— Время.
Немногословный командир своего маленького отряда озабоченно посмотрел на светлеющую линию горизонта и смело вошел в лесную чащу, где начинались Старшие болота.
Ирдан Верден тихонько скулил, понукаемый тычками в спину, и совсем впал в ничтожество. А оборотень стелился следом, словно тень. Не доросли товарищи наемнички еще до того, чтобы в лесу оборотня заметить. Пусть даже и измененного.
Через десяток минут лес резко поредел. Запахло болотом, рыжим мхом, черной кислой ягодой, зачавкало под ногами. Где-то вдалеке ныла мавка, и ныла так противно, что у всех разом заболели зубы.
— Тварь акатошева! — пробурчал наемник, сунув отобранный у Ирдана кусочек коры с дерева Рут* за щеку. — Надо же, настоящая кора-то!
(*Карликовое дерево Рут растет только на границе с песками, его кора, листья и корни обладают сильным обезболивающим эффектом).
Вскоре лес закончился совсем. Тут, на границе Старших болот, была небольшая полянка, переходящая в сплошные топи. Идеально круглая, словно циркулем обведенная, с редкими пучками травы на рыжей, будто выжженной земле.
— Это здесь. Ждем.
Ирдана пихнули на землю и посоветовали не дергаться. А оборотень, залегший в низких кустах, дождался-таки представления.
Ирдан Верден не зря был доверенным ее Величества Мавен. Еще лежа на земле и поскуливая, он умудрился стянуть с себя дорогой кожаный сапог с широким голенищем, который полетел в лицо главы отряда.
— Что за…?
И в следующий момент наемник упал, давясь и хрипя неведомо от чего. Только оборотень заметил маленькую то ли ящерку, то ли змейку, которая вылетела из сапога и целенаправленно скользнула капитану в рот.
Наемники среагировали быстро, но недостаточно. Ирдан Верден был полон сюрпризов. Веревки стекали с его тела, как живые. Да они и были… живыми? Две из них захлестнули шеи наемников, давя, удушая. Четвертый наемник кинулся в лес, но на него с угрожающим рыком прыгнула послушная нижина. Королева всегда перестраховывалась.
Рукоятка драгоценного меча из великолепной стали провернулась в руке наемника. Трусом он не был и за свою жизнь легко взял жизнь нижины, голова которой покатилась по земле. Но уже мертвая туша твари обрушилась на него, царапая его тело ядовитыми когтями.
Ирдан посмотрел на наемника и сплюнул — тут все кончено. Живым до дворца его не доставить — яд нижины уже проник в кровь. Счет шел на минуты. Жалко зверушку, без нее планы придется менять… Веревки удушили тех двух, а песчаная сколопендра, разбуженная резким движением и холодом, никогда не оставляет свидетелей. Маленькая ядовитая пакость боится холода и ветра и нежно любит температуру человеческого тела, поэтому предпочитает вне песков отсиживаться в кармашке из теплой ткани в голенище сапога своего хозяина, которого не воспринимает, как врага. Вылетев же из теплого уютного местечка, разозленная песчаная сколопендра в считанные секунды найдет самое теплое местечко, и таким обычно оказывается рот или ноздри человека или животного. Что происходит с несчастным дальше, впечатлительным лучше не знать.
Никого не осталось. Неаккуратно, но это, наверное, и к лучшему. Он и так знает, чьи это люди и кто позарился на сокровище короны. Его короны.
От скулящего ничтожного человечишки, жалкого придворного, которым приходилось притворяться, теперь не осталось ни следа. Теперь это был тот самый Ирдан Верден, которого знала только королева Мавен и с несколько десятков доверенных лиц.
А оборотень лежал в кустах в бессильной злобе. Он вспомнил и этот голос, и запах песка, который сопровождал его все время, пока его, пойманного, везли в срединные земли из родных гор. Именно он, этот песчаник*, проклятая змея, лишил его свободы и изменил против воли.
(Песчаник* — исконный житель королевства Песков. Их род появился задолго до королей, и они тоже, как оборотни и ведьмы, не были в полном смысле людьми. Часто их сравнивают со змеями за смертоносность, жестокость и хладнокровие, а также за особое строение позвоночника, которое позволяет им выкручивать кости и суставы так, как им захочется. Песчаников совсем немного, не больше сотни на все королевства, почти все они находятся при дворе своего короля, так как властолюбивы и тщеславны).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Чего оборотню стоило не бросится со спины, не разорвать песчаника на клочки… Но оборотень был умен. Бить надо только тогда, когда уверен в победе. А в битве змеи и зверя победа не всегда однозначна. К тому же, судя по недавней информации из письма, хлыщ явно работает с королевой Мавен… Поэтому оборотень наблюдал. И запоминал.
