Итак, получается, что пошлина на соль была в несколько раз ниже, чем на остальные товары. И в этом нет ничего странного или удивительного. Хозяйственное значение соли не позволяло обложить ее высокими пошлинами: это могло оказаться невыгодным для тех, кто эту соль привозил. К тому же по весу ввоз соли намного превосходил ввоз иных товаров и, значит, это в какой-то степени покрывало недобор. И, наконец, вывозные пошлины на соль были вдвое выше ввозных; другими словами, когда ее везли дальше на юг, в глубинные районы Судана, правители Ганы получали дополнительную прибыль.
Именно дальнейший транзит соли, особенно вывоз ее в те местности, где добывалось золото, во многом определял и положение Ганы в тогдашней Западной Африке, и казавшиеся чужеземцам несметными богатства ее царей.
Но между этими богатствами и могуществом правителей Ганы существовала и более глубокая связь. Когда выше говорилось о традиционном характере золото-соляной торговли в те времена, когда писал Ибн Хаукал, т.е. в последней четверти X в., это вовсе не следует понимать как утверждение об очень древнем ее характере. Правда, такое мнение довольно долго преобладало в научной литературе и с западноафриканским золотом связывали чеканку монеты еще в Карфагене и древнем Риме. Но в последние годы были высказаны убедительные доводы в пользу того, что и карфагеняне, и римляне чеканили свою монету из металла, поступавшего из Испании, Нубии, Феццана(и к тому же серебряная монета была распространена гораздо больше). Западносуданская же золотая торговля реально началась не раньше III в., хотя и успела уже достигнуть значительных масштабов к моменту появления в Северной Африке арабов.
Так не существовало ли связи между началом массового обмена золота на соль и сложением Ганы как крупного раннеполитического образования? В пользу такого предположения говорят два обстоятельства помимо несомненного в общем совпадения по времени.
Прежде всего, не следует представлять себе дело так, будто торговые контакты той части суданско-сахельской зоны, где жили протосонинке-гангара, ограничивались только северным направлением. Существовал оживленный обмен между областью Уагаду (на языке сонинке), или Аукар (на языке берберском), или Багана (на языке малинке), — кстати, на всех трех языках это название означает «пастбище»[2] — и долиной Нигера: там за последнее десятилетие работы археологов открыли развитый хозяйственный комплекс, центром которого был город Дженне. О Дженне нам еще придется говорить подробно. А пока запомним, что на соль там обменивали земледельческую и ремесленную продукцию, а из металлов в этом обмене фигурировали лишь железо и позднее, уже около 400 г., медь. Золото в обменах не участвовало.
С другой же стороны, организация обмена соли на золото в такой форме и с такой регулярностью, какие описывают арабоязычные авторы, требовала достаточно сильной и относительно централизованной власти, которая могла бы обеспечить приемлемый для всех участников торговли уровень безопасности — ведь золото - товар специфичный. Появление власти и военной мощи правителей Ганы могло обеспечить такую безопасность на суданско-сахельском участке торгового пути — и обеспечило ее. А поступление пошлин от этой торговли в царскую казну, в свою очередь, способствовало укреплению могущества и авторитета правителя.
Как уже было сказано, политический центр Ганы лежал около нынешней малийско-мавританской границы. А главным золотоносным районом в тогдашней Западной Африке было междуречье верховий Нигера и Сенегала. Причем добыча металла началась здесь за много веков до формирования Ганы. Не исключено, что торговлю с жителями именно этого района описывал в V в. до н.э. Геродот. Со слов карфагенских мореходов рассказывал он о «немой торговле», которую те вели с каким-то народом за «Столпами Геркулеса», т.е. за Гибралтарским проливом.
«Всякий раз, — сообщает Геродот, когда карфагеняне прибывают к тамошним людям, они выгружают свои товары на берег и складывают их в ряд. Потом они садятся на корабли и разводят сигнальный дым. Местные же жители, завидев дым, приходят к морю, кладут золото за товары и затем уходят. Тогда карфагеняне опять высаживаются на берег для проверки: если они решат, что количество золота равноценно товарам, то берут золото и уезжают. Если же золота, по их мнению, недостаточно, то купцы опять садятся на корабли и ожидают. Туземцы тогда вновь выходят на берег и прибавляют золота, пока купцы не удовлетворятся. При этом они не обманывают друг друга: купцы не прикасаются к золоту, пока оно неравноценно товарам, так же как и туземцы не уносят товаров, пока те не возьмут золота».
