Обыск продолжался несколько часов. Некоторые книги богословского содержания, поначалу пытались изъять, но после того, как я сказал, что политики там уж точно нет, а мне они нужны для работы, а вам вроде бы совсем ни к чему, эти книги оставили. Добрые люди соглашались. Так мирно беседуя, мне удалось спрятать под кухонный стол записную книжку с телефонами друзей. Нечего людей беспокоить.
В результате набрали два огромных мешка документов и книг, и, видно было утомились, материала хватало, и дальше возиться не очень-то хотелось. Один из них открыл дверцу встроенного шкафа и увидел его забитым бельём, приготовленным к стирке. Я, может быть несколько злорадно, констатировал: «Ну всё, здесь вы закопаетесь!». Он поскорее закрыл дверь и сказал: «Ну да, видно, что здесь ничего нет». Вот такое рвение к работе у доблестных органов. Там и правда, ничего не было, что могло бы их заинтересовать, но при желании там можно было спрятать всё что угодно, размером что-нибудь вроде небольшой противотанковой пушки. Возиться же им не хотелось, да и смысла особенного не было. Уже накопали достаточно: книги, бумаги и, конечно, пишущую машинку – она-то и играла роль противотанковой пушки, для государственной безопасности.
Второй обыск состоялся где-то в январе. Но тут дело шло быстрее, поскольку обыска я ожидал и ничего интересного для органов в доме уже не хранил. Они, однако, присели молча и всё не уходили. Я поинтересовался: «Что же вам ещё надо?», «Нам бы ещё Вашу пишущую машинку найти», – мечтательно сказал старшой. Напечатанные на машинке документы продолжали появляться, и машинка, на которой они были напечатаны, была им нужна, как доказательство того, что их напечатал именно я, чего я и не отрицал, но и не подтверждал.
«Найти машинку, ну это как раз просто», – ответил я. «Ну и где же она», – обрадовался КГБешник. «Известно, где – у вас». Ответ, понятное дело, не понравился. Вторая машинка, на которой я продолжал печатать документы Комитета, хранилась у приятеля, так что этот подарок им не достался.
Я спросил: «Ну что, теперь будете арестовывать меня?» – Оказалось – нет. Второй обыск у меня на квартире был в связи с арестом в этот день священника о. Дмитрия Дудко. Это было для меня полной неожиданностью. Я никак не думал, что они решаться схватить служащего священника (Якунин был тогда под запрещением в связи с известным Открытым письмом). К тому же о. Дмитрий специально правозащитной деятельностью не занимался, но был широко известен и у нас и за рубежом как проповедник христианства.
Меня же опять вызвали в КГБ и потребовали прекратить деятельность Комитета: «Иначе Вы будете привлечены уже не как свидетель, а совсем в другом качестве». Я, конечно, отказался, ну а на счёт «привлечения» – это уж не моё дело, моё дело – оставаться в рамках законных моих прав.
В то же время, я понимал, что основная работа, которую мы могли сделать, уже сделана. Вряд ли мы сможем добавить что-то существенно меняющую или дополняющую картину положения верующих в СССР. И работу Комитета можно было бы свернуть и найти какие-то иные формы защиты права верующих не только верить, но и распространять свои религиозные убеждения, строить и открывать новые храмы, право на что в принципе предоставлялось Конституцией страны. Но Глеб Якунин сидел, а мне оставалось «держать знамя» и не сдавать позиций. Прекратить деятельность Комитета защиты прав верующих под давлением КГБ, я считал бы для себя позором и поступком морально и стратегически недопустимым. Я теперь уже вплотную стал ждать ареста. Время нелёгкое. Мне помогал Стивенсон своим «Островом сокровищ». Великолепная, исключительно талантливая книга, очень помогает ждать ареста.
И вот наступил день 12 марта 1980 года, с которого я начал свой рассказ.
Где-то часов в двенадцать дня в квартиру позвонили. Я подумал, что это, скорее всего за мной, больше в это время больше вроде бы некому. Вошёл вполне мирного вида плешивый невысокий человек. Он сказал, что мне необходимо съездить ненадолго на Малую Лубянку 12, где помещалось отделение КГБ по особо важным делам по Москве и Московской области, и где я уже имел удовольствие бывать. Там нужно, дескать, что-то немного уточнить в моих предыдущих показаниях. Враньё очевидное, поскольку никаких показаний я никогда не давал, мотивируя «моральными соображениями». «Да ведь это всего на десять минут», – настаивал КГБешник. «Так ведь вам верить нельзя, – отвечал я, говорите на десять минут, а окажется на семь лет. И, кроме того, Вы что, хотите, чтобы я ради вашего удовольствия оставил дома одну маленькую двухлетнюю дочку? Никуда я с вами не поеду. Вот вернётся с дежурства моя жена часа через полтора-два тогда смогу поехать». Он: «Может, соседей попросите посидеть с дочкой?». «Нет!!!» – «Ну тогда я пойду, позвоню начальству, узнаю», – сказал незваный гость. В доме был телефон, но он отправился на улицу. «Значит в машине, на которой он приехал, сидит ещё один, постарше, наверное, советоваться пошёл. Раз двое приехали, значит, точно – арестовывать».
