— Дверь! — Терой схватил Жожо за руку и оттащил назад. — Он может выстрелить сквозь дверь!
— …Он?
— Да! — взорвался Терой, а может, просто перевел дыхание. Он и в самом деле дышал тяжело, почти задыхался, и Жожо видел, как лицо Тероя покрывается блестящими капельками пота.
Неожиданно Терой принялся ощупывать пояс брюк Жожо.
— Где твой пистолет?
— Он… Он остался в машине. — В груди у Жожо вдруг защемило от страха. Знакомое ощущение. Его кошмар стал явью: в нужный момент у него не оказалось пистолета и он подвел Тероя. — Я оставил его в перчаточном ящике. Я не думал, что…
— В машине, — раздраженно повторил Терой, но тут же понимающе кивнул, вытер пот с верхней губы, сунул руку куда-то под пиджак и достал маленький револьвер. — Ладно, — сказал Терой и протянул Жожо оружие, предварительно сняв с предохранителя.
Жожо молча взял револьвер.
— Теперь слушай меня, паре. На счет три стреляем в дверь. Нам надо выстрелить раньше него. Используй все патроны. Стреляй, пока они не кончатся.
— Прямо в комнату?
— Да. На счет три.
— Понял.
— Ты готов? — Да.
— Уверен?
— …Да.
Терой перекрестился дулом своего пистолета. — Раз…
Раз, два, три… Грохот, кровь, Бубо, просящий милостыню, дон Пепе, сидящий с белым лицом, залитым ярко-красной кровью, — все это просто уму непостижимо. Однако Терой продолжал считать, и Жожо стал думать совсем о другом.
Эта мысль пришла ему в голову, когда он прикоснулся к обручальному кольцу на левой руке.
Было самое начало девятого, и Миранда собирала большую — полметра на полметра- мозаичную картину. В прошлую субботу он рано вернулся домой и увидел маленькие кусочки мозаики, разбросанные возле их кровати. Жожо удивился, а потом, видя, как жена склонилась над коробкой, рассматривая картину в поисках подсказки, подумал: что заставило ее купить эту игрушку?
— Миранда, — обеспокоенно спросил Жожо. — Разве я уделяю тебе мало внимания?
Она даже не взглянула на него.
— Нет.
— Тогда зачем ты купила эту мозаику?
— Я ее не покупала. Ее купила Нана Конче для своего внука, но ему мозаика не понравилась, и Нана расстроилась. Она пригрозила, что выбросит ее, но я ей не позволила.
— А-а-а, понятно.
— Я подумала, что интересно будет с ней повозиться.
Жожо вспомнил, как тщательно и методично она училась заряжать пистолет.
— А я уж испугался, что ты думаешь, будто я стал к тебе равнодушен. Ведь с тех пор как я работаю шофером у босса, мне приходится часто пропадать по ночам.
Миранда опять даже не взглянула на него. Она только что нашла два подходящих друг к другу кусочка.
— Вот я и решила собирать эту картину, чтобы скоротать время, пока тебя нет дома.
— А-а.
— Поможешь мне?
— Давай.
— Отлично. Понимаешь, здесь так много кусочков, что это довольно сложное дело. Конечно, слишком сложное для внука Наны Конче. Он бы только расстроился.
Жожо опустился на колени рядом с ней, держа в руке два ровных кусочка.
— Нужно начать с углов. В этом все дело. Миранда кивнула.
— Я знаю. Я их уже нашла. Вот они.
— Точно.
— …Я приготовила тебе ужин. Он там, под тарелкой.
— Ты уже поела?
— Час назад.
— Ну… — Жожо пожал плечами. — Давай собирать эту штуку.
— Раз…
Его большой палец повернул кольцо.
— Два… — сказал Терой.
Жожо оставил кольцо в покое и ухватился обеими руками за пистолет. — Три!
3
Стоя плечом к плечу с Тероем, не в силах отвести глаз от снопа искр и разлетающихся во все стороны щепок, Жожо вдруг почувствовал, что с его руками что-то не так. Они стали непослушными и, казалось, существовали отдельно от тела. Пока они выполняли все, что он от них требовал: держали оружие в одном положении, насколько позволяла отдача. Но Жожо не знал, чего от них ждать в следующий момент. Похоже, они были готовы взбунтоваться, угрожая выйти из строя и стать бесполезными, будто понимали то, чего не понимал он сам.
Он был уверен, что тоже понял бы, если бы не отдача, которая сотрясала его тело при каждом выстреле, вызывая ощущение пустоты.
Но вот пистолет перестал дергаться. Патроны кончились. Терой оттащил Жожо в сторону от двери, выхватил из его рук пистолет и перезарядил его прежде своего собственного. Он вставлял патроны с такой же ловкостью, с какой уличный фокусник гоняет монетку между пальцами.
