— Так и молчит?
Ответом окольничему был слаженный поклон служанок. Никита Романович тяжело вздохнул, задумавшись о чем-то своем, затем уведомил малолетнего племянника о том, что со следующего дня все его занятия с наставниками возобновляются, причем в полном объеме. Помолчал, ожидая от Дмитрия хоть какой-нибудь реакции, не дождался и едва заметно дернул щекой:
— Завтра на заутреню в Успенском соборе сам за тобой зайду.
Равнодушно скользнул взглядом по челяди, развернулся и тяжело ступая, вышел — и на сей раз, совсем не утруждая себя сохранением тишины. Остаток дня прошел… Скомкано, скажем так. Постоянно кто-то мелькал в соседней комнате, пришли, в скорбном молчании постояли и так же ушли две смутно знакомых женщины, опознанные как любимые комнатные боярыни царицы Анастасии. Затем весьма дородная мастерица сняла с него мерки для нового платья — хоть он и болел, а расти не переставал (и слава богу!). Ужин из рассыпчатой пшеничной каши с кусочками мяса, причем последнего было как бы не больше, чем первого. Вечерняя молитва в Крестовой, в обществе попа, не без труда опознанного как личный духовник царевича Агапий. И укладывание в постель, в котором поучаствовал все тот же состав верховых челядинок. Авдотья уже привычно раздевала, вторая занималась постелью, напоследок весьма качественно избив обе пуховых подушки (был бы вместо них человек, вполне можно было квалифицировать как нанесение тяжких телесных повреждений), а третья торжественно принесла и поставила на видном месте ночной горшок. Он же — бадейка деревянная, расписная, резная, и вообще по-всякому изукрашенная. Наверное, чтобы пользоваться было приятнее.
Вообще, некоторые люди вспоминались с первого взгляда — тот же дядюшка тому яркий пример. Или взять хотя бы ту няньку, что так лихо сдернула с него сапоги. Как только зашла, так в голове сразу и появилось ее имя — Алевтина. Угадали родители с имечком, ничего не скажешь!.. Другие люди, и было их уже заметно больше, узнавались словно бы через пелену дождя — нехотя и кое-как. Но узнавались. В отличие от явно знакомых, но полностью безымянных верховых служек и постельничих сторожей — словно бы видел он их чуть ли не с младенчества, но проходили они исключительно по категории «живые предметы обстановки». Хотя, чему уж тут удивляться?.. Сон пришел легко и незаметно — впрочем, как и всегда после его вечерних упражнений со средоточием. Легкий, цветной, и абсолютно незапоминающийся — нахватавшийся всего за полдня впечатлений разум тасовал все что увидел и услышал в стройные цепочки воспоминаний, раскладывая их затем по полочкам памяти…
А вот пробуждение на новом месте что-то не порадовало. Открыв глаза от легчайшего прикосновения к плечу, Дмитрий пару минут бездумно смотрел на суетящуюся по его спальне Авдотью. А затем, с некоторым трудом, осознал сразу две вещи. Во-первых, ему очень не нравится просыпаться НАСТОЛЬКО рано — подсвеченная звездами тьма за единственным узеньким окошком, и собственное чувство времени в один голос утверждали, что на дворе никакое не утро. Потому как половина четвертого часа после полуночи, это только и исключительно ночь, а кто считает иначе, тот просто больной на всю голову извращенец!.. А во-вторых, отныне и на долгое время вперед подобные побудки станут для него нормой: царская семья была опутана множеством цепей старинных традиций. Одной из которых было обязательное присутствие всех членов семьи на воскресной заутрене в Успенском соборе. Обязательное! Как и регулярная раздача милостыни, участие во всех больших церковных праздниках, обязательные поездки по святым местам, участие в соколиной охоте и многом, многом другом. А для него, как для наследника, это самое «многое» было еще больше и категоричней — особенно, что касается обучения наукам и языкам. Вдобавок, как только он войдет в должный возраст (ждать этого события оставалось не больше двух-трех лет), его начнут приучать и к делам правления. Поначалу — во время каждого заседания Боярской думы или приема чужеземных послов он будет сидеть в специальной горенке над входом в Грановитую палату, прилежно слушая и запоминая все происходящее. Затем позади отцовского трона (или еще где-нибудь в укромном уголке) появится небольшая такая скромная скамеечка. Для него. Чтобы не только слушал, но видел, кто, что, и как говорит. Потом, когда посчитает нужным отец, его пошлют на «преддипломную практику» в Тверь — традиционную уже вотчину наследника престола. А лет в семнадцать начнут подыскивать невесту…
— Ну, где он там?..