После того как писал Геродот, прошло почти полтора тысячелетия. И вот в середине X в. уже встречавшийся нам раньше ал-Масуди так описывает торговлю между жителями золотоносных областей и приезжими купцами. «Царство Гана. Его царь также очень влиятелен. Это царство прилегает к стране золотых рудников, и в нем есть многочисленные народы из этой страны. У этих людей есть черта, которую не преступают те, кто к ним направляется. Купцы приезжают к ним, привозя товары. Когда купцы достигают этой черты, они кладут на ней товары и одежды и удаляются. Затем приходят эти черные и приносят золото; они его оставляют около товаров и уходят. Потом приходят хозяева товаров и, если оказываются довольны, забирают золото. Если же нет, то возвращаются. Тогда черные приходят снова и прибавляют им золота, пока не совершится торг — подобно тому как поступают купцы, таким же образом покупающие гвоздику у ее обладателей.
Но иногда, когда черные от них уйдут, купцы тайком возвращаются и разводят в земле огонь. Золото плавится, купцы его крадут и обращаются в бегство. Ибо вся эта земля — золото, и россыпи его лежат на ее поверхности.
Порой черные узнают о действиях купцов, выходят по их следам и, если настигнут, убивают их».
Как видите, процедура торговли не изменилась. Зато изменилось — и притом, увы, не в лучшую сторону — поведение тех, кто в данном случае определенно считал себя более цивилизованными...
Золотая торговля приносила настолько большие барыши, что становится психологически объяснимо, откуда, собственно, пошло расхожее представление, будто «вся эта земля — золото». В Судане сам ал-Масуди не был, сведения свои он получал от каких-то купцов, ездивших в Гану и в прилегавшие к ее владениям золотоносные области. И его рассказы, конечно, не могли не отразить в какой-то степени
аппетиты его информаторов. Но все же он сохранил нам и такие сведения, которые позволяют более или менее реально оценивать действительное положение вещей. В огромном энциклопедическом сводном труде «Рассказы времени», откуда взят только что цитированный отрывок, ал-Масуди говорит и следующее: «В их пустынях есть россыпи, и самородки бывают так велики, что видны в песке, словно выступающая зелень».
Наверно, таким же рассказом «бывалого человека» воспользовался и другой арабоязычный писатель — живший в конце IX в. Ибн ал-Факих ал-Хамадани. Но у него — а вернее, у его «бывалого человека» — зеленый цвет самородка, проступающий сквозь песок, превратился в... золотоносное растение: «В стране Гана золото произрастает в песке так же, как растет морковь. И собирают его на восходе солнца». Так и стал Ибн ал-Факих родоначальником легенды, которая потом долго держалась в ара-боязычной географической и исторической литературе.
Впервые подробное описание добычи золота в главной золотоносной области Ганы — Бамбуке (Бамбудугу) — дал своим читателям ал-Идриси. Эта область, расположенная, по мнению, разделяемому пока большинством исследователей, между Сенегалом и его притоком Фалеме, образует как бы полуостров[3]. В арабской литературе и остров и полуостров обозначались одним словом — джезира. Потому-то ал-Идриси и назвал Бамбук островом. И вот его описание: «Страна Вангара — это страна золотого песка, известная его тонкостью и обилием. Это остров, длина его — триста миль, а ширина — сто пятьдесят миль. И со всех сторон ее весь год окружает Нил[4]. Когда наступает месяц август, жара 'становится знойной, а Нил выходит из берегов и разливается. Он заливает этот остров или большую его часть, и затопленная суша остается
под водой в течение обычного срока разлива. Потом вода начинает спадать. А когда Нил начинает спадать и убывать, все, кто есть в стране черных, поспешно возвращаются на этот остров и ищут золото в течение всех дней спада Нила. И всякий человек из их числа находит там в своих поисках то, чем одарит его Аллах, — много или мало золотого песка, но ни один из них не остается без добычи. Когда же Нил возвратится в свое русло, люди продают тот золотой песок, что попал к ним в руки, перекупая его друг у друга».
Название «вангара» стало впоследствии именем нарицательным — по всему Западному Судану так называли народ сонинке, тот самый народ, что создал Древнюю Гану. Точнее, не весь народ, а ту его часть, которая занимается главным образом торговлей и в наши дни часто обозначается названием «дьюла». И много позже название это будет встречаться в описаниях Западной Африки (вплоть до начала XIX в.), меняя свое звучание в зависимости от языка автора: «ванкара», «ванджарата», «вангара» у арабов и пишущих по-арабски африканцев, «унгаруш» — у португальцев. И не раз еще встретимся мы с этим народом, особенно когда речь пойдет о Мали, которое в сравнительно недалеком будущем сменит Гану в роли ведущей политической силы во всем Западном Судане.
