Кроме того, этот сон наглядно продемонстрировал еще один простой метод, которым можно пользоваться, чтобы вызвать осознаваемость: нужно заметить, что во сне присутствует какая-то несуразность. Это случилось, когда я посмотрел в зеркало и заметил, что моя борода исчезла. Эта несуразность заставила меня обратиться к опыту и в итоге навела на мысль, что, должно быть, дело происходит во сне. В этот момент, держа ладони перед собой и пристально глядя на них, я получил полное подтверждение своего осознаваемого состояния. Увидев свои руки, я обрел полную осознаваемость и был очень доволен и счастлив, потому что из них, заливая сиянием все вокруг, струился сверкающий, поистине неземной свет. Когда я поглощал и впитывал глазами это яркое сияние, на этот раз исходившее из моих рук, меня снова охватило уже знакомое пьянящее чувство головокружения. Я начинал свыкаться с состоянием осознаваемости: мне стало ясно, что я снова попал в него — в то состояние сознания, которое, притягивая как магнит, воодушевляет и приглашает оставаться в нем как можно дольше.
На этой стадии эксперимента я задал себе вопрос: Как сохранить и продлить осознаваемое равновесие в состоянии осознаваемого сна? Самый удачный ответ на этот вопрос — сравнение осознаваемого сна с опытом детства, когда мы учимся кататься на велосипеде. Помню, как шатко и неуверенно я себя ощущал, когда впервые попробовал объехать школьную спортивную площадку. Сколько раз я терял равновесие и падал, в кровь сбивая коленки! А один раз даже умудрился врезаться прямо в дерево. Однако, упорно тренируясь, я постепенно увеличивал дистанцию, которую мог проехать, не свалившись с велосипеда. В конце концов я научился бесконечно носиться по кругу, никогда не теряя равновесия.
Однако второй аспект обучения искусству сохранять равновесие в состоянии осознаваемого сна явно отличался от езды на велосипеде. Он ощущался скорее как состояние пассивности, совершенно не похожее на велосипедную езду или какое бы то ни было другое занятие или действие. Этот аспект скорее напоминал предельно развитое состояние восприятия, ощущение глубокой чуткости, открытости и готовности к тому, чтобы эти осознаваемые энергии возникли и потекли своим чередом. Пожалуй, принятие — подходящее слово для описания второго аспекта равновесия. Спэрроу использовал для него слово «смирение». Другие авторы говорят об «освобождении» или о «преодолении своего „я“». Когда в осознаваемых сновидениях наступало такое состояние полнейшего принятия, у меня возникало ощущение, будто образы этих снов и чистейшие тонкие энергии, пронизывающие все мое тело, просачиваются в мою осознаваемость. Эти образы возникали не потому, что я их создавал, а потому что в эти редкие, драгоценные мгновения я был готов принять их возникновение. Для меня увеличение осознаваемости означало увеличение принятия этого уникального состояния сознания, его сохранение подразумевало сохранение благодаря такому состоянию принятия, а его продление — готовность принять его продления.
Для меня самого и для большинства моих соотечественников такая степень принятия — явление относительно редкое. Я думаю, причина этого очевидна для большинства читателей. Мы, американцы, живем в обществе, где во главу угла ставятся совсем иные человеческие устремления. Деловитость, вкус к власти, господству, влиянию, накоплению, настойчивость, целеустремленность, напористость и боевитость — вот черты, ставшие характерными для американской нации в целом. Когда-то эти черты были необходимы, чтобы помочь обществу первопроходцев освоить бескрайние, а зачастую и опасные новые земли, на которые пришли наши предки. Сегодня мы задумываемся о возможности сбросить груз этих качеств и раскрыть нашу коллективную душу совсем иной системе ценностей. Так получилось, что мое собственное развитие в процессе осознаваемого сновидчества шло параллельно развитию нашего общества. В своем эксперименте я начал исследовать возможность открыться для восприятия более глубоких чувств и впечатлений, более глубоких радостей и восторгов, которые можно пережить в состоянии осознаваемости.
Следующее осознаваемое сновидение из этой серии совершенно ясно демонстрирует такой сдвиг мысленного равновесия. В нем я несколько раз перемещался между предосознаваемым состоянием и осознаваемым. Вот этот сон:
СПЛЮ Я ИЛИ НЕТ?
20 декабря 1980 года
Я сплю и при этом смутно осознаю, что наверное, нахожусь во сне. Осознаю, что лежу в своей постели лицом вниз и слышу, как в спальню вбегает мой сын Эрик[10]. «Папа, папа!» — зовет он и легонько теребит меня. Решаю сохранять неподвижность, чтобы не нарушить состояние, и Эрик скоро уходит. Его голос и прикосновение кажутся мне такими реальными, что я начинаю думать: должно быть, это вовсе не сон.
