ГОРОД СЕРАФИМА ДАГАЕВА
Старый горбатый город — щебень и синева,Свернута у подсолнуха рыжая голова,Свесилась у подсолнуха мертвая голова, —Улица Павлодарская, дом номер сорок два.С пестрой дуги сорвется колоколец, бренча,Красный кирпич базара, церковь и каланча.Красен кирпич базара, цапля — не каланча,Лошади на пароме слушают свист бича.Пес на крыльце парадном, ласковый и косой,Верочка Иванова, вежливая, с косой,Девушка-горожанка с нерасплетенной косой,Над Иртышом зеленым чаек полет косой.Верочка Иванова с туфлями на каблуках,И педагог-словесник с удочками в руках.Тих педагог-словесник с удилищем в руках,Небо в гусиных стаях, в медленных облаках.Дыни в глухом и жарком обмороке лежат,Каждая дыня копит золото и аромат,Каждая дыня цедит золото и аромат,Каждый арбуз покладист, сладок и полосат.Это ли наша родина, молодость, отчий кров, —Улица Павлодарская — восемьдесят дворов?Улица Павлодарская — восемьдесят дворов,Сонные водовозы, утренний мык коров.В каждом окне соседском тусклый зрачок огня.Что ж, Серафим Дагаев, слышишь ли ты меня?Что ж, Серафим Дагаев, слушай теперь меня:Остановились руки ярмарочных менял.И, засияв крестами в синей, как ночь, пыли,Восемь церквей купеческих сдвинулись и пошли,Восемь церквей, шатаясь, сдвинулись и пошли —В бурю, в грозу, в распутицу, в золото, в ковыли.Пики остры у конников, память пики острей:В старый, горбатый город грохнули из батарей.Гулко ворвался в город круглый гром батарей,Баржи и пароходы сорваны с якорей.Посередине площади, не повернув назад,Кони встают, как памятники,Рушатся и хрипят!Кони встают, как памятники,С пулей в боку хрипят.С ясного неба сыплется крупный свинцовый град.Вот она, наша молодость — ветер и штык седой,И над веселой бровью шлем с широкой звездой,Шлем над веселой бровью с красноармейской звездой,Списки военкомата и снежок молодой.Рыжий буран пожара, пепел пустив, потух,С гаубицы разбитой зори кричит петух,Громко кричит над миром, крылья раскрыв, петух,Клювом впиваясь в небо и рассыпая пух.То, что раньше теряли, — с песнями возвратим,Песни поют товарищи, слышишь ли, Серафим?Громко поют товарищи, слушай же, Серафим, —Воздух вдохни — железом пахнет сегодня дым.Вот она, наша молодость, — поднята до утра,Улица Пятой Армии, солнце. Гудок. Пора!Поднято до рассвета солнце. Гудок. Пора!И на местах инженеры, техники, мастера.Зданья встают, как памятники, не повернув назад.Выжженный белозубый смех ударных бригад,Крепкий и белозубый смех ударных бригад, —Транспорт хлопка и шерсти послан на Ленинград.Вот она, наша родина, с ветреной синевой,Древние раны площади стянуты мостовой,В камень одеты площади, рельсы на мостовой.Статен, плечист и светел утренний город твой!
1931
АВГУСТ
Угоден сердцу этот образИ этот цвет!
Языков1
Еще ты вспоминаешь жаркий день,Зарей малины крытый, шубой лисьей,И на песке дорожном видишь теньОт дуг, от вил, от птичьих коромысел.
Еще остался легкий холодок,Еще дымок витает над поляной,Дубы и грозы валит август с ног,И каждый куст в бараний крутит рог,И под гармонь тоскует бабой пьяной.
Ты думаешь, что не приметил яВ прическе холодеющую проседь, —Ведь это та же молодость твоя, —Ее, как песню, как любовь, не бросить!
Она — одна из радостных щедрот:То ль журавлей перед полетом трубы,То ль мед в цветке и запах первых сот,То ль поцелуем тронутые губы…
Вся в облаках заголубела высь,Вся в облаках над хвойною трущобой.На даче пни, как гуси, разбрелись.О, как мычит теленок белолобый!