Воздух стал суше, светлело. Почти рассвет.
Ирдан Верден засуетился. Оттащил в овраг тела наемников, прикрыл тут же надерганным кустарником труп нижины. Отыскал свой сапог, обулся, поправил одежду. С сожалением посмотрел на драгоценный меч и парочку кинжалов и все же аккуратно спрятал их, прикрыв листвой. Отошел подальше в лес, за деревья. Очень вовремя.
Сухая голубая вспышка была мгновенной. Если бы не рефлексы, даже оборотень бы ее проморгал.
На земле в центре поляны кто-то зашевелился, застонал. Оборотень присмотрелся — обзор был, конечно, скверный, но для полузвериных глаз этого хватало. Там была женщина, на редкость некрасивая, старая, воняющая вином и страхом. Она подскочила, завертела головой. Совершила странные манипуляции правой рукой, обозначив на себе что-то вроде креста, пощипала себя за щеку, ойкнула.
А потом громко сказала:
— Пи. ц! Ну о. еть! Допилась!
И села, глядя прямо перед собой. Пощипала травку, зачем-то ее понюхала и снова улеглась на землю.
Ирдан Верден наблюдал. И оборотень тоже наблюдал. Он впервые видел обитателя других миров, и это обещало быть очень интересным!
Старуха тем временем снова села и внимательно огляделась. Неуклюже встала, покачнулась и резво поползла в кусты, откуда с победоносным выкриком извлекла странного вида прозрачный стакан. Подозрительно обнюхала, перевернула вверх дном, потрясла над языком. Пробормотала что-то про мать и заорала:
— Эй, люди-и-и-и!
Ирдан Верден решил, что сейчас самое время знакомиться, вышел из кустов и, подкравшись сзади, тихонько окликнул старуху.
— Эй… Женщина, то есть, бабушка…
— Б…!
Бабушка завизжала совершенно не старушечьим голосом, подскочила, стремительно обернулась и уставилась на Ирдана.
— Тише, тише… Места тут опасные, не кричите, приманите мавку, и случится беда.
— Мав…ку? Какую к чертям собачьим мавку?!
— Обыкновенную… А вы, наверное, из другого мира? А я тут за вами. Пойдемте, тут небезопасно. Болота, места гиблые, страшные. Вы можете идти? Не поранились при переносе?
Бабка замолчала, внимательно вглядываясь в Ирдана Вердена. И чем дольше смотрела, тем сильнее ей, судя по всему, не нравилось происходящее.
О, ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР!
Я заткнулась, внимательно разглядывая человека. Мозг параллельно судорожно выхватывал привычные ему детали, чтобы не уйти в бессознанку. Деревья зеленые, лужайка, мокрая земля. Запах болот, но какой-то… не такой. Очень странный костюм на человеке, который вышел ко мне — явно дорогой самошив. Кинжал на поясе — настоящий, в ножнах, уж насколько я в этом разбиралась.
Раздался хруст. Это я в порыве паники сжала изо всех сил пластиковый стаканчик, который не выпустила даже при таких сумасшедших обстоятельствах. Вот пьянь, а! Этот привычный, знакомый из кучи походов хруст и впившийся в ладонь хрупкий сломанный пластик неожиданно меня успокоили. Голова перестала бесконечно перезагружаться и тупить и заработала в нормальном режиме.
И первое, что я окончательно поняла, — я действительно не дома. И, скорее всего, это не шизофрения, хотя, как знать… Меня уверяло еще то, что я ощущала подсознательно, отлично развитым за годы путешествий чутьем: тут все чужое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Уверена, любой русский человек испытывал хоть раз такое чувство, оказываясь в другом государстве. Вроде бы небо то же самое: и трава зеленая, и люди обычные, но что-то в подсознании не дает ощутить себя как дома. Так и мы в многомилионной Москве, к примеру, легко выцепляем взглядом иностранца. Что-то в нем не то. Что-то подозрительное. Вроде бы сидит мужичок за барной стойкой, потягивает свое пиво. Рубашка клетчатая на нем, щетина, пузо из-под ремня торчит, волосы взлохмачены. Ну, обычный наш Вася, совершенно ничем не выделяется, а взгляд то и дело возвращается к нему, потому что что-то не дает покоя в нем, напрягает. А потом — ап! — и «Вася» заговорил с барменом на плохом английском с немецким акцентом и оказался Ганцем из Франкфурта. Вот и она, причина подозрительности. Чужой, не наш.