Обстановка меняется. Передо мной прекрасный весенний пейзаж. Кажется, прошло некоторое время, и я думаю, что снова нахожусь во сне. Вижу ярко-красный цветок необычайной, ослепительной красоты и сразу же понимаю, что это сон. Начинаю ощущать знакомый поток чистейшей энергии — он поднимается по груди к голове. Говорю себе: красота этого цветка настолько совершенна, что я уверен в своей осознаваемости. Теперь передо мной высокое розовое дерево, усыпанное тысячами великолепных ярко-красных цветов — похожие на ершики для мытья бутылок, они свисают с конца каждой ветки. Мягко оттолкнувшись от земли, мое тело настойчиво и целеустремленно плывет по воздуху прямо к дереву. Очень пристально и внимательно начинаю рассматривать красные цветы, необычайно чутко впитывая сознанием их облик до мельчайшей подробности. Красота цветов наполняет мое сердце огромной радостью. Потом сознательным волевым усилием я медленно вздымаюсь в воздух и очень осознаваемо и целеустремленно продолжаю рассматривать дерево до самой макушки, находящейся на высоте футов шестидесяти от земли.
Внезапно обстановка снова меняется. На этот раз передо мной красивый молодой человек с тщательно и аккуратно подстриженной каштановой бородкой. Лицо его сияет. На нем серые брюки и опрятный темно-зеленый пуловер. Вдруг он исчезает, и мне хочется чтобы он остался подольше.
Снова слышу, как в спальню вбегает Эрик. Осторожно дотрагиваясь до моей руки, он говорит: «Папа, пора вставать», и старается меня разбудить. Я снова предпочитаю лежать неподвижно, и он скоро уходит. Теперь я не уверен, во сне я или нет. В качестве проверки старательно и сильно моргаю глазами. Ощущение в глазах настолько живое и правдоподобное, что я делаю вывод: должно быть, я Вовсе не во сне. Ощущаю некоторое разочарование.
Обстановка в очередной раз меняется. Теперь я вместе с каким-то хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти нахожусь в административном блоке элегантно меблированного фешенебельного отеля. Слышу звуки радио. Думаю, что это стереодиапазон, потому что темп замедлен, а слова и музыка слышны очень ясно. Звучит навязчивый мотивчик, и звучный мужской голос читает рекламу кофе. Думаю, что я менеджер по рекламе, занимающий высокий, хорошо оплачиваемый пост, и в то же время я совершенно уверен, что все это происходит во сне. Прекрасно ощущаю себя в роли менеджера по рекламе, хотя ясно сознаю, что это вовсе не моя сфера деятельности. Я понимаю, что не испытываю ни малейшего интереса к этой работе, и прихожу к решительному выводу, что наверняка нахожусь во сне.
Решаю покончить со всеми этими эпизодами и, сохраняя осознаваемость, умышленным усилием воли просыпаюсь.
Проснувшись, я понял, что все пережитое действительно было сном и что я несколько раз переходил из осознаваемого состояния в предосознаваемое и обратно. Это меня поразило. Сон был довольно длинным, и навряд ли я запомнил его полностью. И все же никогда не забуду ослепительной красоты тысяч мохнатых цветков, усыпавших высокое розовое дерево. Я ощущал невероятную радость оттого, что мог так близко их разглядывать, целиком погружаясь в них и произвольно перемещая тело сновидения в любую точку этой картины.
Благодаря обретенной во сне способности летать и свободно передвигаться и мог разглядывать изумительные цветы под любым углом и с любого расстояния, пока их красота меня совершенно не ошеломила. Перемещаясь из предосознаваемого состояния в осознаваемое и обратно, я приобрел ценный опыт — умение сохранять уравновешенность во сне, точно так же, как в детстве приобрел умение сохранять равновесие при езде на велосипеде. По мере развития эксперимента, повторяя эту практику снова и снова, я понял, что ощутимо продвигаюсь вперед.
В этом сне мое сознание несколько раз перемещалось из обычного сна в предосознаваемое состояние, из него — в осознаваемое и обратно. Такая склонность сознания к перемещению стала для меня источником интригующих вопросов. Проснувшись, я поговорил с Чарлин и Эриком, и оба заверили меня, что в течение последнего часа Эрик ни разу не входил в мою спальню. На самом деле все это время дверь спальни оставалась закрытой, и он не мог бы ее открыть, потому что над дверной ручкой находился специальный пластмассовый предохранитель, не дающий маленькому ребенку повернуть ручку. Поэтому, пребывая в состоянии бодрствования, я был вынужден сделать вывод, что в действительности Эрик не входил в спальню и что мне это только приснилось. Отсюда вытекала интересная дилемма: эта часть сна была столь яркой и подробной, что я был убежден (находясь во сне), что сынишка входил в спальню и пытался меня разбудить. Проверка, которую я для себя придумал (во сне сильно моргнуть глазами), тоже не смогла дать ответа на вопрос «Сплю я или нет?» Ведь мне просто приснилось, что я моргнул! Хотя я находился в теле сновидения, ощущение было точно таким же, будто я моргнул глазами, находясь в обычном, физическом теле. Этот маленький эксперимент лишний раз подтвердил слова Скотта Спэрроу, что экспериментирующему с осознаваемым сновидением «не следует делать попытки измерить осознаваемый сон мерками яви» [34, с. 47]. Обретенный опыт показал мне, насколько просто сновидец может обмануться, если для того, чтобы определить, спит он или нет, пробует во сне ущипнуть себя, моргнуть глазами или выполнить какое-то другое простое действие: ведь любое из этих действий можно живо и правдоподобно совершить и находясь в теле сновидений.
