в силу закон сложения импульсов от ударных волн.
Первые установки монтировались не на автомобилях, а на деревянных помостах, которые мы возили с собой. Дальность стрельбы была небольшая, поэтому, чтобы не ударить по своим, подготовку позиций для стрельбы мы вели на нейтральной полосе, перед передним краем нашей обороны, и попадали под перекрестный огонь и спереди, и сзади.
Снаряды М-30 имели фугасную, химическую и зажигательную начинку. Однако в основном применялась фугасная. Зажигательные снаряды мы применили только один раз при взятии Ельни. Снаряды с химической начинкой не использовали ни разу, хотя всегда их возили с собой в подразделении тылового обеспечения. Головка снаряда была выполнена в форме эллипсоида. За эту особенность кто-то из начитанных фронтовиков остроумно прозвал установку «лукой» - по имени героя написанной в 19 веке поэмы, прославляющей его сексуальные подвиги. По понятным причинам это прозвище, в отличие от «катюши», официальная пресса предпочитала не упоминать, его знали только сами фронтовики.
Бригада дислоцировалась в Калужской области, в районе поселков Сухиничи и Жиздра. Отсюда мы наносили сокрушительные удары по скоплению сил противника.
Один из первых моих боев в качестве заместителя командира третьей батареи проходил около Жиздры. Батарею развернули, как обычно, между передними краями обороны на безлесной пересеченной местности, поросшей кустарником. После нашего первого залпа по переднему краю противника в атаку пошел танковый корпус. Он обогнул нашу позицию с двух сторон и пошел вперед. Немцы их встретили шквальным огнем. Несколько танков загорелись. Вдруг из-за холма на нашу позицию выскочил танк Т-28, остановился рядом с нами, и из центральной башни выбрался раненый командир танка. Он был весь в крови и попросил медицинской помощи. Оказать мы ее не успели. В ту же минуту к нам на позицию буквально подлетел на танке командир корпуса, достал пистолет и, срываясь на крик, потребовал у раненого командира немедленно вернуться в боевые порядки. Раненый танкист пытался уговорить комкора дать ему возможность получить медпомощь, но тот, угрожая пистолетом, заставил повернуть танк и вернуться на поле боя. Все, что мы могли сделать в этой ситуации, - это установить новые ракеты и без разрешения командования дать залп и поддержать наших танкистов.
Все это время наши позиции подвергались интенсивному обстрелу, пули, что называется, свистели, и не только со стороны противника. В этом бою был убит заместитель командира 593-го дивизиона, и меня перевели на его место, в конце 1942 года мне было присвоено воинское звание «лейтенант» с направлением в ранге заместителя командира в 593-й дивизион. С ним я и прошел по фронтовым дорогам остаток своей армейской службы, дослужившись до капитана и начальника штаба дивизиона.
Для гитлеровского командования ракетное оружие Красной Армии было главным раздражителем, на нас велась настоящая охота. Во время одного из боев соседний дивизион был неожиданно накрыт вражеской авиацией и погиб почти в полном составе, нашему - с большим трудом удалось выбраться из окружения. Выручали грамотные действия командиров, которые к этому времени уже прошли сквозь огонь и воду, воинская смекалка и тесное взаимодействие, готовность, рискуя собой, прийти на помощь товарищам. В 593-м дивизионе было много белорусов, и это служило дополнительным фактором сплоченности. Впрочем, из-за него я во второй раз едва не угодил в штрафбат.
Чем ближе продвигались наши войска к границе с Белоруссией, тем чаще в кругу земляков мы мечтали о том дне, когда вступим на родную землю. Однажды я возьми да и брякни:
- Хорошо было бы создать отдельный белорусский дивизион!
Кто-то из информаторов донес об этом оперуполномоченному Особого отдела. Как назло, им был человек по характеру злопамятный, старавшийся любой ценой выслужиться перед начальством. Тот, расписав этот безобидный разговор как проявление националистических настроений, сообщил наверх. Меня вызвали в политотдел бригады. К счастью, его возглавлял Холодилов - умный, опытный командир, который хорошо знал меня. Если бы не он, не миновать штрафбата. В него попадали и за более мелкие проступки - за проявление пессимизма, за обнаруженную в вещмешке немецкую листовку…
1943 год, зима. Наша часть стоит около станции Гусино, недалеко от дороги Смоленск - Витебск. Командование бригады отправило шесть своих машин за ракетами на станционные склады. Две машины должны были привезти боеприпасы в наш дивизион. Загрузили ящики с ракетами, и колонна двинулась в обратный путь. Пересекли московское шоссе, но две последние машины не пошли в сторону Витебска, а повернули на Москву. На этом перекрестке стояла танковая часть, куда, видимо, по предварительному договору полуторки и заехали.
Танкистов переводили под Москву на переформирование и переобучение в учебный центр. Выгрузили ракеты, посадили личный состав и отправились в Москву. Свою роль, видимо, сыграло и то обстоятельство, что один из водителей был москвичом. Второй был родом с Украины.
Боеприпасов мы не дождались, сообщили об этом в штаб бригады. Там начался переполох - ракеты совершенно секретные, за каждый выстрел отчитываемся перед оперативной группой ракетных войск. Поступила команда немедленно начать поиски. Командир поручил мне взять несколько бойцов и выехать на поиски пропавших машин. Поехали в сторону станции и недалеко от перекрестка увидели на снегу знакомые ящики, сложенные в штабеля на стоянке у дороги. Все ракеты были на месте. Танкисты тыловики оставались в своей части и рассказали нам, что наши машины ушли в сторону Москвы.
Вернувшись в часть, я сообщил комбригу обстоятельства дела, что все ракеты целы, пропали две машины и два водителя. Он приказал мне срочно связаться с особистом бригады, изучить личные дела водителей, взять их данные и домашние адреса и выехать в Москву на поиски дезертиров. На следующий день, взяв с собой солдата - москвича Копылова, выехал в Москву. У Копылова были две старшие сестры, переговорив с ними, решили, что одна из них подойдет к жене водителя и попробует выяснить, где он находится. Наш план не сразу, но удался. Сестра Копылова выяснила, что один из водителей работает в танковом учебном центре под Москвой.
С полученными данными я поехал в опергруппу ракетных войск и через несколько часов ожидания туда под конвоем привезли пропавшего водителя. Выделили нам машину, и мы своим ходом вернулись в район станции Гусино, в штаб бригады. Интересно, что в это время в части проходил митинг, на котором выступал начальник политотдела Холодилов. В очень доступной форме он говорил бойцам, как нам необходима победа, и обещал им столько и того, что нынешнему российскому политику Жириновскому даже не снилось. По этическим причинам слова бывшего уральского рабочего Холодилова я здесь привести не могу.
