системе, которая возможна без аксиомы параллельности. Таким образом, понятие алгоритма только тогда и получает свой смысл, если мы под алгоритмом будем понимать не просто всякое вычисление, а вычисление чисто
имманентное, основанное только на самом же себе, на строгой числовой последовательности, возникающей при любых предварительных аксиомах и приходящей к любым выводам, какими бы фантастическими они ни показались вначале.
Эту самообоснованность всякого строгого вычисления математики обычно формулируют не очень охотно, боясь попасть в махизм, в неокантианство или в неопозитивизм. Но тогда получаются такие формулировки алгоритма, которые относятся ко всякому вычислению вообще и потому, взятые сами по себе, мало о чем говорят. Так, например, алгоритм определяется следующим образом:
«Точное предписание о выполнении в определенном порядке некоторой системы операций, позволяющее решать совокупность задач определенного класса»[46].
Такое определение алгоритма есть определение всякого математического вычисления вообще, так что делается необязательным само употребление термина «алгоритм». Кроме того, приведенное определение алгоритма базируется на интересах материального объекта, либо на воле самого исчислителя, в то время как алгоритм не зависит ни от того, ни от другого, а носит сам в себе свое собственное самообоснование и свою собственную, а именно, чисто логическую, цель. Имеется несколько чисто математических определений алгоритма. Но входить в их анализ для нашей настоящей работы будет делом излишним. Для нас здесь важен только принцип самообоснованности алгоритма и его подчиненность только имманентным законам самой же мыслительно-числовой деятельности; а если правила для каждого типа алгоритма разнообразны и даже вполне специфичны, то это не только не мешает алгоритмической самообоснованности, а наоборот, на ней основывается и выполнением ее заданий только и руководствуется.
в) Но тут и выясняется вся полезность принципа алгоритма для современного языкознания. Только здесь, как и везде, необходимо исходить из специфики той области, в которой мы собираемся применять принцип алгоритма. Специфика эта – не числовая строгость исчисления, но коммуникативная энергия речевого потока. Если алгоритм требует, чтобы исчисление не руководствовалось никакими иными принципами кроме имманентно-числовых, то и алгоритмически понимаемый речевой поток получает свою самостоятельность и свою несводимость ни на какие чисто мыслительные или общеповеденческие процессы.
Прежде всего, алгоритмический подход должен обеспечить для нас только чисто звуковое понимание речи, только переливы одних звуков в другие, без всякого учета какой бы то ни было сигнификации, без всякого учета какой бы то ни было семантики речи.
Точно так же, если бы мы захотели обеспечить подход осмысленно звуковой, т.е. такой подход к звукам речи, когда ставится вопрос и об их звуковой значимости, обосновать такой подход только и можно при помощи принципа алгоритмики.
Наконец, всякому ясно также и то, что в разговорной речи нас интересуют не просто звуки сами по себе, т.е. звуки без всякого смысла, но и смысл звуков, взятый сам по себе, поскольку он есть достояние не физически осуществляемой мысли, но чистой мысли взятой самой по себе и до всякой коммуникации. В реальном потоке речи нас интересуют не звуки и не мысли, а сообщения, в которых звуки и мысли можно выделять только в порядке условной абстракции. А такое цельное представление о реальном потоке речи тоже требует для себя специфического принципа, который обеспечил бы не только возможность и необходимость человеческой коммуникации, но и несводимость ее ни на какие другие процессы человеческой жизни, мысли и поведения. Принцип алгоритмики представляется нам для этого вполне целесообразным. Ведь всякая энергия, как бы и где бы она ни признавалась, не может быть сплошной неразличимостью и континуумом; она должна иметь для себя свои собственные чисто энергийные элементы и свою единораздельную структуру, т.е. свою собственную логику, свое движение. Принцип алгоритмики как раз и обеспечивает для речевого континуума такую его раздельность, которая не нарушает ни энергийности ни вообще его континуальности, а по качеству своему является с ним тождественной и не сводимой ни на что другое.
г) Итак, без принципа алгоритмики невозможно представить себе различие языка и речи, будем ли мы брать это различие в относительном и предварительном смысле или в абсолютном и окончательном смысле. Принцип алгоритмики впервые делает различие языка и речи научным (в смысле последовательно приводимой логической системы) и впервые дает возможность выйти в этой проблеме за пределы приблизительных и только условных описаний.
Язык основан на определенной системе смыслоразличительных и смыслосоединительных операций и не сводим ни на что другое. Это есть результат его самодовлеющей алгоритмической структуры. Речевой поток есть совокупность сообщений одного индивидуума другому индивидууму. И то, что такая речь обладает своими собственными имманентными законами и несводима ни на физические, ни на физиологические, ни на психологические, ни на какие-нибудь другие социологические факты, это есть результат именно алгоритмической структуры речевого потока. И, наконец, если мы отвлечемся от всей случайной обстановки речевого потока и поставим себе вопрос о смысле и значении коммуникативной акции, не сводя это ни на что другое и рассматривая это только в отношении имманентно развиваемой здесь осмысленности, это мы можем делать только в результате обнаружения использования алгоритмической структуры сообщения. Таким образом, без категории алгоритма нет никакой возможности понять что-нибудь в языке и речи как имманентно данную структуру, т.е. понять язык и речь просто как нечто самостоятельное и специфическое.
Переход к последней языковой категории. Программа
а) Эта последняя языковая категория, она же была у нас и первой, является максимально конкретной и максимально реальной. Это, если говорить кратко, есть смыслоразличительная коммуникация. С нее мы и начали, и ею же сейчас мы должны и кончить. Но в самом начале мы говорили о смыслоразличительной коммуникации вообще, т.е. в ее первичном и еще не расчлененном виде, только в качестве смыслового заряда и пока еще не расчлененной потенции, пока еще в качестве общеязыкового субстрата и носителя всей докатегориальной выразительной силы. Но эта первичная докатегориальная сила и пока еще не расчлененный носитель всех языковых расчленений, конечно, тут же потребовал от нас перехода и к этим расчленениям, без которых тоже невозможна смыслоразличительная коммуникация. Расчленение это выступило у нас, вообще говоря, в виде смысловой структуры или, говоря несколько подробнее, в виде функционально квантованной энергии модели. Но всем этим мы все еще не характеризовали язык в его наиобщей форме, но характеризовали язык в узком смысле слова, т.е., как противоположность речи. И впервые только с использованием категории континуума мы перешли от языка к речи, понимая под континуумом не внутримодельную, но внемодельную стихию становления. И здесь мы впервые отошли от смыслоразличительной функции в ее чистом виде
