Наконец, Союзническая война закончилась по двум причинам — мятежники были покорены и убиты, и с 90 года консул Луций Юлий Цезарь выпустил закон, дающий римское гражданство всем остающимся верными союзниками и наделяющий военачальников правом предоставлять гражданство отдельным личностям и общностям в благодарность за оказанные услуги. Мера имела целью изолировать экстремистов, таких, как самниты, которые желали борьбы не на жизнь, а на смерть.
Во всяком случае, война стала для Суллы возможностью показать себя и завершить свой портрет совершенного лидера (хорошего генерала, хорошего администратора, хорошего дипломата), добавляя к этому при случае чуть-чуть от провиденциального человека. В то время, как он воевал в Самнии, в земле около Эзернии (ныне Изерния) образовалась широкая трещина, откуда появились языки пламени. Прорицатели, опрошенные о необычном явлении, ответили, что это знак, сообщающий, что доблестный человек с красивой внешностью возьмет власть в Риме, освободив его от волнений, имеющих там место. Не колеблясь и не позволяя кому бы то ни было вообразить другие гипотезы, Сулла объявил, что этим человеком является он, известный храбростью и огненной шевелюрой. И не упускал случая везде распространять эту мысль.
На состоявшихся в 89 году выборах магистратов 88 года Сулла наконец стал кандидатом: услуги, которые он оказал во время недавней войны, еще больше увеличили его славу, и пришел час для аристократии признать ее за ним — он был избран вместе с Квинтом Помпеем Руфом, чей сын женился на дочери Суллы Корнелии.
88 год, когда Сулла снова надел на себя знаки власти, был одним из самых ужасных. Он остался в памяти римлян в связи с тем, что впервые со дня основания Рима вооруженными войсками была нарушена священная ограда.
Экономическое положение, очевидно, было катастрофическим, потому что Союзническая война (очистительные операции которой должны были продолжаться еще много лет) захлестнула Италию огнем и кровью: не хватало провизии, каждая армия стремилась захватить урожай, чтобы не дать его врагу. Даже внутри Рима проблема становилась все острее в результате экономического кризиса: речь идет о проблеме долгов. Еще в предыдущем году очень тяжелый инцидент противопоставил кредиторов и дебиторов: и те и другие требовали помощи правосудия. Погиб при нападении на него городской претор Авл Семпроний Азеллион, который был знаком с делом: в то время как он, одетый в золотое, приносил жертвы Кастору и Поллуксу в центре Форума, в него было брошено несколько камней. Испугавшись, он попытался скрыться, достигнув храма Весты, находившегося совсем близко. Но его схватили и убили на месте. Это жестокое злодеяние вызвало всеобщий гнев, но, несмотря на значительное вознаграждение, ждавшее того, кто выдаст виновных, последние не были найдены никогда.
Политическая ситуация тоже была не из лучших, в частности, из-за притока новых граждан. В зависимости от способа, которым интегрировали в электоральный корпус, их вес значительно разнился. Вопрос ставился, в основном, о трибутных комициях, чьи избирательные единства (трибы) имели территориальный характер: если включить этих новых граждан только в некоторые из тридцати пяти триб, их влияние было почти нулевым, так как они могли создавать большинство лишь в трибах, где призывались выражать свои мысли; зато, если их распределить по всем тридцати пяти электоральным единствам, то из-за многочисленности им давалась бы власть в ущерб коренным римлянам. А трибутные комиции имели важное значение: их функцией были не только выборы во внутренние, но и в плебейские магистратуры (эдилы и трибуны), а также у них были юридические и законодательные компетенции. Предоминировал именно последний аспект: почти все принятые в течение века законы были проголосованы трибутными комициями, и легко понять, что завоевать или потерять контроль над большинством этого собрания было делом первостепенной важности. Давление было очень сильным, и каждый день разгорались ссоры, которые разрешались палками и камнями.
Как вполне естественно в подобном случае, чувство незащищенности и страха перед разразившейся гражданской войной вызвало цепную реакцию ужасов, которым, казалось, слепо вторит природа. Распространялся слух, что три ворона положили своих птенцов на улицу и съели их на месте. Рассказывали также, что крыса-самка, обгрызавшая золото со статуй одного храма, схваченная, произвела потомство — пять крысят и съела троих. И еще говорили главным образом о сверхъестественных явлениях, которые усиливали и продлевали ужас: самопроизвольно загорелся огонь в деревянных решетках оград, установленных в храме, и большого труда стоило их затушить. Наконец, в то время, как небо было чистым и без единого облачка, послышался пронзительный и мрачный звук, который продолжался и наполнял ужасом всех жителей Города. Сенат специально занимался знамениями: у него было заседание по этому поводу в храме Беллоны на Марсовом поле, в нескольких сотнях метров от Капитолия. Однако в момент дебатов влетел воробей с кузнечиком в клюве; часть он обронил, а с остатками улетел. Авгуры толковали этот знак как начало глубокого разногласия между клокочущим плебсом (кузнечик) и землевладельцами (воробей).
