за солеными огурцами.
Хлебнув рассолу прямо из трехлитровой банки он, видимо, немного пришел в себя и сообразил, что дочки здесь быть не должно ― жена весь вечер вчера долдонила про последний экзамен. Поставив банку на стол, он уставился на Вику.