Терой что-то прокричал, судя по его широко раскрытому рту, но Жожо ровным счетом ничего не услышал, потому что совершенно оглох сразу после слова «три» и последовавшего за ним грохота стрельбы. Он даже не услышал собственного голоса, когда крикнул: «Я тебя не слышу» — в ответ Терою, который, казалось, тоже оглох.
Но вот пистолет снова очутился в руках у Жожо. Терой поднял палец и смотрел на Жожо с выражением напряженного ожидания.
К первому пальцу добавился второй. Знак перемирия.
Знак перемирия?
— Я тебя не слышу!
А вот и третий палец. Ох, нет, — вяло подумал Жожо, — опять начинается.
Снова появилось знакомое ощущение в руках, но на этот раз, несмотря на отдачу пистолета, в сознании смутно возникал какой-то образ. Он становился почти четким в коротких промежутках между выстрелами, пропадал и возвращался снова, становясь все яснее и яснее.
Зеленое и голубое.
Вокруг раскинулись джунгли, вверху виднелось голубое небо, а впереди была поляна.
На поляне — разбросанные в каком-то подобии порядка там и сям плиты и что-то вроде коробок. Группа мужчин, одетых в черные костюмы, и женщин под черными зонтиками стояла вокруг какого-то здания.
Довольно большое здание по провинциальным меркам, хотя и совсем маленькое по городским, без окон и без дверей, все из белого камня, окруженное железной оградой.
В промежутках между выстрелами Жожо почувствовал на шее горячее прикосновение солнца.
4
На фоне приземистых, с потеками от дождя коробок, на которых виднелись коротенькие надписи в обрамлении дат и имен, китайские склепы, богато украшенные резьбой и мраморной мозаикой, поражали своим великолепием. Но оно казалось просто жалким по сравнению со склепом дона Пепе, который располагался в самом центре кладбища, среди свободно стоящих изваяний, изображающих толстощеких детишек и святую Деву Марию. Размером с небольшую церковь, склеп был окружен собственной, совершенно особенной оградой из чугунного литья.
Под защитой каменных стен вечным сном спали многие поколения семьи дона Пепе. Расположившись за оградой, целая армия духов его предков так и бурлила в неподвижном воздухе вокруг склепа, выглядывала из глаз изваяний, кишела в подстриженной траве у их ног.
А среди деревьев, окружающих кладбище, обливаясь потом, стояли все жители деревни и Жожо с семьей. Духи невидимы, — подумал Жожо, наблюдая за толпой лучших плакальщиков у входа в склеп. Их неподвижные черные силуэты сомкнулись вокруг гроба дона Пепе. Они казались настолько убитыми горем, что были не в состоянии даже причитать или плакать.
Но он ошибался. Жожо еще ни разу не приходилось видеть столь беззвучных похорон. И не только он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда священник начал говорить, кто-то коротко всхлипнул.
— Ай-яй-яй, — донеслось из зарослей папоротника слева от него. Похоже, жена таты Typo, судя не по громкости причитания, а по тому, как резко оно прекратилось. Раздался приглушенный визг, когда тата схватил жену за глотку и зажал ей рот рукой. Этот звук был знаком большинству жителей деревни.
Мать Жожо зевнула, переступила с ноги на ногу и вытерла лицо носовым платком. Ее блузка, которая еще утром была ослепительно белой, теперь липла к спине и была вся усеяна листьями и крошечными веточками.
Жожо взглянул на нее, и она улыбнулась в ответ.
— У тебя все нормально? — прошептала мать. Жожо кивнул.
— Тебе не слишком жарко? — Нет.
— А ты не очень устал?
— Нет.
— …Может, проголодался? Жожо секунду подумал:
— Нет, не проголодался.
— Потерпи, уже недолго осталось, если ты еще можешь стоять в рубашке…
— Да, могу.
— Хороший мальчик, — прошептала мать с легким оттенком удивления в голосе и снова вытерла лицо платком. — Хороший.
— Аминь, — тихо прозвучало среди надгробий и раздалось среди деревьев. Священник закончил обряд, и гроб с телом дона Пепе понесли к воротам склепа.
Вдруг Жожо почувствовал руку отца у себя на пояснице. Отец толкал его вперед. Не понимая, в чем дело, Жожо уперся ногами в землю.
— Ступай вперед, — шепнул отец и толкнул сильнее.
— Но зачем?
— Ступай вперед!
Жожо продолжал сопротивляться. Они уже несколько часов простояли среди деревьев, придя задолго до плакальщиков. И все это время никто не сказал ни единого слова громче, чем шепотом, и не сделал ни единого движения резче, чем требовалось, чтобы отогнать муху. Так зачем же было выходить на яркий свет из этого укрытия?