С усилием отогнав незаметно подкравшийся сон (спасибо, дядюшка!..), Дмитрий встал с ложа, на которое присел с четверть часа назад и зашагал навстречу ранней пташке Никите свет Романовичу. Вернее, вслед за ним — увидев малолетнего племянника, тот без лишних слов развернулся и направил свои стопы под своды Успенского собора. По пути (кстати, не такому уж и долгому), царевич с некоторым удивлением узнал, что он просто невозможный засоня. Потому что количество челяди, суетящейся по хозяйственным делам, и бояр, возжелавших духовного окормления в столь несусветную рань, было столь значительно, что становилось непонятно — когда все они вообще спят. И спят ли? Тот же окольничий, чья грузная фигура в данный момент служила ему путеводной звездой, совсем не выглядел человеком, умирающим от непосильных нагрузок.
«Наверное тоже, как и я, любят поспать днем. Часик-другой. Хе-хе, третий-четвертый, да еще и не в одиночестве».
Сам храм… даже не так — Храм Божий! Юного наследника впечатлил. Своей красотой, свежими, как будто только вчера закончили, красками настенных росписей, изобилием золота и драгоценных камней на окладах больших и малых икон, умиротворяющим сиянием множества свечей, и наличием чего-то такого, что можно было бы назвать возвышенной радостью. А еще чем-то таким неуловимым и непонятным — но определенно интересным. Словно какая-то часть его души резонировала в такт с белокаменной громадой храма, самым краешком прикасаясь к истекающей из него спокойной силе…
— Да проснись ты уже!
Увлекшись столь новым и абсолютно неожиданным ощущением, Дмитрий пропустил тот момент, когда надо было остановиться, и уперся головой прямо в дядюшкину спину. Ничуть тому не расстроившись, спокойно отстранился, повел головой по сторонам и снова выпал из реальности — потому что рядом переминался с ноги на ногу удивительно похожий на него мальчик, примерно шести, или даже пяти лет.
«Иван!».
Жадно ищущий взор прошелся дальше, отыскав вначале трехлетнюю Евдокию на руках у дюжей мамки, а потом и четырехлетнего Федора — тоже на руках, но у незнакомого боярина. Пристально всмотрелся в младших сестру и брата, перевел взгляд на среднего…
«Да, к таким пухлым щечкам рука прямо сама по себе тянется. Херувимчики, да и только! Федя спит с открытыми глазами. Эх, тоже хочу!!! Дуня вроде как недавно плакала, один Иван полон сил и энергии. А нет, тоже позевывает, да так заразительно!».
Внезапно собравшуюся в храме толпу (иначе и не скажешь) бояр охватила мертвая тишина. Прокатилась волна тихих говорков, еще одна, а затем в полнейшей тишине раздались шаги сразу нескольких человек. Где-то за спиной Дмитрия кто-то кому-то сдавленно прошептал:
— Говорил же я тебе, что великий государь на заутрене будет, а ты?!..
— Цыц!
Хоть и стоял Дмитрий в самых что ни на есть первых рядах, а отца увидел только мельком — тот, быстро пройдя по моментально образовавшемуся перед ним проходу, встал на Царское место. Тут же в храме стали гаснуть свечи, и вознесшийся к сводам сочный бас возвестил о начале заутрени:
— Бог Господь, и явися нам, благословен Грядый во Имя Господне!
Голос священнослужителя, выводящий первые строки шестопсалмия, был настолько силен и низок, что отдавался в голове легким гулом, проникая чуть ли не до костей.
— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…
«Силен! Прямо живой генератор инфразвука получается!..».
Ему, впервые попавшему на такое богослужение, все было интересно и в новинку, а вот его средний брат после первых десяти минут гулкого молитвенного «гудения» стал потихоньку поклевывать носом. Разумеется, многоопытный дядюшка такие моменты отслеживал прекрасно (и густой сумрак ему в этом совсем не мешал) тут же взбадривая племяша едва заметным тычком в плечо. Ткнул раз, потом другой… А после третьего другой его племянник не выдержал, и сделал ровно два шага вбок, вставая в аккурат за спиной брата Ивана. Положил ему руки на плечи, чуть-чуть прижал к себе и дружелюбно улыбнулся, когда тот от неожиданности повернул голову. Легонько кивнул на священника, наконец-то добравшегося до отпуста, и тихо-тихо прошептал:
— Немного осталось.
Услышав в ответ такое же тихое:
— Ага.
Сквозь длинные и узкие окна-бойницы под куполами виднелось серое небо, когда утих последний звук заканчивающей службу молитвы. Выдержав приличествующую паузу, шевельнулся государь, вслед за ним свободнее вздохнули его ближники, ну а потом этот почин подхватили и остальные бояре, наполнив воздух шорохом одежд и осторожными шепотками.
