Васильев зло осклабился. Ну, ничего, дайте ему только узнать, как там обстоят дела, и он устроит всем такую комедию… Рыдать будут без остановки.
Глава пятая
Бой не на жизнь, а на смерть
Жизнь – это борьба, поэтому так велик травматизм.
Мудрость
Психологиня на месте не сидела. Она постоянно куда-то выходила, но вскоре возвращалась. Словно каждые пять минут ей надо было позвонить или зайти в туалет. Но вот к ней зашла завуч, и вместе они отправились наверх.
Андрюха выбрался из своего укрытия и направился к двери. Уже вставляя ключ в замок, он запоздало подумал, что стоило взять с собой свидетелей. Курбаленко или Рязанкину. А лучше их вместе. Тогда бы его триумф был полным и безоговорочным. А так придется доказывать, как там было на самом деле.
Ну, ничего, он еще заставит этот класс упасть к его ногам.
В кабинете все было по-старому. Стулья, рабочий стол, игрушка на комоде. В верхнем ящике стола рисунки.
Они действительно рисовали человечков. Простым карандашом. У кого похуже, у кого получше. Мальчишки в основном изгалялись в монстрах, девчонки рисовали кто принцесс, кто длинноногих уродцев в стиле анимэ. Андрюха подумал и решил тоже внести свою лепту в психологический портрет класса. Он взял рисунок Рязанкиной и на обороте изобразил головонога – кружок с ручками-ножками по бокам, пальчики в растопырку, широченная улыбка и пустые глаза без зрачка. Получилось жутковато. Ничего, пускай пугается. Чтобы его ни с кем не спутали, по пузику головонога он пустил подпись.
Хотите, чтобы он был дурачком? Пожалуйста!
А вот и дурацкий тест про дружбу.
Уже вытягивая листки, Васильев подумал, что зря столько промучился с ключом. Можно было всех спросить – написал его кто-нибудь или нет. И если бы никто не отозвался, тогда бы и стоило бить тревогу, а если бы призналось полкласса, можно было сразу идти на математика войной. Эх, и закатит он им Бородино пополам с Варфоломеевской ночью. Мало не покажется.
Почерк у одноклассников оказался фантастически неудобочитаемым. Даже знакомые фамилии среди этих корявых «п» и «м» угадывались с трудом. Уже на четвертом листке он решил все не читать, а искать только свою заглавную букву «В». Работа пошла быстрее. Когда осталось листочков пять, Васильев начал волноваться. Последний листок он читал уже с ненавистью.
Его не было.
Ни одна сволочь не назвала его. Им всем было на него плевать!
А ведь пошути он или выступи против математика, весь класс ржать будет. Вечеринка, гулянка – все за, как один. А на острове он, значит, никому не нужен.
На секунду Андрюхе показалось, что все подстроено – бумажки писал кто-то другой. Он даже руку протянул, чтобы еще раз перетряхнуть всю стопку. Но остановился. Таким корявым почерком могли писать только ученики 9-го «Б» класса.
Васильев сунул листочки обратно в ящик стола, положил сверху картинки с человечками. На него глянул грустный толстый уродец с кривыми ногами и глазами на разном уровне.
«Когтев». «Г» сливается с «Т», а у «В» верхняя петля сильно заваливается вправо.
Зачем психологине их рисунки? Она вообще ничего не смыслит в психологии! Психология это когда молоточком по коленке стучат. Это когда проводочки к голове подсоединяют. Дают пить таблетки…
Васильев вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В его голове творилось что-то странное. Он словно был здесь, но одновременно находился в другом месте. Он смотрел вокруг, и у него в глазах не было четкости. Коридор плыл. За окнами слышалось море.
На ватных ногах Андрюха прошел весь этаж, зачем-то постоял около двери в женский туалет и двинулся к выходу.
Кто-то шел мимо него, здоровался, кому-то он отвечал, кивал головой, жал руки. На улице стало вроде как легче, только все никак не проходила туманная завеса. Доносящиеся со всех сторон звуки затормаживали перед его головой и обсыпались на асфальт.
Вот бы сейчас умереть. Сделать шаг и упасть около крыльца, рукой указывая на окна кабинета психологини. Все бы сразу поняли и поднялись на второй этаж. Там около окна стояла бы Ольга Владимировна, прижимала бы к груди Андрюхин рисунок и плакала. С ее губ срывались бы просьбы о прощении. И вот тогда, может быть, он бы их и простил. Неприкаянным ангелом он летал бы над печальным кладбищем и сверху посылал бы всем милостивое разрешение жить дальше хорошо и долго. Только без него. Каждый вечер он заглядывал бы в окна квартиры Рязанкиной и являлся бы перед ней призрачным фантомом. Ксюха, исхудавшая и бледная, снова начинала бы рыдать и, протягивая к нему руки, клясться, что любила только его. А все остальное блажь, ерунда и обыкновенные бабские капризы.