Мне ничего не надо — только бытьС тобою рядом и, вскипая силой,В твоих глазах глаза свои топить —В воде их черной, ветреной и стылой.
2
Но этот август буен во хмелю!Ты слышишь в нем лишь щебетанье птахи,Лишь листьев свист, — а я его хвалюЗа скрип телег, за пестрые рубахи,
За кровь-руду, за долгий сытый ревТуч земляных, за смертные покосы,За птиц, летящих на добычу косо,И за страну, где миллион дворовРодит и пестует ребят светловолосых.
Ой, как они впились в твои соски,Рудая осень! Будет притворяться,Ты их к груди обильной привлеки, —Ведь лебеди летят с твоей руки,И осы желтые в бровях твоих гнездятся.
3
Сто ярмарок нам осень привезла —Ее обозы тридцать дён тянулись,Всё выгорело золотом дотла,Всё серебром, всё синью добела.И кто-то пел над каруселью улиц…
Должно быть, любо августовским днемС венгерской скрипкой, с бубнами в РоссииКривлять дождю канатным плясуном!Слагатель песен, мы с тобой живем,Винцом осенним тешась, а другие?
Заслышав дождь, они молчат и ждутВ подъездах, шеи вытянув по-курьи,У каменных грохочущих запруд.Вот тут бы в смех — и разбежаться тут,Мальчишески над лужей бедокуря.
Да, этот дождь, как горлом кровь, идетПо жестяным, по водосточным глоткам,Бульвар измок, и месяц большерот.Как пьяница, как голубь, город пьет,Подмигивая лету и красоткам.
4
Что б ни сказала осень, — всё права…Я не пойму, за что нам полюбиласьПодсолнуха хмельная голова,Крылатый стан его и та трава,Что кланялась и на ветру дымилась.
Не ты ль бродила в лиственных лесахИ появилась предо мной впервыеС подсолнухами, с травами в руках,С базарным солнцем в черных волосах,Раскрывши юбок крылья холстяные?
Дари, дари мне, рыжая, цветы!Зеленые прижал я к сердцу стебли,Светлы цветов улыбки и чисты —Есть в них тепло сердечной простоты,Их корни рылись в золоте и пепле.
5
И вот он, август, с песней за рекой,С пожарами по купам, тряской ночьюИ с расставанья тающей рукой,С медвежьим мхом и ворожбой сорочьей.
И вот он, август, роется во тьмеДубовыми дремучими когтямиИ зазывает к птичьей кутерьмеЛюбимую с тяжелыми ноздрями,С широкой бровью, крашенной в сурьме.
Он прячет в листья голову свою —Оленью, бычью. И в просветах алых,В крушеньи листьев, яблок и обвалах,В ослепших звездах я его пою!
Август 1932. Кунцево.
ПЕСНЯ
В черном небе волчья проседь,И пошел буран в бега,Будто кто с размаху коситИ в стога гребет снега.
На косых путях морозаНи огней, ни дыму нет,Только там, где шла береза,Остывает тонкий след.
Шла береза льда напиться,Гнула белое плечо.У тебя ж огонь еще:В темном золоте светлица,Синий свет в сенях толпится,Дышат шубы горячо.
Отвори пошире двери,Синий свет впусти к себе,Чтобы он павлиньи перьяРасстелил по всей избе,
Чтобы был тот свет угарен,Чтоб в окно, скуласт и смел,В иглах сосен вместо стрел,Волчий месяц, как татарин,Губы вытянув, смотрел.
Сквозь казацкое ненастьеЯ брожу в твоих местах.Почему постель в цветах,Белый лебедь в головах?Почему ты снишься, Настя,В лентах, в серьгах, в кружевах?
Неужель пропащей ночьюЖдешь, что снова у воротПотихоньку захохочутБубенцы и конь заржет?
Ты свои глаза открой-ка —Друга видишь неужель?Заворачивает тройкиОт твоих ворот метель.
Ты спознай, что твой соколикСбился где-нибудь в пути.Не ему во тьме собольейГубы теплые найти!
Не ему по вехам старымОтыскать заветный путь,В хуторах под ПавлодаромКолдовским дышать угаромИ в твоих глазах тонуть!
1932
«Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе…»