Действительно, вернулись двое. Второй – спортивного типа. Ещё поговорили на ту же тему. Я повторил, что до прихода жены никуда не поеду. Тогда второй сказал, что в таком случае первый «гость» должен будет остаться в квартире и ждать, пока придёт жена. Боятся – сбегу, что маловероятно для всякого здравомыслящего человека, но у чекистов своя логика. Да и потом случись чего, от начальства по мозгам они получат от всей души. «Ну что ж, пусть сидит», – согласился я, и тот со всей скромностью сел на диван, замер и молча просидел, пока не пришла жена. А второй отправился сидеть во дворе в машине.
Через некоторое время пришла жена.
«Вот, сказал я, меня арестовывать пришли». Отдал ей обручальное кольцо. Мы попрощались
Во дворе нас ждала чёрная «Волга». Меня посадили между двумя сотрудниками на заднее сиденье. Всё как полагается, чтобы не выпрыгнул. Неужели они в самом деле предполагали, что я могу пуститься в бега. Тупость? Скорее перестраховка или инструкция. Кто их разберёт. А вообще-то могли бы уж разобраться с кем как себя вести. Но разбираться – это тоже работа, а советский принцип: «зачем работать, когда можно не работать».
За окнами был чудесный, яркий мартовский день. Солнце, ослепительный снег, весна. Я ехал и думал, что теперь увижу такими московские улицы лет эдак только через семь.
Итак, привезли меня куда следует, завели в кабинет, а там сидит знакомый Левченко, который, как оказалось, был следователем по моему делу.
Снова начался разговор, не передумал ли я продолжать деятельность «Комитета защиты прав верующих». Я ответил, что, конечно, нет. Тогда Левченко придвинул к себе лежавшую перед ним бумагу и начал её заполнять. Я понял, что это ещё не оформленный окончательно ордер на арест. Закончив, он передал бумагу помощнику и сказал мне: «А теперь Вам нужно будет подождать в соседней комнате». «Что, повезли ордер на подпись прокурору», – спросил я. «Ну Вы же человек грамотный», – ответил он. Меня отвели в смежную комнату и положили передо мной кипу журналов американских (!) – это чтобы я не скучал. Дальше было ещё забавнее. Я говорю: «Эх, жаль, сигаретами не запасся» Я тогда ещё курил. И тут Левченко предлагает: «Я Вам сейчас куплю» Я чуть со стула не упал и попытался всучить ему 30 копеек на пачку «Явы». Но он «благородно» и категорически отказался. Сходил-таки и принёс.
После этого меня отвели в комнату для обыска. Нательный крест я снимать отказался. Сами сняли. Отвели в камеру. Камера небольшая на трёх человек, стол, табуретки, маленькая раковина, унитаз Стены покрашены в противный канцелярско-болотный цвет. В камере был ещё только один человек. Он мне очень обрадовался: «Что нового в мире». Ему было 28 лет, молодой старший лейтенант, впрочем, уже бывший старший лейтенант, по случаю ареста сразу уволенный из армии и разжалованный. Сел он по статье «воинская халатность». По ней давали немало – до восьми лет. Как он потом рассказал, они с приятелями, будучи несколько «поддатыми», не выполнили правила отправки какого-то секретного документа, который потом «всплыл» в США.
Мы с ним неплохо ладили, хотя бывали и неприятные моменты, но до драки не доходило. Это обычно бывало после вызовов на допрос. Нервы напряжены, навязчивые мысли, от которых весь день не можешь отделаться: всё анализируешь, что сказал следователь, что я сказал. И что ему известно, и что он в следующий раз может спросить и как нужно будет ответить и т. д.
На месяц к нам подсадили ещё одного человека. Он был того же возраста, что и мой сосед-военный, но у него это была уже восьмая, как он говорил «ходка». Он был профессиональный вор – домушник. Вообще-то он как вор сидел в Бутырках, а не в Лефортове, ведомстве КГБ. Но в данном случае был переведён в Лефортово как свидетель по делу банды. А бандами занималось КГБ, тем более, что в этом случае работали члены банды прикрывались фальшивыми документами сотрудников КГБ. Лёха, так звали домушника, радовался, что его арестовали прежде этой самой банды, а то пошёл бы как соучастник. Повезло.