Ко всем этим внутренним волнениям, которыми боги, казалось, предупреждали римлян о катастрофических последствиях, добавлялась внешняя угроза, которую следовало воспринимать очень серьезно. Ведя губительную политику и надеясь извлечь из нее личную выгоду, проконсул Азии в 89 году Гай Кассий и легат Маний Аквиллий подтолкнули царя Вифинии вести политику агрессии против Митридата. В ответ последний развязал настоящий всеобщий конфликт: осенью он захватил Каппадокию и разбил армию Никомеда в Пафлагонии. Кассий и Аквиллий не предвидели, что военные действия примут такой оборот. Так как им не было поручено вести войну против Митридата, они располагали только довольно скромными военными силами, совершенно неспособными одержать верх над бесчисленными и жестокими солдатами царя. И очень скоро события обернулись трагедией: Кассий, разбитый на севере своей провинции, укрылся в Апамее, затем на Родосе; проконсул Сицилии Квинт Оппий ретировался после поражения в Лаодокии. Но Митридат дал знать жителям Города, что не произведет никаких актов расправы, если ему выдадут проконсула; что, очевидно, было сделано. Несчастного провели почти всюду, впереди его шли ликторы и двигался уничижительный кортеж. Митридат оставил его в живых только для того чтобы иметь возможность выставить напоказ проконсула римского народа плененным и смешным. Обращение, которое он подготовил для Аквиллия, было более жестоким: солдаты захватили его в Митилене, доставили в Пергам, привязали к ослу и заставили кричать: «Я, Маний Аквиллий, магистрат римского народа». Затем он был убит с помощью средства, явно изобличающего римскую жадность: ему в горло влили расплавленное золото.
Казалось, ничего не должно было теперь остановить победу Митридата: практически вся Азия воссоединилась с ним, называя его Богом, Отцом и Спасителем. Нужно сказать, что в этом смысле он позаботился развернуть умелую пропаганду: выказывал особое великодушие по отношению к азиатам, бывшим союзникам римлян, к последним же, наоборот, относился с безжалостной жестокостью. Таким образом он разжег настоящее расистское движение против всего, что было италийским или римским, и кульминацией стало уничтожение в один назначенный им день всех азиатских римлян, имущество которых было конфисковано и поделено.
Эта «Азиатская вечерня» была скрупулезно подготовлена Митридатом как в психологическом плане, так и в плане самой организации. Каждый город получил указания, которые предписывали, что нужно было убивать не только всех, в ком текла италийская кровь, взрослых и детей, но и рабов и приближенных этих людей. Были даже уничтожены их жены, часто дочери этой страны, потому что считалось, что хотя они и были восточного происхождения, но в некотором роде «заразились» от контакта с италиками.
В общем, в этот день нашли смерть примерно 80 000 человек, часто при ужасных обстоятельствах. Как только началась резня, несчастные италики искали убежище в храмах, откуда их вытаскивали и убивали, как в Эфесе. В Траллах сначала отрубали руки у тех, кто хватался за статуи богов. В Пергаме даже не утруждали себя тем, чтобы вытащить жертвы из храма Эскулапа: они были убиты дарохранительницами. Очищение некоторых городов сопровождалось даже пытками: в Кавне собрали всех, кого должны были убить, и убили сначала детей на глазах у родителей, затем жен на глазах у мужей, и мужчин в последнюю очередь. В другом месте утопили детей вместе с теми, кто хотел спастись морем. Некоторым из них удалось выбраться: тем, кто вовремя сменил тогу на какую-нибудь местную одежду.
Убийство безобидных торговцев маслом и вином, часто сильно интегрированных в местную жизнь, имело явное направление: оно показывало, что весь Восток полностью не потерпит больше римского присутствия. И особую озабоченность у Рима вызывало то, что флотилии Митридата не были «заперты» в Понте Эвксинском (Черное море): римский флот в Босфоре сдался, открыв им таким образом проходы в Средиземное море. Затем антиримское движение достигло Греции: знаменательно, что в Афинах народная «партия» откровенно выступила за Митридата, царя Понта. Наконец, Митридат организовал контакты с мятежниками Союзнической войны и некоторыми италийскими союзниками, находившимися в Африке и Испании.