Картинка эта была настолько яркая, что ноги у Андрюхи подкосились сами собой, и он бухнулся в утоптанный снег школьного двора. При падении он больно ударился локтями и задом. От этого в голове наступила относительная ясность. Он оглянулся, ожидая увидеть благодарных зрителей, но во дворе никого не было. Никто не бежал к нему с выражением ужаса на лице, не звал на помощь, не начинал просить прощения.
К тому же из такого неудобного положения не были видны окна второго этажа. Почти все их загораживал сильно выдающийся вперед козырек над крыльцом. Да он и не представлял, куда конкретно смотрит кабинет психологини.
Очень скоро оказалось, что лежать и ждать, когда кто-то прибежит и начнет причитать, было неудобно. Снег под Васильевым быстро таял, и сквозь тонкую куртку начинал пробирать неприятный озноб. Андрюха уставился вверх и от какой-то необъяснимой тоски начал считать пролетающих у него над головой ворон.
– Чего там? – остановился над ним Когтев, тупо разглядывая низкое пасмурное небо.
– Надоели вы мне все, – устало произнес Андрюха, поднимаясь. – Просто достали!
– И чего? – все так же равнодушно поинтересовался Стас.
– Ничего, – Васильев отряхнул руки и подобрал рюкзак. – Уйду я от вас.
– Куда? – нахмурился Когтев, которому, казалось, было все равно, кому и какие вопросы задавать.
– На необитаемый остров, – стал заводиться Андрюха. – Скажи мне, Когтев, какого лешего ты не написал меня в этом дурацком тесте о друзьях?
– Где?
– В Караганде! – разозлился Васильев. – Писали вчера, кто кого возьмет на необитаемый остров. Ты чего меня не написал? Ты же там без меня вымрешь, как мамонт!
– А чего? – нахмурился Стас. – Я девчонок написал. Ими командовать можно. Скажу, чтобы одна шла в одну сторону, другая – в другую, они и пойдут. А возьмешь тебя, ты там главным станешь и меня задвинешь.
– И все? – Андрюхе стало скучно.
– А чё? – пожал плечами Когтев. – Тебя, что ли, никто не написал?
– Все написали, кроме тебя, – отмахнулся от занудного одноклассника Андрюха и побрел домой.
И без того серый день стал еще более серым. Андрюха без дела слонялся по квартире, не зная, куда себя деть. Он посидел перед мерцающим экраном компьютера, но грозно рычащие монстры, вызывающие его на бой, не привлекали, и даже, наоборот, вызывали раздражение своей тупостью и бессмысленностью. Он забрел на кухню, разогрел остатки супа и съел его прямо из кастрюли, стоя около окна и глядя на улицу. Потом пощелкал каналами телевизора. Ничего интересного не показывали. В нем зрело мрачное убеждение, что в школу ему идти больше не надо. Посидят без него недельку, вот тогда узнают, как это – жить без Васильева.
Жить без Васильева…
Эта мысль ему неожиданно понравилась. Если его не поняли, то пускай пеняют на себя. А ему с внезапно открывшимся осознанием своей непонятости жить больше не стоило.
Вот он стоит около окна и чувствует, как там, за спиной, разворачивается его короткая четырнадцатилетняя жизнь, со всеми бедами и радостями, с поездками, разговорами и встречами. И если так с ним поступили, то дальше уже ничего нет и быть не может. Он не хочет жить с осознанием глобальной несправедливости.
Затрезвонил телефон, и эта такая будничная и бестолковая деталь сбила Андрюху с патетической мысли.
Ошиблись номером.
Чтобы вернуть себе прежний настрой, Андрюха выкурил сигарету, но прежнего удовольствия не получил. Со дня дурацкой вечеринки, с того момента, как он поссорился с Ксюхой, ему расхотелось и курить, и пить, словно сама жизнь поменяла свой цвет, и теперь ее уже невозможно было ничем раскрасить.
На нужную волну Васильев настроиться больше не мог. Он еще немного послонялся по квартире, покопался в дядиной видеотеке в надежде найти что-нибудь, похожее на порнушку, ничего не нашел и перекочевал в комнату мамы. Здесь стоял приторно-сладкий запах духов, было душно и пыльно.
Он вернулся к себе, прогнал с экрана монстров и подключился к Интернету. Перебираясь с одной интернет-странички на другую, заглядывая в блоги к приятелям, Андрюха постоянно чувствовал, что он что-то упускает. Что какая-то неведомая ему жизнь проходит мимо и даже не заглядывает в окна.
